Бандитская россия - Страница 11
История сибирской ссылки началась с тобольского разбойного приказа, учрежденного в 1586 году. По Соборному уложению ей подлежали все тати, разбойники и мошенники после отбытия ими тюремного заключения. Первая тюрьма, построенная в Новгородском княжестве, появилась в 1401 году, но до последней четверти XVIII века тюрьмы в России популярностью не пользовались. Были они преимущественно пересыльными и назвались острогами (потому что ограждались заостренными кольями). До 1744 года лица мужского и женского пола содержались вместе. Днем заключенные свободно перемещались по тюремному двору (часть скованных одной цепью колодников - под надзором охранника) и покидали его для сбора милостыни. Арестанты «на связке» встречались почти в каждом русском городе. Несчастные, одежда которых не скрывала покрытых кровавыми рубцами спин, вызывали неизменное сочувствие, прохожие охотно подавали им. (В дальнейшем профессиональные нищие будут также играть на людском сострадании и выставлять напоказ свои раны и язвы.) Весь день острог был открыт для посетителей, которые приносили сидельцам еду и лекарства; сюда допускались и торговцы, у которых из-под полы можно было купить даже водку. Екатерина несколько упорядочила тюремное житье и даже сочинила для тюрем сложный устав, который силу закона не получил. При ней «для ограждения общества от людей предерзостных» учреждаются смирительные дома, а для преступников против собственности - рабочие дома, начинается активное строительство новых тюрем, но главным и едва ли не массовым явлением остается ссылка.
К концу XVIII века сложилась корпорация бродяг, которая впоследствии станет питательной средой для будущей профессиональной преступности. Слово «вор» употреблялось уже в значении близком к современному. Указ от 3 апреля 1781 года дифференцировал воровство на грабеж, мошенничество и кражу, предписывая за мелкие кражи (до 20 рублей) отправлять в рабочие дома. Корнями в XVIII век уходит и особый воровской язык. Уже фраза, которую Ванька Каин приводит в своей автобиографии - «триока калач ела, стромык сверлюк страктирила», что означало «ключи для отпирания цепей спрятаны в калаче», - говорит о том, что воры и в те времена пользовались блатным жаргоном. Некоторые исследователи полагают, что блатная музыка - феня была известна ещё раньше и обязана своим происхождением слову «офеня», как называли торговцев-разносчиков мелкого товара. Но независимо от происхождения феня впитывала в себя крепкие словечки волжских разбойников и матросов, а также элементы украинского, польского, еврейского и многих других языков, на которых говорили народы царской России.
«Братья-разбойники»
Начавшийся XIX век стал наиболее романтичным и наименее; российским из всех периодов русской истории. Европеизация дошла до того, что на французском говорили охотнее и чаще, чем на русском.
О национальном духе вспоминали, главным образом, в годины войн. Все это, разумеется, касалось образованных дворянских слоев. Народ - та самая священная корова нашей историографии, правота которого настолько не подлежит сомнению, что бунты Разина и Пугачева считаются оправданными, - жил своей жизнью, пребывая в полной уверенности, что господам на него наплевать. А господа цепляли одну иностранную заразу за другой, и всё из лучших побуждений. Началось с того, что декабристы начитались книжек французских просветителей, а закончилось революционерами, которые, по выражению Н. Бердяева, соединили учение Маркса с духом Стеньки Разина.
Показатели преступности стали учитываться в России после того, как в 1802 году было образовано Министерство юстиции. Уголовная статистика свидетельствовала о росте преступлений. Если с 1803 по 1808 год их было зарегистрировано 243 тыс., то за 1861 - 1870 годы - уже 599 тыс., а к 1913 году эта цифра увеличилась до 2888 тыс. Путем несложных арифметических действий можно убедиться в том, что с 1803 по 1913 год преступность выросла более чем в 10 раз, тогда как население страны возросло только в 4 раза (с 41 до 168 млн). Она возрастала в либеральное царствование Александра I, уменьшалась при консервативном правлении Николая I и дала невиданный скачок в реформаторскую эпоху Николая II. Искоренить её не сумели ни кнут, ни шпицрутены, ни каторга. Дошло до того, что осенью 1804 года разбойники напали на Серафима Саровского [19]. Преподобному Серафиму, слава о котором уже распространилась окрест, было в ту пору 45 лет. Люди шли к нему в лесную келью за советом и помощью, грабители явились сюда за деньгами. Несмотря на то что в руках у отшельника был топор, он не стал защищаться. Разбойники жестоко покалечили его, но, к своему ужасу и разочарованию, нашли в келье только икону и несколько картофелин. Преподобный с трудом добрался до монастыря и лишь через пять месяцев окреп настолько, что смог вернуться в свое уединение. Напавших на него удалось найти, но по обыкновению мягкий, приветствовавший всех приходящих словами «радость моя», молитвенник неожиданно поставил жесткое условие: разбойники должны быть отпущены; если их накажут, он уйдет из этих мест.
Очевидно, у чудотворцев имелись свои методы воздействия на преступников: дома злодеев вскоре сгорели со всем имуществом, а сами они пришли каяться к преподобному Серафиму
Разбои и сопряженные с ними кражи были главными преступлениями дореволюционной России. 32-летнего каторжника Василия Брягина наказывали за воровство почти непрерывно с 18 лет. В 1774 году его два раза били плетьми и один раз батогами; в 1777-м - только батогами; в 1779-м - кошками; в 1780-м - шпицрутенами; восемь раз прогнав через строй; в 1781-м ему вырвали ноздри и сослали на каторгу, откуда он сбежал, совершив кражу в 1782 году, за что снова был прогнан сквозь шпицрутены и сослан в Нерчинск как неисправимый преступник. Пытки, формально отмененные по указу от 27 сентября 1801 года, негласно продолжали существовать. Предписание, которое Александр I дал Сенату после того, как в Казани был казнен невиновный человек, - «чтобы нигде ни под каким видом… никто не дерзал ни делать; ни допущать никаких истязаний под страхом строгого и неминуемого наказания» - исполнено не было. Пока в России существовало крепостное право; каторга и телесные наказания, говорить о том, чтобы «самое название пытки, стыд и укоризну человечеству наносящее, изглажено было навсегда из памяти народной», было преждевременно.
К началу XIX века преступность активно заявила о себе на юге России. На Кубани, куда вместе с запорожскими казаками переселялись и маргиналы с Украины, уже к 1801 году была создана специальная экспедиция, в задачу которой входила поимка воров и грабителей. Криминальное прошлое Одессы начинается со строительства порта. Офицеры и солдаты, принимавшие участие в его сооружении, занимались открытыми грабежами местного населения, которое и без того немало страдало от неимоверного количества бродяг и разбойников, укрывавшихся от закона в этом портовом городе. До января 1803 года, когда Первым градоначальником Одессы становится Дюк де Ришелье, здесь царили грабежи и разбои. Железной рукой и с помощью казаков Ришельё сумел навести в городе порядок. К моменту его отъезда во Францию (1815) преступность здесь была почти уничтожена, за что благодарные одесситы поставили своему градоначальнику знаменитый памятник.
Преемником Ришелье стал Александр Ланжерон, при котором Одесса превратилась в цветущий рай, своеобразное русское Эльдорадо, которое неизменно привлекало к себе преступные элементы.
В августе 1817 года город потрясла серия убийств. Небрежно закопанные, раздетые трупы находили на городских окраинах: Таким образом, расправлялся со своими конкурентами купец Пирожков, который руководил шайкой из семи человек. Он был изловлен и сознался в злодеяниях после допроса с пристрастием. Местом тайных встреч одесских воров и грабителей служили катакомбы, представляющие собой целый подземный город протяженностью в 1400 км. Здесь прятались масоны, после того как их деятельность в 1822 году была запрещена, укрывались от царского гнева народники, но легенды, которые рассказывают о старых катакомбах, связаны не с ними, а с пиратами, контрабандистами и прочими злодеями всех мастей. Запутанные, имеющие непосредственный выход к морю ходы служили самым надежным пристанищем для разбойников, которые делили здесь добычу, строили планы дерзких ограблений.