Баллада о зонтике в клеточку - Страница 3

Изменить размер шрифта:

Благословенное для чая место находилось на Кловской ( позже Екатерининской); Аскольд никак не мог выбрать название, которое нравилось ему больше, зато решительно отвергал последнее - Розы Люксембург, так что хоть в этом задача немного облегчалась. Здесь обитала госпожа Обезьянинова - самая любимая любовница миллионера Терещенко. Как известно, Терещенко был крупным сахарозаводчиком, и потому все, что касалось сладостей, госпоже Обезьяниновой было известно досконально. На факт своей кончины эта удивительная дама обратила не слишком пристальное внимание; так и продолжала жить на прежнем месте, принимая гостей и радуясь тому, что их круг только расширился после перехода в иное состояние. Была она не слишком хороша собой, но умна и обаятельна. Даже сварливая на старости лет княгиня Ольга захаживала к ней, но тайком, чтобы не испортить свой, с таким трудом созданный, имидж злобной и коварной старухи, от которой всякого можно ожидать. Чай в доме Обезьяниновой подавался с восхитительным малясным сахаром, тающими во рту крендельками, сдобными булочками со всякого рода начинками, изготовление которых было искусством не меньшим, чем, скажем, ваяние статуй. Сам призрак Родена частенько наведывался к ней в гости и приветствовал призрак повара аплодисментами и криками "манифиг! манифиг!", что по-французски означает, как известно, великолепно.

В соседях у Обезьяниновой ходил граф Уваров, владевший шестнадцатым нумером по это улице. Теперь он гордился тем, что его особняк считается архитектурным памятником. И все же граф постоянно ошивался в Париже. Он и князя с собой как-то затащил, но славному князю, потомку и предводителю гордых викингов, город на Сене пришелся не по душе. Во-первых, и это главное, сразу и бесповоротно разочаровали хваленые французские женщины, которые на проверку оказались сухими и бесцветными, как таранка к пиву третьего сорта. Пиво тоже не заслуживало доброго слова, а Эйфелева башня... Что ж, башня как башня, тем более, что пялиться на нее все время было просто неприлично. Что касается компании, то в Париже с избытком хватало своих призраков; чужаков там не особенно любили, да и говорить Аскольду с большинством было не о чем. Близко сошелся он только с Вильгельмом Завоевателем, клявшим тот день и час, когда двинулся завоевывать Англию. Словом, про Париж было интереснее слышать от других.

Госпожа Обезьянинова оказалась дома.

- Рада видеть Вас, князь, - приветствовала она его, шагая навстречу в шуршащих кринолинах. Это достижение было предметом ее тайной гордости - призрачные кринолины шуршали как настоящие, создавая дополнительное ощущение уюта. - Какими судьбами, ветрогон Вы этакий? Обещались еще на позапрошлой неделе, мы Вас ждали-ждали.

- Виноват! - извинился Аскольд. - Дела, дела.

- Известно, какие у Вас дела, баловник, - шаловливо погрозила прозрачным пальчиком Обезьянинова, - заходите скорее.

Представив Васю, Аскольд пошел на запах и очутился за длинным столом, накрытым белой скатертью с пышной бахромой. Гостей в этот вечерний час было много. Острый взгляд бывшего морского разбойника тотчас отыскал знакомые лица: в дальнем углу примостился некто Бунге владелец первой частной аптеки на Подоле. Был он великим травоведом, и госпожа Обезьянинова обожала его за то, что он всегда приносил с собой какие-нибудь скляночки или мешочки с душистыми растениями, высушенными и измельченными, которые придавали чаю незабываемый вкус. Когда Бунге был еще человеком, подвыпившие призраки варягов немного побушевали у него на Притисско-Никольской, изображая в лицах доблестное взятие Киева. С тех пор почтенный аптекарь побаивался Аскольда и встречал его вымученной и бледной улыбкой. Князь, размахивавший огромным топором, да еще и в рогатом шлеме - высокий, плечистый и мощный - произвел на него неизгладимое впечатление. И хотя последний десятки раз извинялся и объяснял, что это не он виноват, а старая память, да древние вредные привычки, обостряющиеся в полнолуние, к сближению это не привело. Разве что Бунге научился не шарахаться и не забиваться в щели при виде фигуры, обряженной в доспехи и закутанной в плащ с огромным отложным воротником, усыпанным драгоценностями.

Зато рядом с переполошенным аптекарем сидел длинный, востроносый призрак, немного похожий на Сирано де Бержерака.

- Николай Васильевич! - обрадовался князь и двинулся к гостю, таща за собой домовичка Васю. - А я Вас, голубчик, как раз вспоминал сегодня.

- По какому же поводу? - осведомился Гоголь, привставая.

- Чуден, говорю, Днепр при тихой погоде. Прав, говорю, был Николай Васильевич. И как это Вам такая светлая мысль в голову пришла?

- Чего же в ней светлого? - поморщился тот. - Лил дождь несколько дней к ряду, как сегодня - сильный такой, холодный, на улицу выходить тошно. Грязь, брызги, сюртук заляпает так, что после не отчистишь. И экпипажи, экипажи колесами грохочут и водой окатывают! Ну и на набережной тоска зеленая; тоже слякоти по колено, и в небе просвета не видать. А птица редкая куда-то летит, устало так; крылом машет, а в движении обреченность наблюдается - ровно говорит: "и зачем это все нужно?". Ну, тут и подумалось, что чуден Днепр при тихой погоде...

Вы лучше мне, князь, расскажите, как Царьград брали.

- А чего там брать было? - пожал плечами Аскольд. - Это, знаете, детская мечта и не более того. Был мальчишкой, наслушался сказок - все мы хотели тогда непременно разграбить Рим или Царьград. И когда такая возможность подвернулась, отказываться было грех. Как видите, зря. А теперь, тысячу-то с лишним лет спустя, и вовсе глупым кажется - куда нас понесло? За каким чертом?

- И не вспомнят! - подхватил неожиданно Вася, до сих пор хлебавший горячий чай из огромной чашки с пунцовыми и палевыми розами, чашки знаменитого майсеновского фарфора из тех, что нынче стоят по музеям и пылятся безо всякого дела.

Как любит вздыхать один музейный дух, из чашек пить надоть, а за стеклом ставить - большой грех; потому бездельная вещь вполне обезуметь может, как человек бездельный места себе в жизни не находит. Принятая теперь мода - замуровывать фарфор и хрусталь в гробоподобных монструозностях, называемых "стенками", чтобы доставать их оттуда бережно раза два в году к приходу самых почитаемых гостей, призраки считают проявлением полного неуважения человеков как к себе, так и к той вещи, с которой таким образом обращаются. Но теперь домовых, даже если и терпят в доме, то не расспрашивают, как жить, и подсказать эту нехитрую мыслишку нынче некому.

Все обернулись к тихому домовичку.

- Я сегодня по делам был на Козьем болотце, - горячо заговорил он. - Людей тьма! Кто бежит на почтамт, кто пытается сесть в троллейбус - теперь же и с этим у людей проблема. Палаток стоит - не сосчитать; газету продают, тут же и митингуют, тут же книгами приторговывают и фильмами. Да что я рассказываю - вы же сами знаете. И тут я подумал - ведь недавно, каких-то семь с половиной веков назад татары здесь по льду шли на Лядские ворота.

- А Вы это помните или слыхали от родственников? - вежливо поинтересовался Бунге.

- Помню, знамо помню. Я тогда в избушке жил, правее, вниз по ручью. Напугались мы, когда татары подошли; хозяева меня опять же забыли, совсем как нынешние - бежали; да я их понимаю. А потом я с деревьев глядел, как эти - кривоногие, лохматые, рожи плоские лопочут чего-то... А когда болото льдом пошло, они и полезли на приступ.

Вспомнил, и так жутко стало. Как две картинки разом вижу: вот троллейбус по улице ползет, а вот тут же, сверху татары идут толпой.

- Время - страшная вещь, - мягко сказала Обезьянинова. - Татар поглотило, эти самые троллейбусы поглотит. Вы пейте чай, господа. И рассказывайте - вот это вечное. Что у Вас новенького, князь?

- Зонтик, - ответил Аскольд.

- Что? - изумились призраки.

- Модный мужской зонтик; серый в мелкую темно-, светло-зеленую и голубовато-серую клеточку. Такой английский зонтик с деревянной полированной ручкой; годится как тросточка и весьма удобен, обстоятельно пояснил он. - Я его в прихожей оставил.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com