Бандитская россия - Страница 26

Уголовники в эти годы смуты чувствовали себя особенно вольготно. Только в Челябинске, где в январе 1917 года были зафиксированы 19 преступлений, с 10 августа по 1 сентября их было совершено уже 167.

Далее, в сентябре, в городе и уезде было зарегистрировано 492 преступления, в первой половине октября уже 497, а во второй половине - 611. Такая вот ужасающая динамика.

Но и с установлением советской власти положение населения не слишком улучшилось. В двадцатые годы сотрудники ОГПУ были брошены на ликвидацию многочисленных банд, промышлявших на Урале. Одной из самых жестоких из них была банда Проньки Исаева, который на долгое время стал настоящим лидером преступного мира Оренбуржья: на протяжении почти восьми лет правоохранительные органы не могли обезвредить Проньку и его головорезов. Банда была хорошо организованной структурой, с четкой иерархией и распределением обязанностей. Бандиты Проньки совершали вооруженные налеты на квартиры, товарные поезда, государственные учреждения. В частности, в 1931 году они расстреляли троих оперативников, пытавшихся их задержать. Краденое сбывалось по всему Уралу, Поволжью и Сибири. Сбытом награбленного в банде «заведовал» закройщик с обувной фабрики Михаил Миерович, больше известный под кличкой Мишка-жид. Он же по совместительству был казначеем и содержателем воровских малин.

Но в 1932 году банду всё-таки удалось ликвидировать. Во время задержания Пронька отстреливался до последнего патрона и успел-таки ранить троих оперативников, после чего его застрелили. Пронькиных недобитков отлавливали уже в Бузлуке и Казахстане. Специальная тройка ОГПУ, судившая бандитов, приговорила шестнадцать наиболее активных из них к расстрелу, остальные были осуждены на длительные сроки заключения с конфискацией имущества.

В сознании современного обывателя бытует расхожее мнение, что к концу двадцатых годов рост преступности в Советском Союзе резко пошел на убыль. На самом деле это не совсем верно. Действительно, «эпоха массового бандитизма» подошла к концу: количество тяжких преступлений, таких как убийства, вооруженные Нападения, снизилось, но на смену им пришли кражи, экономические преступления и мошенничества. Только в РСФСР в 1928 году в суды поступило более 1,5 миллиона уголовных дел, по которым осуждено около одного миллиона человек, что составило на 100 тысяч населения 1607 дел и 952 осужденных. При этом 22,1% лиц осуждались за имущественные преступления, в том числе больше половины - за кражи.

Писаный, неписаный

Воровской закон!

Голова-головушка

Ставится на кон…

Как уже отмечалось выше, первые годы советской власти характеризовались тем, что в криминальной среде наряду с преступностью профессиональной и рецидивной наблюдался небывалый рост преступности первичной. Пополнение, в первую очередь, прибывало из числа тех, кто не желал сотрудничать с новым режимом: мелкие буржуа, анархисты, беспризорники. Очень скоро все дни поднабрались опыта и выдвинулись в профессионалы. Кроме того, особую роль в преступном мире стали играть белые офицеры, по каким-либо причинам не сумевшие покинуть Россию с первой волной эмиграции, смыслом существования которых было только навредить существующему режиму.

По мере того как война сменялась миром, простые уголовники все охотнее прикрывали свою преступную деятельность белогвардейской, эсеровской или какой-нибудь ещё благородной фразой и позой. Тем более что в многочисленных бандах, терроризировавших мирных обывателей Курской, Ростовской, Псковской губерний, состояло немало бывших белых офицеров.

Таким образом, можно сказать, что этот период ознаменовался своего рода сращиванием политических и уголовных преступников. Это очень важный момент, поскольку дореволюционные преступники, в первую очередь, опирались на богатый опыт и традиции преступного мира (у них были налаженные каналы сбыта краденого, они соблюдали внутренние законы, так называемые варнацкие правила), а вот у новых преступников зачастую не было опыта преступлений, ни знакомых укрывателей краденого, ни устоявшихся традиций, ни наработанных привычек. Но при этом они были людьми, пришедшими из более высоких социальных слоев, имели хорошее образование, закалились в Гражданской в Первой мировой войнах и отличались организаторскими талантами. И ещё - они люто ненавидели советскую власть, которая отняла у них все: положение в обществе, имущество, родных и близких. В результате «политические» нередко становились лидерами преступных группировок, которые являлись бандами совершенно новой формации. Их участники отличались отчаянной смелостью, хитростью, умением владеть разными видами и системами оружия, имели опыт разработки планов ведения боевых операций.

Старые уголовники поначалу весьма лояльно отнеслись к пополнившей их ряды «белой кости», но со временем сообразили, что «их благородия», со своими требованиями беспрекословной дисциплины, соблюдения порядка и привычками командовать, вполне могут оттеснить их на второстепенные позиции, В свою очередь, о чем-то подобном догадывались и «белые урки». И вот уже к середине двадцатых годов они начинают формировать новые, собственные банды, деятельность которых может рассматриваться как некий социальный протест. Они привлекают в свои ряды беспризорников и босяков, не связанных никакими уголовными традициями, выискивают обиженных властью «себе подобных».

Поначалу такие банды назывались «идейными», поскольку их участники считали себя преступниками по политическим мотивам. На первых порах они действительно придерживались неких собственных политических идей и убеждений (например, анархисты), но постепенно всё это так или иначе свелось исключительно к противостоянию властям. Впрочем, по-другому и быть не могло.

Лидеры «идейных» предпочитали не принимать личного участия в совершении преступлений - чаще всего они выступали лишь в качестве мозгового центра. Впрочем, и этого было достаточно, чтобы получать право на раздел преступной добычи по собственному усмотрению. Вскоре таких вожаков стали называть жиганами, притом что до революции это прозвище считалось презрительным. Рядовых же членов банд отныне величали босяками или шпаной.

Очень скоро жиганы освоили искусство привносить традиции старого преступного мира в реалии нового времени, окружив себя романтикой и дисциплиной иного типа, ставшей впоследствии новым воровским законом. Основное правило этого закона было абсолютно не тягостно в своем исполнении. Оно гласило, что люди, «движимые воровской идеей», не имеют права работать. Короче, «от работы кони дохнут». Кроме того, существовал и ряд других принципов, как то: запрет на участие в общественных организациях; запрет на создание семьи; запрет на получение оружия от властей и на службу в армий; запрет на участие в судебных процессах в качестве истца или свидетеля; обязательная оплата долгов по проигрышу; обязательные взносы в общую кассу - общак или котел и т. д.

Эти и другие изменения в структуре преступности, выражаясь высоконаучным штилем, были обусловлены трансформацией уголовного мира в целом.

К тому же к концу двадцатых - началу тридцатых годов по всей стране окончательно оформилась принципиально новая сеть (система) исправительно-трудовых лагерей, впоследствии метко названная Александром Исаевичем Солженицыным архипелагом ГУЛАГ.

В свою очередь, архитектором ГУЛАГа называют турецкого еврея, бывшего одесского мошенника Нафталия Ароновича Френкеля. Этот блестящий авантюрист, который в свое время обделывал делишки ещё с Мишкой Япончиком, несколько раз сидел в лагерях, чудом сумел избежать смертной казни, а затем, войдя в доверие к самому Ягоде, стал начальником работ на знаменитом Беломорканале. Генерал НКВД, орденоносец, он дожил до глубокой старости и тихо скончался в своей постели в Москве в 1960 году, пережив большинство своих соратников по «строительству коммунизма силами политзаключенных».