Банда - 2 - Страница 18
- Вы тоже, - брякнул Пафнутьев неосторожно и тут же пожалел о своих словах.
- О нас и речи нет, - чуть улыбнулся Сергей Николаевич. - Давние, знакомые не всегда узнают. А напомнишь - неловкость... Слушаю вас, - он показал на стул.
- Начальником вот стал, - Пафнутьев произнес это извиняющимся тоном, словно что-то непотребное совершил.
- Это, наверно, по результатам того дела?
- Не только, - Пафнутьев чертыхнулся про себя - опять сказал что-то некстати. - Я к вам на несколько минут... Вернулся Андрей, его почти год здесь не было.
- Да, он звонил мне.
- И вы поговорили с ним довольно круто?
- Для крутого разговора у меня нет ни оснований, ни духа... Попросил его больше нас не тревожить. Мне кажется, я сделал это достаточно мягко.
- Сергей Николаевич... Послушайте меня, - Пафнутьев положил ладони на колени. - Вы вправе относиться к нему, как сами того пожелаете. Тут я вам не советчик. Но для полноты картины могу сказать - он вел себя достойно. Во всех смыслах этого слова.
- Дар - вежливо удивился Сергей Николаевич; - Надо же...
- Он сделал то, на что ныне способен один человек из миллиона.
- Что же он такого замечательного совершил? Уехал к тетке на черешню?
- Он уничтожил всех прямых виновников... То есть, преступников. Он бы и с остальными расправился, да я его остановил.
- И много этих.., остальных?
- Трудно сказать... Но троих бы он на тот свет отправил. Это уж точно.
- И это было бы правильно? Справедливо?
- Вполне.
- Зачем же вы его остановили? - Сергей Николаевич сидел бледный, с напряженно выпрямленной спиной, на Пафнутьева старался не смотреть, вопросы задавал мертвым, бесцветным голосом, словно до сих пор боялся выдать свои чувства или опасался, что они выплеснутся наружу помимо его воли.
- Четверых вам мало? - негромко произнес Пафнутьев.
- Простите, я не то говорю.
- Сергей Николаевич, скажу вам еще... Был момент, когда Андрей сам хотел отправиться вслед за Светой. И опять я остановил. Удалось схватить за руку в последний момент. Поймите, у вас нет оснований упрекать его в самом малом. Если вам это не очень тяжело, позвоните ему, снимите камень с его души. Он до сих пор в шоке. Я опасаюсь, что он до сих пор не вполне отвечает за себя. Не хотите звонить - не надо. Но просьба моя такая, Пафнутьев поднялся.
- Вы полагаете, я должен это сделать?
- Это было бы хорошо. Все, что произошло... Это очень печально... Но жизнь продолжается. И схватка продолжается.
- Вы имеете в виду.., оставшихся троих?
- И их тоже.
- Если это вам поможет... Я готов. Извинюсь.
- Я пришел сюда не за помощью, - жестковато сказал Пафнутьев. Последнее время он стал ловить себя на этом - говорил людям достаточно жесткие слова, не испытывая в этом большой надобности. Если раньше он легко пренебрегал словами обидными, снисходительными, насмешливыми, то теперь не желал делать вид, что прост и непритязателен, что готов все выслушать и все проглотить. В ответе Сергея Николаевича был укол и он не стал делать вид, что не заметил его.
- Простите, - несколько растерялся хозяин. - Мне показалось, что это вам нужно для дела...
- Нет. Все, что мне требуется для дела, я нахожу в другом месте. Я позволил себе дать вам совет. Как вы поступите... Решайте.
- Я действительно не знал, что Андрей... Что он так вел себя. Он пытался поговорить со мной еще тогда, но я не нашел в себе сил. Во всем винил его.
- Значит, и вам надо снять камень с души, - мягко сказал Пафнутьев, как бы извиняясь за слишком уж суровые слова, которые вырвались у него. Всего доброго, Сергей Николаевич. Рад был вас повидать. Надеюсь, еще увидимся.
- Да, конечно, - нескладно поднялся со стула хозяин. - Это надо помнить... Живые тоже нуждаются и в поддержке, и в признательности.
- Вот именно, - улыбнулся Пафнутьев. На улице его встретил дождь. Мелкий и плотный, он мягко шуршал в желтой листве деревьев, обещая скорые холода. Пафнутьев постоял под навесом подъезда, поднял воротник плаща и побежал к поджидавшей машине. Пока он разговаривал с Сергеем Николаевичем, ее крыша уже успела покрыться большими красноватыми листьями клена.
***
Общение с китайцем Чаном научило Андрея многому, в том числе чувствовать себя спокойно и уверенно не только на улице или в ночной электричке, но и в самых неожиданных житейских положениях. Назревающий скандал, затухающая драка, оскорбления, которые выкрикивают прямо в лицо, стараясь задеть больнее - везде он оставался невозмутимым или, точнее, у него хватало сил сохранять невозмутимость.
- Человек может тебя обидеть только в том случае, если ты сам обидешься на него, - говорил Чан. - Человек слаб и злобен, и не все его слова надо слышать.
- Что же, молчать? - спрашивал Андрей.
- Да. Молчать.
- Но он меня оскорбляет!
- Если ты идешь мимо забора, а там беснуется и лает на тебя собака, ты что же - остановишься, станешь на четвереньки и начнешь отвечать ей лаем? улыбнулся китаец. - А завтра козел тебя боднет, а послезавтра ворона уронит на тебя свой помет...
- Но это же животное, птица!
- А ты можешь сказать, где кончается животное и начинается человек? Где кончается человек и начинается птица? Я этого сказать не берусь. Но знаю твердо - пока молчу, я человек.
И Андрею ничего не оставалось, как согласиться.
Вернувшись в свой город, он заметил за собой одну особенность - стал иначе относиться ко времени. Раньше он не мог стоять в очереди, не мог заставить себя потерять даже несколько минут на ожидание, пока кассирша выбьет чеки трем-четырем покупателям. Его терзала и мучила сама необходимость вынужденного бездействия, казалось, уходит впустую лучшее его время, уходит жизнь, уплывают надежды чего-то достичь, что-то совершить. Жизнь представлялась бесконечным и безостановочным стремлением к чему-то, и он готов был прилагать все усилия, чтобы его движение не останавливалось ни на миг, потому что в самом движении уже был и смысл, и цель. Он стремился к Свете, мчался к ней на мотоцикле, потом торопился домой, в ремонтную мастерскую, на заправочную станцию, а обнаружив, что уже глубокая ночь, на бешеной скорости, по безлюдным улицам, темным пригородам добирался домой, обессиленный падал в кровать и вскакивал утром, снова готовый к скоростям, километрам, встречам...