Бандитская россия - Страница 21
Немало неприятностей жителям города доставляли «попрыгунчики», или «живые покойники», о которых слагали легенды. Огромного роста, одетые в длинные белые балахоны, они с криком и свистом окружали свою жертву, прыгая и размахивая саванами.
Деятельность этой команды приобрела такой размах, что даже нашла отражение в классической литературе. Вот что пишет Алексей Толстой в своем романе «1918 год» из знаменитой трилогии «Хождение по мукам»: «В сумерки на Марсовом поле на Дашу наскочили двое, выше человеческого роста, в развевающихся саванах. Должно быть, это были те самые «попрыгунчики», которые, привязав к ногам особые пружины, пугали в те фантастические времена весь Петроград. Они заскрежетали, засвистали на Дашу. Она упала. Они сорвали с нее пальто и запрыгали через Лебяжий мост».
Рассказывают, что при встрече с этими «живыми покойниками» мало кто не терял голову от страха. Возглавлял банду некто Иван Бальгаузен, имевший в уголовной среде кличку Живой Труп. Его помощник мастерски изготавливал маски, ходули и пружины с креплениями, а пассия главаря - Мария Полевая по кличке Манька Соленая - шила саваны. Но, сколь веревочке ни виться… В конечном итоге деятельность банды была пресечена сотрудниками питерского УГРО. Впоследствии Бальгаузена и его помощника расстреляли, а вот Манька Соленая после отсидки начала новую жизнь - до войны она работала кондуктором в трамвае.
Власти Петрограда, чувствуя свою полную беспомощность перед уголовной угрозой, призывали граждан создавать отряды самообороны, что-то вроде добровольных народных дружин. Кстати сказать, формирование этих дружин носило добровольно-принудительный характер. Об этом, в частности, свидетельствует дневниковая запись, сделанная Александром Блоком 5 мая 1918 года: «От 4 до 7 дежурил у ворот без оружия с Шульманом, согласно бумаге околоточного, угрожающей участком и штрафом от 50 до 500 рублей».
«Конечно, - писал в те годы Максим Горький в «Несвоевременных мыслях», - мы совершаем опыт социальной революции - занятие весьма утешающее для маньяков этой прекрасной идеи и очень полезное для жуликов».
Воистину для жуликов и преступников всех мастей наступил золотой век вседозволенности и безнаказанности. Прежняя правоохранительная структура была полностью разрушена, а новая ещё не сформировалась. Посему потуги властей обуздать криминал не приносили желаемых результатов: ни созданное Временным правительством Петроградское управление уголовного розыска, ни молодая советская милиция, организованная уже при большевиках, видимых успехов в борьбе с преступностью не принесли. Во-первых, штат этих органов был не укомплектован (народ не спешил вливаться в ряды «альтернативной полиции»), а во-вторых, новые сотрудники не имели опыта оперативной работы. [48] Обращаться же за помощью к старым, опытным сыскарям большевики не спешили - те были объявлены социально чуждыми и доверием новой власти не пользовались. Ситуация осложнялась ещё и тем, что в октябре 1917 года злоумышленники подожгли архив уголовного розыска. Тогда в огне погибли документы, которые собирались и систематизировались годами, - фотографии, ориентировки, характеристики на представителей криминального мира. Наконец, уголовники практически свободно разгуливали на воле ещё и потому, что изолировать их было попросту некуда: былая пенитенциарная система тоже понесла тяжелый урон. Так, по состоянию на начало 1921 года вместо 550 тюрем, находившихся в царской России, на территории РСФСР функционировало всего 273. Да и в тех служить было катастрофически некому.
Сухая статистика гласит, что если в 1919 году в тридцати восьми Российских губерниях было совершено в общей сложности 2816 грабежей и разбоев, то уже в следующем 1920-м - 7319 (рост в три Раза). Причем почти все эти преступления совершались с применением оружия. Здесь отметим, что в те годы групповые нападения на граждан чаще всего классифицировались как бандитизм, что, в принципе, подпадает под нынешнее определение организованной преступности. Как правило, речь шла о случайных группах, не отличавшихся крепкой сплочённостью, но периодически всплывали и настоящие криминальные организации, специализировавшиеся на грабежах и разбойных нападениях.
Чаще всего во главе таких банд стояли матерые преступники, обладавшие опытом, полученным ещё с царских времен. Одной из таких банд была ватага Мишки Паныча в Петрограде. Ее участников считали воровской аристократией, поскольку в основном банда занималась взломами кассовых сейфов. Впрочем, здесь следует оговориться, что в отличие от многих собратьев-медвежатников Паныч предпочитал «работать», не применяя насилия, - потенциальных жертв и случайных свидетелей его люди, как правило, не убивали.
Грабежи, налеты, кражи во многих случаях совершались в состоянии сильного алкогольного или наркотического опьянения. Надо сказать, что традиционная болезнь русского общества - алкоголизм - в первые годы после революции приняла, без преувеличения, масштабы катастрофы. Несмотря на то, что сухой закон, введенный в России в 1914 году, действовал и при большевиках, «злоупотреблять» народ не перестал. Пили всё - денатурат, одеколон, политуру, брагу. Вот одна из типичных газетных заметок о происшествиях того времени: «26 августа днем к проживающей в д. 15 по Средней Подьяческой улице прислуге в чайной Самушенковой пришел в гости торговец Ф. Соколов. Молодые люди за разговорами выпили несколько флаконов одеколона и затем улеглись спать, Соколов, проснувшись, нашел Самушенкову уже без признаков жизни» (газета «Копейка» от 28.08.1915 года).
Кризисная ситуация со спиртным не улучшилась и после октябрьского переворота. Дошло до того, что в марте 1918 года « Красная газета» официально уведомила граждан, «что теперь к денатурированному спирту, предназначенному для горения, будет примешан сильный яд, действующий крайне разрушающе на организм человека. Еще и ещё раз… население предостерегается от употребления денатурата». Но никакие строгие предостережения не могли удержать русского человека от пристрастия к спиртному Корней Иванович Чуковский в своих дневниках писал, что в Лахте, под Петроградом, группа солдат совершала набеги на помещение биостанции, из которой стали исчезать банки с заспиртованными земноводными. Оказалось, что змей, лягушек и ящериц заливали смесью спирта с формалином, которая хоть и не отличалась приятным вкусом, но за неимением лучшего вполне годилась для «употребления внутрь».
Как и до революции - выручал самогон. Картина, показанная в фильме «Зеленый фургон», снятом по роману Козачинского, ещё цветочки по сравнению с тем размахом, который приняло самогоноварение, к Примеру, на Урале. Кстати сказать, именно там родилась знаменитая частушка: «Все село невелико: / Двадцать две избенки - / В девятнадцати из них / Гонят самогонку»; В те годы на Урале за самогон в буквальном смысле слова стояли насмерть. Столичные газеты писали, как милиционеров, откомандированных проводить обыски и изымать самогонные аппараты, местные жители зачастую не пускали даже на порог своего дома. В этом их активно поддерживали председатели волостных управ, так что во многих случаях власти вынуждены были посылать на подмогу милиционерам карательные отряды, которые по-своему расправлялись с самогонщиками. К примеру, в ходе борьбы с «зеленым змием» нескольких жителей Воскресенской, Клеопинской и Тюбукской волостей подвергли телесным наказаниям плетьми. И это в «просвещенном» двадцатом веке! Но вернемся к нашим бандитам.
В Псковской губернии на протяжении почти пяти лет гремела банда Воробьева, в которой было около ста семидесяти активных участников. В Ростове-папе на ниве грабежей и убийств трудилось множество банд - «Степные дьяволы», «Белые» и «Черные маски», «Медики», «Котелок», банда Пашки Фараона. Да что там говорить, если в одной только Москве к концу 1917 года орудовало более тридцати только крупных бандформирований. Кстати сказать, главарю одной из таких команд - Яшке Кошелькову (Якову Кузнецову) - однажды удалось ограбить даже самого Ленина. Хорошо ещё, что Кошельков стрелял в своих жертв только в случае крайней необходимости, а Ильич в момент нападения вёл себя мирно, а посему остался жив. Разумеется, после Такого случая ВЧК выследила бандита: в завязавшейся при задержании перестрелке беспредельщика, посмевшего обидеть большевистского главаря, застрелили.