Банда - 4 - Страница 9
- Пусто? - услышал он за спиной голос Пафнутьева.
- Кефир, Паша, только кефир,- Худолей понял, что Пафнутьев прекрасно знает его самочувствие, может быть, даже соболезнует, но помочь не может.
- Это печально,- произнес Пафнутьев до обидного равнодушным голосом, видимо, тайные муки Худолея нисколько его не тронули.- Это печально,- повторил он, думая о чем-то своем.
- Не в тех домах мы, Паша, обыски проводим, не в тех! - горько простонал Худолей, захлопывая дверцу холодильника.
- А где надо проводить?
- Помнишь, на прошлой неделе у одного хмыря оружие искали? Оружия, правда, не нашли, но холодильник, Паша, его холодильник до сих пор стоит у меня перед глазами как голубая мечта. И выпить там было, и закусить, и запить, и похмелиться, а хозяин-то какой хороший попался, какой хороший хозяин! Я сразу почувствовал к нему непреодолимое душевное расположение.
- Чем же он тебе так понравился? - спросил Пафнутьев, заглядывая в кухонный шкафчик, в котором не было ничего, кроме нескольких тарелок и чашек с отбитыми ручками, надколотыми краями, стершимися рисунками - каждая вещь в квартире, каждая подробность выдавали жизнь бедную, непритязательную, если не сказать полуголодную.
- Умом он мне понравился,- ответил Худолей, чуть повысив голос.Проницательностью. Высокими человеческими качествами, которые никому бы из нас не помешали в этой трудной жизни, полной тягот и невзгод! Да, Паша, да!
- Красиво говоришь! - восхитился Пафнутьев.
- Ведь он тогда сразу догадался, зачем я фотографирую внутренности его холодильника, Паша, сразу! Я не успел щелкнуть ни единого раза, а уж все, что требовалось, стояло на столе! Налитое, нарезанное, обильно поданное! В этом, Паша, проявился не только финансовый достаток, но и настоящая душевная щедрость!
- Хороший был человек,- вздохнул Пафнутьев. - Почему был?
- Взорвался вчера вместе со своей машиной.
- Сам или...
- Конечно, помогли.
- И тебе сразу все стало ясно? - тонким от внутреннего волнения голосом спросил Худолей.- И не осталось ни единого вопроса? Никаких сомнений и колебаний? - продолжал наворачивать обличения Худолей, явно намекая на поверхностность Пафнутъева, на его пренебрежение к истине.
- Не понял, к чему ты клонишь?
- Как к чему? У него надо срочно провести повторный обыск! Мы наверняка что-то упустили! Не может такого быть, чтобы человек взорвался вместе с машиной, а у него дома не осталось никаких следов! Мой многолетний опыт старого сыщика подсказывает мне, что...
- Все понял,- перебил Пафнутьев.- Опыт подсказывает тебе, в его холодильнике еще много чего осталось. Примерно, этак обысков на пять-семь, а?
- Как ты можешь, Паша, так думать обо мне, о старом твоем и самом верном соратнике? - плачущим голосом спросил Худолей.- Ты не поверишь, у меня руки дрожат от нетерпения, когда мы идем с тобой на дело!
- Почему же, охотно верю! -рассмеялся Пафнутьев.- У тебя руки дрожат задолго до того, как мы идем на дело! Я даже знаю причину этой дрожи. Сказать?
- Горько, как горько к концу жизни встретить такое вот непонимание, такое оскорбительное пренебрежение! - разновеликими своими шагами Худолей отошел к окну и ссутулился там, не оборачиваясь, чтобы не видели люди его лицо, лицо человека, потрясенного равнодушием и черствостью ближних.
- Не переживай,- Пафнутьев положил руку на сухонькое плечо эксперта.Сегодня же исправлюсь.
- Да? - живо обернулся Худолей.- Сегодня же?! - его глаза радостно сверкнули, в них вспыхнули огонь жизни, готовность все перевернуть вверх дном, но найти хоть что-нибудь такое, что порадовало бы любезного гражданина начальника и позволило бы ему, талантливому и неутомимому работнику правосудия, разоблачить страшные преступления, которые...
Ну, и так далее.
Андрей в это время, не торопясь, перебирал содержимое книжного шкафа. Собственно, его-то и книжным можно назвать лишь условно, поскольку из нескольких полок лишь одна оказалась занятой книгами - все они были изданы лет двадцать, тридцать назад, все о войне, в которой, судя по коробке с орденами и медалями, хозяин квартиры Чувьюров Сергей Степанович принимал активное участие от подмосковных до берлинских схваток. Среди книг была засунута картонная папка, тоже сработанная, видимо, не менее тридцати лет назад, когда жизнь и у старика, и в стране была повеселее, а здоровье позволяло зарабатывать чуть больше, чем требовалось на хлеб, и он мог купить дешевенький фотоаппарат и снимать домочадцев, когда еще были у него эти самые домочадцы. Теперь же, судя по содержимому кухонных шкафчиков, встроенного шкафа, старик жил один, или, лучше сказать, доживал один.
Раскрыв папку, Андрей присел на диван и принялся перекладывать снимки, внимательно всматриваясь в каждый из них. Ничего особенного они не представляли. Чувьюров, как фотограф, не достиг вершин мастерства, и все снимки хотя и были достаточно большими, размером в школьную тетрадь, выглядели сероватыми, нерезкими, с обломанными, надорванными краями.
И вдруг Андрей наткнулся на снимок, который явно отличался от прочих, он был новее, с четкими фигурно обрезанными краями, а изображена на нем была девушка или, скорее, молодая женщина. Снимок сделали, похоже, в каком-то ателье. Так и есть, перевернув фотографию, Андрей увидел фиолетовый! штамп телефон и адрес ателье. Глядишь, кто-то обратит внимание, кому-то понравится, и он тоже придет сфотографироваться. Но больше всего зацепил Андрея взгляд женщины - уж больно он был какой-то подавленный, хотя сама она выглядела достаточно броско - подсвеченные волосы, правильные черты лица, тоже вырисованные грамотно установленным светом. Да, снимал человек с профессиональной хваткой.
И еще одно обращало внимание: грудь у женщины была обнажена гораздо смелее, чем это обычно бывает на подобных фотографиях. "И очень неплохая, между прочим, грудь",- подумал Андрей. Сам того не замечая, он тянулся к таким вот женщинам - с некоторым нервным надломом. А здесь это просто невозможно было не заметить. Кто она старику? Родственница? Знакомая? Соседка? Дочь? Подруга дочери?
- Какая красавица! - сказал Пафнутьев, беря снимок в руки.- Крутая. Можно даже сказать, отчаянная. Где взял?