Баркер К. Имаджика: Примирение. Гл. 37-62 - Страница 108

Глаза ее уже привыкли к темноте, и она сама смогла в этом убедиться. Вокруг рыскали отвратительные лоснящиеся твари. Одна из них, поднявшись на задние лапы, точила когти о дерево. Другая лежала в сточной канаве, достаточно близко, чтобы Юдит могла разглядеть просвечивающие сквозь кожу внутренности. Но их кошмарная наружность не особенно ее поразила: в кулисах каждой драмы скапливается подобный мусор — останки отброшенных за ненадобностью персонажей, запачканные костюмы, треснувшие маски. Эти твари были отверженными, и ее возлюбленный привел их с собой, потому что чувствовал свое с ними родство. Она пожалела их. Но его она пожалела еще больше.

— Прежде чем я шевельну хотя бы пальцем, Клем должен стоять на крыльце, — сказала она.

После паузы Сартори ответил:

— Хорошо, я доверяю тебе.

Из мрака донеслись новые похрюкивания овиатов, и Юдит увидела, как две твари вынесли Клема из темноты, зажав его руки в своих пастях. Они приблизились к тротуару, так что она смогла увидеть стекающие по их мордам пенистые струйки слюны, и выплюнули пленника на дорогу. Клем упал лицом вниз. Она хотела было броситься ему на помощь, но хотя двое тварей ретировались в темноту, овиат, который точил когти, повернулся и вытянул вперед лопатообразную морду. Взгляд его выпученных глаз, черных, как у акулы, метался из стороны в сторону, то и дело алчно впиваясь в нежный кусок мяса. Она побоялась, что стоит ей двинуться, как он прыгнет, и осталась стоять на крыльце, пока Клем с трудом поднимался на ноги. От слюны овиатов на руках у него вздулись волдыри, но в остальном он был невредим.

— Со мной все в порядке, Джуди… — прошептал он. — Иди в дом…

Она подождала, пока он окажется на ногах и двинется к двери, и стала спускаться с крыльца.

— Иди в дом! — повторил он.

Она обняла его за плечи, притянула к себе и прошептала:

— Клем, не надо меня разубеждать. Иди в дом и запри дверь. Я остаюсь здесь.

Он хотел было снова возразить ей, но она перебила его на полуслове:

— Я же сказала: не надо споров. Я хочу увидеть его, Клем. Я хочу… хочу быть с ним. А теперь, прошу тебя, если ты меня любишь, иди в дом и закрой дверь.

В каждом движении его сквозила неохота, но он слишком многое знал о любви — в особенности о той, что шла наперекор общепринятым нормам, — чтобы продолжать спор.

— Ты только помни, сколько всего у него на совести, — сказал он ей напоследок.

— Я никогда об этом не забывала, Клем, — сказала она и скользнула в темноту.

Никаких колебаний она не испытывала. Пронизывающая боль, которую вызывали у нее потоки энергии, слабела с каждым шагом, а мысль о предстоящем объятии несла ее вперед, как на крыльях. И он, и она стремились к этой встрече. Хотя первопричины этой страсти уже исчезли — одна превратилась в прах, другая в Божество, — она и ожидающий ее во мраке мужчина были их воплощениями, и ничто не могло воспрепятствовать их взаимотяготению.

Оглянувшись на дом и увидев, что Клем по-прежнему медлит на пороге, она вновь повернулась лицом к темноте и спросила:

— Где ты?

— Здесь, — ответил ее возлюбленный и шагнул к ней из-под прикрытия своего воинства.

Лицо его закрывала тончайшая светящаяся пелена, сотканная овиатскими пауками. То и дело на ней сгущались маленькие жемчужины, которые постепенно росли и наконец отрывались от нитей, стекая по рукам и лицу и падая на землю. Свет преображал его, но она слишком истосковалась по этому лицу, чтобы обмануться. Ее настойчивый взгляд проник сквозь пелену и добрался до его подлинного облика, изможденного и усталого. Блестящий денди, которого она видела в пластмассовом саду Клейна, исчез. Веки его отяжелели, уголки рта опустились книзу, волосы были растрепаны. Возможно, таким он и был на самом деле и просто скрывал это с помощью какого-нибудь пустякового заклинания, но это казалось ей маловероятным. Он изменился, потому что что-то изменилось внутри него.

Хотя ничто не мешало ему подойти к ней, он с робостью чуть-чуть отступил, словно кающийся грешник, не решающийся без приглашения приблизиться к алтарю. Такой деликатности она прежде за ним не замечала, и ей понравилось это.

— Я не причинил ангелам никакого вреда, — сказал он тихо.

— Тебе не следует даже прикасаться к ним.

— Все должно было произойти не так, — повторил он снова. — Гек-а-геки случайно уронили с крыши кусок мяса…

— Я видела.

— Я собирался подождать до тех пор, пока силы не ослабеют, а потом явиться за тобой. — Он выдержал паузу, — Ты пошла бы со мной?

— Да.

— Я не был в этом уверен. Боялся, что ты оттолкнешь меня, и тогда во мне проснется жестокость. Ты — моя надежда на спасение. Я больше не могу без тебя.

— Но ты же прожил без меня все эти годы в Изорддеррексе.

— Ты была со мной рядом, только под другим именем, — сказал он.

— Но это не мешало тебе быть жестоким.

— А ты представь, насколько более жестоким я мог быть, — сказал он, словно сам удивившись этой возможности, — если бы твое лицо не смягчало мой гнев.

— Так это все, что тебе от меня нужно? Мое лицо?

— Ты знаешь, что это не так, — сказал он, понижая голос до шепота.

— Так скажи об этом.

Он посмотрел через плечо на свое воинство. Если его губы и произнесли какие-то слова, то она их не услышала. Под его взглядом твари попятились в темноту. Когда они исчезли, он поднес руки к ее лицу, мизинцами нежно коснувшись ее шеи, а большими пальцами — уголков рта. Несмотря на жар, который до сих пор поднимался от раскалившегося за день асфальта, руки его были холодными.

— У нас осталось не так много времени, так что я буду краток, — сказал он. — У нас нет будущего. Возможно, оно было вчера, но этой ночью…

— Я думала, ты собираешься построить Новый Изорддеррекс?

— Собирался. У меня даже готов для него идеальный проект, вот здесь. — Он соединил большие пальцы и легонько ударил ее по губам. — На месте этих жалких улиц должен был вознестись город, созданный по твоему образу и подобию.

— Так почему же ты передумал?

— У нас нет времени, любовь моя. Там, наверху, трудится мой брат, и когда работа будет окончена… — Он вздохнул, и голос его упал еще ниже. — …когда работа будет окончена…

— И что же произойдет? — Она почувствовала, что он хотел с ней чем-то поделиться, но в последний момент запретил себе это.

— Я слышал, ты побывала в Изорддеррексе, — сказал он.

Ей хотелось заставить его договорить, но она знала, что настойчивость ни к чему хорошему не приведет, и решила ответить на его вопрос, надеясь, что рано или поздно он вновь вернется к тому, что его мучит. Она сказала, что действительно была в Изорддеррексе и что дворец значительно изменил облик. Это известие пробудило в нем немалый интерес.

— И кто же теперь им владеет? Не Розенгартен ли случайно? Нет, конечно нет. Наверняка это голодари со своим чертовым Афанасием…

— Не угадал.

— Кто же тогда?

— Богини.

Сияющая паутина затрепетала от потрясения.

— Они всегда были там, — сказала она. — По крайней мере одна из Них, по имени Ума Умагаммаги. Ты что-нибудь о Ней слышал?

— Легенды, сказки…

— Она была внутри Оси.

— Это невозможно, — сказал он. — Ось принадлежит Незримому. Вся Имаджика принадлежит Ему.

Никогда прежде ей не приходилось слышать в его голосе раболепные нотки.

— А мы тоже Ему принадлежим? — спросила она.

— Мы можем попробовать избежать этого, — сказал он. — Но это не так-то легко, любовь моя. Он Отец, и Он хочет, чтобы Ему повиновались, до самого конца… — И вновь он запнулся, и лицо его болезненно исказилось. — Обними меня, — попросил он.

Она обвила его руками. Пальцы его скользнули по ее волосам, и он крепко обнял ее за шею.

— Раньше я думал, что я — полубог, рожденный, чтобы возводить города, — прошептал он. — И что если я создам прекрасный город, он будет стоять вечно, и таким же вечным будет мое правление. Но рано или поздно все проходит, верно?