Бандитская россия - Страница 179
К концу 1999 года число частных охранных агентств достигло 11 652, в том числе 6775 частных охранных предприятий и 4612 частных служб безопасности, в то время как численность лицензированного персонала (т. е. людей, имеющих разрешение на ношение огнестрельного оружия) составляла 196 266 человек. К середине 2002 года общая численность охранных агентств достигла порядка 13 700, а численность охранников возросла до 313 000 человек.
При всей своей энергетике бандиты не были профессионалами в сфере безопасности и управления информацией. К тому же жесткий стиль продажи охранных услуг (наезд, разводка), криминальные повадки и непредсказуемость отталкивали новых потенциальных клиентов. Последние охотно заключали формальные контракты с охранными фирмами. По сравнению с бандитам работники спецслужб были способны создавать более благоприятную среду для бизнеса и снижать риски, а также предоставляли более разнообразный спектр услуг, включая специальное оборудование, а также деловую разведку и анализ, который требовался растущему бизнесу. Частные охранные предприятия были более эффективной формой силового предпринимательства, чем ОПГ. По мере развития рынка охранных услуг бандиты проиграли конкуренцию и вынуждены были искать другие предпринимательские ниши. Как это ни парадоксально, но многие лидеры ОПГ, создававшие коммерческие фирмы и холдинги, вступали в партнерство с бывшими высокими милицейскими чинами, чтобы те выстраивали им надежные и профессиональные службы безопасности.
В-третьих, начал усиливаться главный конкурент бандитов - государство. У этого явления много аспектов. Активизировался законодательный процесс. К концу 90-х годов более эффективно заработала судебная система. Это значит, что предприниматели стали более активно пользоваться формальным правом, ориентируясь на законы и судебные процедуры. Если управление вещевыми рынками и уличными ларьками ещё можно было успешно вести по понятиям, то более крупные и сложные компании выстраивались с учетом современного хозяйственного права. Соответственно, стала расти потребность в профессиональных юристах, а спрос на знатоков понятий падал. Некоторые из тех, кто вчера назначали стрелки на пустыре за гаражами, пошли получать юридическое образование и стали решать вопросы в юридических конторах. Те, кто не почувствовал веяния времени и действовал по старинке, вскоре оказался за решеткой, как того и требовала новая правовая ситуация.
Право устанавливать и толковать правила постепенно перешло к государству.
Далее, государство - после чудовищного по своим последствиям десятилетнего бездействия - кодифицировало налогообложение и снизило налоги. Снизив подоходный налог и налог на прибыль (1998-2001) и формализовав процедуры, оно создало стимулы для постепенного выхода бизнеса из тени. Да и цена доступа к судебной системе и другим услугам государства заметно снизилась. А ведь ещё каких-то десять лет назад судебная система в стране практически не использовалась - она была неэффективна, дорога (т. е., чтобы иметь к ней доступ, надо было быть легальным, платить налоги, а они были чрезвычайно высокими) и не обеспечивала контроль за исполнением решений. К тому же в условиях доминирования частных силовых структур обращение к государству как альтернативному источнику защиты было связано для части предпринимателей с конфликтом со своей крышей и, следовательно, с риском. Хозяйствующие субъекты прагматичны - им нужно, чтобы их «вопросы решались» (контракты исполнялись, долги возвращались, ущерб компенсировался, споры решались), и если частные силовые структуры могут сделать это быстрее и дешевле, то они, а не государство будут получателями основной доли налогов.
Но теперь ситуация кардинально изменилась: постепенно государство стало отыгрывать свои позиции, став более конкурентоспособным. Сокращая теневой сектор и переводя налоги в казну, государство сужало экономическую базу организованной преступности. Бандиты могут успешно сопротивляться конкретным людям, но против процессов они бессильны. Изменившийся баланс сил поставил перед авторитетными бизнесменами новую проблему: как сохранить свой капитал и свои позиции в бизнесе. Поскольку укреплявшаяся государственная власть в союзе с новым крупным бизнесом вполне способна претендовать на активы, принадлежавшие выходцам из ОПГ.
Обретая новое ощущение силы, государственные служащие, особенно те, которые носили погоны, стали энергично вытеснять бандитов, занимая их место. Уличные торговцы, раньше платившие братве, стали платить милиции. Более крупный бизнес активно искал протекции региональных властей, да и сами лидеры ОПГ понимали, что без сотрудничества с мэрами и губернаторами, которые контролировали милицию и суды, сохранить и приумножить свои инвестиции стало проблематично.
Функции крыши перешли к сотрудникам различных отделов МВД.
По данным социологического исследования, около половины сотрудников МВД получают дополнительные доходы, занимаются бизнесом, бизнес-активностью в нерабочее время и около 18-20% - в рабочее время. Дополнительные доходы работников милиции составляют от 1,5 до 3 млрд долларов, т. е. около половины всех расходов на внутреннюю безопасность. Отдельные подразделения МВД, особенно те, которые обладают возможностями открытия уголовных дел по экономическим преступлениям, превратили формально служебную деятельность в бизнес по созданию конкурентных преимуществ и предоставлению бизнесу услуг по перераспределению собственности. Вовлечение государственных служащих в силовое предпринимательство обусловлено как высоким спросом со стороны растущих и агрессивных бизнес-групп на силовые инструменты перераспределения собственности, так и слабым контролем внутри государственной системы за отдельными подразделениями и группами служащих. В условиях высокой автономии и рыночного спроса любая организация, имеющая преимущества в использовании насилия, будет заниматься силовым предпринимательством.
Таким образом, можно констатировать, что в наши дни государственники заняли место бандитов. В некоторых регионах наблюдалось и встречное движение; бандиты переходили на государственную службу, становились депутатами представительных органов различных уровней. Свердловская ОПГ «Уралмаш» стала общественно-политическим движением «Уралмаш», сохранив окрепший в многочисленных разборках бренд. Наиболее ярко этот процесс проявился в Приморском крае, где высшие должности в столичном и краевом руководстве заняли люди, прошедшие «боевой» путь лидеров ОПГ и «авторитетных» бизнесменов. И это уже не воспринимается как нечто из ряда вон выходящее, ибо назначение бывших бандитов на государственные должности вполне вписывается в политику реконструкции государства. Вернее, в один из вариантов её проведения, так как политика государства по отношению к силовым предпринимателям до сих пор остается достаточно неопределенной. то ли всех посадить, то ли всех помиловать, то ли одних посадить, а других помиловать. Что делать сегодня с персоналиями милицейских картотек: насильственно нейтрализовать их путем уголовного преследования? Приручить, интегрировав в государственные структуры? Превратить в обычных хозяйственных субъектов, лишенных каких-либо автономных от государства силовых ресурсов?
Укрепление законности рассматривается нынешней властью как средство достижения экономического роста. Постоянный контроль за соблюдением всеми общих правил считается основным условием роста инвестиций. Тогда, по идее, последовательное проведение принципа укрепления законности должно приводить к тому, что нарушающие закон должны понести наказание. Таким образом, государству необходимо определить, кто является преступником, а кто нет. Имена (и клички) бывших бандитов, ставших впоследствии влиятельными бизнесменами, хорошо известны. Они фигурируют в уголовных делах и базах данных правоохранительных органов. Многие из таких бизнесменов достигли коммерческих успехов и теперь владеют значительными активами. Преследования, связанные с их криминальной карьерой, вызвали бы перераспределение приобретенной ими за это время собственности, а следовательно - ещё один круг жестокой борьбы и, с большой вероятностью, нарушение нормальной экономической деятельности. Результатом безоговорочной «диктатуры закона» мог бы, таким образом, стать экономической спад, а не рост.