Баронесса Изнанки - Страница 78

— Я готов скушать свою шляпу, если нам только что не показали в динамике восход солнца, — Харченко завороженно качал головой. — Держу пари, вот эти пиктограммы, убийственно похожие на древнегреческие каракули, они обозначают параметры восхода в фиксированных точках. Понимаешь?

Валька отрицательно помотал головой, стесняясь собственной бестолковости.

— Тут ничего сложного, — объяснил Харченко. — Например, пятое июня такого-то года. Просто так, от балды. Карта нам показывает, что восход наступил на острове «икс в пять часов три минуты по времени метрополии.

— А что такое «метрополия»?

— Ну... это столица, главный город. Так вот, восход во столько-то, закат во столько, и другие параметры. Например, точная погода, сила ветра, высота воды.

— То есть у нас сейчас вылезла сводка погоды? А вот эти молнии везде зачем?

Харченко крякнул и почесал в затылке.

— Когда я вижу значок молнии, мне сразу хочется подумать об электростанции.

— Точно! Здорово!

— Ну, молодой человек, не уверен, что мы на сто процентов угадали, однако... У меня сразу возникает встречное предположение. Претендуя на известную научную смелость, оно, тем не менее, не лишено некоторого изящества.

Старший покрутил головой, вытряхивая из ушей непонятные речевые обороты, Харченко порой ухитрялся выражаться такими мудреными словами, вроде бы русскими, но закрученными в чудовищные узлы.

Они бы еще долго полемизировали и строили догадки, но на главном пульте напротив «крестовины» наездника начал пульсировать оранжевый овал. Старший влез в петли, со вздохом прикрепил провода. На связи был встревоженный Борусса.

— Почему мы вас не видим? Вам удалось спасти профессора Харченко? Он цел?

— Он цел, все нормально.

— Что именно «нормально»? Почему мы вас не видим в небе? Почему не взлетаете?

— Так это... не получается. Могу только по кругу, — Старший даже почувствовал облегчение, расписавшись в собственной бестолковости. Советника Боруссу он не видел, а видел его глазами какого-то другого мужика, седого, с кудрявой библейской бородой. Мужик подпрыгивал в кресле и нервно грыз толстую сигару.

— Валентин, это правда? — Из голоса Харченко исчез прежний оптимизм. — Ты не умеешь управлять? Мы не сможем вылететь отсюда?

— Правда, правда, — устало сообщил им всем Старший. — Я еще раньше пытался, вы же видели. По кругу могу, а по прямой — никак. Видать, пароль какой-то.

Борусса и седобородый чуть не подрались. Затем к их перепалке подключился кто-то еще. Старший терпеливо ждал.

— Мы не учли, что основной контур подчинен нервной системе штатного наездника, — повинился советник. — В любом случае, вам уже поздно эвакуироваться. Только что передали — район патрулируют русские вертолеты. Вы все равно не успеете разогнать Тхол.

Борусса опять коротко посовещался со своими.

— Есть только две возможности быстро вывести Тхол в безопасное место. Вы снимаете офхолдер и покидаете судно, тогда управление принимает наш диспетчер. Тхол не подчиняется командам извне, когда на борту есть люди.

— Очень мило вы придумали! А мы так и останемся тут замерзать?!

Младший советник скривился, как от зубной боли.

— Мы вышлем специалистов, как только русская авиация покинет район. Сейчас все наездники заняты, идет эвакуация выпасов.

— То есть мы в капкане?

— Дело в том, что Коллегия не заинтересована, чтобы Тхол покидал пещеру, — помолчав, ответил Борусса. — По некоторым сведениям, вас ищет ваша сестра.

— Как она может меня искать? Здесь лес и горы вокруг.

— Существует вероятность, что наши британские друзья вывезли ее через параллельное пространство. Для них не составит труда выйти на цель в заданной точке. Я понимаю, что все это вам кажется бредом, но...

— Не-а, — хихикнул Валька. — Я теперь чему угодно верю. Я так и знал, что Бернар ее вытащит!

— В критической ситуации ей можно доверить управление.

— Анке? Какое ей управление?!

— При контакте с нервной системой корабля в мозге вашей сестры активизируется программа навигатора.

— Тогда я буду ее ждать, — твердо пообещал Валька. — Жратва пока есть, вода тоже. Я ни одну сволочь сюда не подпущу, пока не дождусь сеструху!

Младшая очнулась от сна и сразу поняла, что ничего не изменилось к лучшему. Напротив, стало еще страшнее. Корпус самолета заметно подрагивал, снаружи разыгралась буря. Белые буруны свободно врывались в раскуроченное нутро лайнера, в проходе намело сугробы, одежда стояла колом и совершенно не грела. Кто-то снова безуспешно пытался развести в хвосте костер, тратили последние спички, но вместо огня взлетали лишь хлопья черной сажи. Люди сплелись в тесный клубок, от совместного дыхания на потолке образовались сосульки. Ребенок, доселе плакавший беспрерывно, вдруг умолк. Парень со сломанными ногами принялся читать молитвы, ему вторила индианка в пончо. У Анки возникло стойкое ощущение, что все ждут от нее каких-то действий. По всей логике, так и должно было происходить. Если это ее сон, значит, и действовать во сне должна именно она.

Люди тряслись и смотрели на нее. Две дюжины блестящих глаз, жадных, голодных, ввалившихся.

Младшая поднялась с третьего раза. Лодыжка распухла, дышалось с трудом, ранки на затылке и руке не желали заживать. Кисть правой руки раздулась, ее словно кололи иголочки, чувствительность упорно не возвращалась. Анка выглянула наружу. Метель стихала, снова сияло солнце. Вмерзшие в лед трупы превратились в темные горки. Анка насчитала три горки: остальных успели скинуть вчера. Она хорошо помнила, кто лежит с краю. С краю ничего не изменилось. Две кучки, припорошенные снегом, — это ее брат и ее парень. Почему-то скинули других, а их оставили. Младшая даже разозлилась. Она боялась себе признаться, что втайне желала увидеть ровный ледяной панцирь. Почему же их не скинули? И почему она не слышала, когда вчера их таскали?

Или позавчера?

Она присела на корточки, зачерпнула снега и положила себе под язык. Снег растворялся, превращаясь в удивительно вкусную, ломящую челюсти, воду. Вчера или позавчера? Анка уже не могла утверждать на сто процентов, что прошли только одни сутки. Ей смутно припоминалось, как мужчины сталкивали с ледника погибших. Потом, вроде бы, выбирали дежурных, которым поручалось влезть на хвост и караулить пролетающие самолеты. Потом...

Да, точно, она провела тут, как минимум, два дня. Или три. Снег растаял во рту, и сразу заныли челюсти. Там, где качались сломанные зубы, непрерывно сочилась кровь. Нижняя десна распухла, изнутри в щеке не закрывалась ранка, превращаясь постепенно в язву. Младшая ощупала себя, локти, плечи, колени. Так и есть, она стремительно худела. Еще немного, и кожа прилипнет к костям.

Очень плохо, когда теряешь чувство времени, но еще хуже, когда становится все равно. Анка проглотила снег и поморщилась от острой рези в желудке. Чудовищно хотелось есть. Если быть точной, не есть, а жрать. Безучастное солнце палило прямо в темечко, снег слепил, а от оглушительной тишины хотелось завопить. Младшая намеревалась совершить небольшой моцион, чтобы согреться, но сил хватило только вернуться в самолет. Она была вынуждена признаться себе, что очень сильно ослабла. Наверное, из-за разряженного воздуха. Люди сцепились плотной массой, накидав на себя все, что смогли найти, и глядели на нее безумными глазами.

«Надо бежать... надо костер... я умру, все мы умрем...»

Больше связных мыслей не родилось. Младшая по инерции поплелась назад, намереваясь забраться в самый центр лежбища. Однако напротив кухни ее что-то остановило. Анка отдернула шторку. За шторкой хромом и никелем блистали надраенные поверхности. Здесь почти ничего не пострадало, кроме иллюминатора. Стекло треснуло, но не выпало. Несколько мелочей слетели от удара на ворсистый пол — крышечка от бутылки, стопка салфеток, штопор. Анка несмело подергала ящики буфета, на ручках остались розовые отпечатки ее окровавленных пальцев. Потом до нее дошло, что никто не ворвется сюда с окриком. Младшая принялась дергать ручки шкафов, одну за другой. Некоторые открывались, оттуда выпадала туалетная бумага и груды гигиенических пакетов. Как назло, ни конфетки, ни единой упаковки сухого питания. Очевидно, на этом рейсе кормить не собирались.