Барабан на шею! - Страница 26

вольно заворчали какие-то люди, катившие за телегой большую тачку.

— Доставай, — потер руки крестьянин.

— Чего?! — не понял Дубовых.

— Есть!

— Что есть?

— Что обещал.

— Кто?

— Ну, ты! — рассердился мужичок. — Ты же мне сказал, мол, постой, будем есть!

— Тьфу ты, карикатуры клок! — воскликнул Палваныч, бешено зыркая на Колю, дескать, не сметь смеяться. — «Постой» не в смысле «тпру», а в смысле «поспать», понимаешь?

— Да рано еще спать, тем более на дороге… — захлопал округлившимися глазами мужичок.

Дубовых схватился за голову: «Что бы вообразил этот идиот, если бы я объяснил про „есть“ не в смысле „жрать“, а в смысле „иметься“?! Нет, ну полный кретин!..»

— Разрешите, товарищ прапорщик? — встрял Лавочкин.

— Д-давай, — выдавил сквозь зубы пунцовый от злости Палваныч.

— Любезный, — начал Коля, — в вашей деревне найдется место переночевать? Для нас двоих.

— Да, конечно! Хоть у меня оставайтесь!

— Вот и славно, — обрадовался солдат. — Поехали?

— Разумеется! А куда? — спросил Гюнтер.

— Грмрмык!!! — прохрипел Дубовых.

— Чего?

— Товарищ прапорщик имел в виду, что мы должны ехать к вам домой на ночлег, — терпеливо объяснил парень.

— А! — Мужичок дернул лошадку за подбородок, и она потопала к повороту на Швахвайзехаузен. — Но сколь, однако же, ваш спутник емко изъясняется!

— Да, — ухмыльнулся Коля, — товарищ прапорщик был более чем лапидарен.

Почти успокоившийся Палваныч вновь вспыхнул праведным негодованием:

— Как ты сказал?! Я лапидарен?! Да за такие слова морду бить надо!

Всю дорогу до деревеньки Лавочкин отбивался от командирских нападок и растолковывал смысл «непристойного» термина.

К порогу подкатили затемно.

Дом Гюнтера являл собой неучтенное чудо света. Чудо заключалось в том, что такая рухлядь до сих пор не развалилась. Солдат, скептически обозревавший лачугу, решил ни в коем случае не чихать внутри этого гниловатого строения.

У Дубовых хибара тоже вызывала подозрение.

Тем не менее, стоило телеге подъехать к аварийной постройке, распахнулась хлипкая дверь. Вопреки ожиданиям прапорщика и Коли, она не отлетела прочь от дома, а осталась висеть на ременных петлях.

Из внутреннего полумрака лачуги на свет выплыла круглая селянка мегаматрешечной формы. Лавочкин припомнил, что о таких в родной Рязани говаривали «поперек себя шире». А еще всплыла фраза «кошелка рязанская». Конечно, странно было примерять эти определения на немецкую крестьянку, но уж больно точно она им соответствовала.

Курносая, круглолицая, русая. В безразмерном платье. Босая.

Грозная и хмурая, словно штормовое предупреждение.

Гюнтер сразу вроде бы уменьшился, чуть сдулся. Лицо его превратилось в гротескную извиняющуюся мину. Наверняка такая же возникла у собакоубийцы Герасима, когда он делал свое черное дело.

Селянка всплеснула пухлыми ручищами,

— Вернулся, охламон! — визгливо прохрипела она (ужасный был голос, солдат не удержался и поморщился с непривычки). — А я уж думала, совсем не появишься,Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com