Баллада о двух гастарбайтерах - Страница 3

Деньги…

На этот раз все было наоборот. Отказаться от очередной блажи для людей значило потерять какие-то деньги, но я знал, я был уверен, что они спасуют и сейчас. В меня, в мою рекламу вложено больше, а люди в любой ситуации выбирают вариант, несущий им наименьшие финансовые потери.

Значит, победа будет за мной, а люди в очередной раз умоются.

Новый тренер по идеологии, этот Додик, каждый день, в одно и то же время подходил к моему логову и спрашивал, буду ли я драться. Я угрюмо посылал его в нору пищуна, упившегося перебродившим синеягодным соком, и он уходил.

В общем, получилась вроде бы патовая ситуация. Они упорно пытались меня уговорить, а я отказывался. Заканчивать карьеру, уходить навсегда с арены мне еще было рановато.

День на пятый тренер по воспитанию, услышав стандартный ответ, одарил меня своей фирменной улыбкой и сказал:

– Зак, ты зря упорствуешь.

Я издал кашляющий звук, имеющий значение «Глупый детеныш, не стоящий беседы».

Тренер заявил:

– Ты не совсем понимаешь ситуацию. Наши исследования показали, что бой самца и самки будет самым рейтинговым событием за весь последний год. Получается, зрители всех подключенных к нашей системе развлечения миров просто жаждут этого боя. А сам знаешь: тот, кто сумел угодить публике, кто завоевал этот самый высший рейтинг, получит право самому назначать цену за свои услуги. Доходит?

Говорил он убедительно. А я все-таки сдаваться не собирался. Кто согласится встретиться на арене с самкой? Между собой самки драться имеют полное право. Это их дело, их ремесло, их умение. Но чтобы самец с самкой…

Именно поэтому я заявил:

– Нет, не доходит. Не понимаю.

– Все ты понимаешь, – зло сказал тренер. – И ради высшего рейтинга… Поверь, мы очень далеко можем зайти. Очень. Все еще только начинается.

Я сказал:

– Мне все равно. Вы знаете, что я на этот бой не выйду. Да и нет никакого резона драться с самкой. Я не смогу ее убить, она не сможет убить меня. Значит, гарантированно будет ничья. Гробить ради нее карьеру я не собираюсь.

– Нет? Ты не сможешь ее побить?

– Я не смогу довести себя до боевого состояния, не смогу ее возненавидеть с надлежащей силой. Это инстинкты, и против них не попрешь.

Тренер по идеологии покачал головой.

– Те, кто с тобой работал раньше, допустили большую ошибку. Ты слишком много знаешь о людях. И пытаешься играть по их правилам. Неудачно, крайне неудачно.

У меня на этот счет было другое мнение, но я промолчал.

Что толку в словах? Особенно если они предназначены тем, кто не способен понять заключенный в них смысл.

На следующий день потолок моего логова заляпали чем-то скользким и холодным, словно крыло околевшей ледяной стрекозы, на завтрак дали жилистое мясо, а ближе к вечеру возле моего логова появился волночешуйный скальтник. Он уселся рядом с входом и, уверенно выстукивая на покрывавших живот чешуйках мелодию, запел скальту о бегстве трусливого отряда. Я знал, для чего это сделано, но терпел.

Ничего позорного в этом не было. Я не мог просто так, за здорово живешь, угробить свою карьеру. За счет моих боев воевала целая планета. Она находилась на самом краю галактики, но это не спасало от врагов, с которыми стоит воевать не на жизнь, а на смерть. И воевали. А война требовала денег. Информационно-межгалактических, для покупки вооружения. И добыть их можно было, лишь путем многих лишений накопив сначала на яйцо гастарбайтера-воина. Потом надлежало заплатить специалисту, желательно димьянину, хорошо заплатить. Он, объехав несколько ферм по разведению мнемозавров, должен был выбрать крохотного, недавно родившегося ящера, выбрать по одному ему известным признакам будущего бойца, а потом…

Я не удержался и покачал головой.

У каждой расы есть своя планета, есть свой дом, место, в котором она родилась. И только у нас родины нет. Когда-то она, конечно, была. Но это было так давно, и пока все мои исследования архивов, а я проводил их очень тщательно, не принесли никаких результатов, не дали мне названия планеты, с которой мы шагнули к звездам. Расы, которым мы принадлежим, сменяются одна за другой, а мы остаемся, для того чтобы сражаться и умирать на потеху. Собственно, теперь мы умеем только это.

Я ощутил во рту горечь, словно нализался ядовитой чечевицы.

Вот кто мы. Раса гладиаторов, раса вечных гастарбайтеров.

Ладно, не стоит на этом зацикливаться. О чем это я… Ах да, после того как маленький мнемозаврик будет куплен, надлежит оплатить его обучение и тренировки. И оплачивать их следует до тех пор, пока он не будет готов к первому бою. Причем, перед тем как он в первый раз выйдет на арену, следует заплатить крупную сумму в виде залога за несколько пробных боев, и лишь после этого, если он в самом деле окажется толковым воином, если им заинтересуется серьезная компания, если он и дальше будет показывать неплохие результаты, с него пойдет доход. Не такой большой, чтобы разбогатеть и начать скупать звездные корабли флотилиями, но достаточный для ведения войны с заклятым врагом, обладающим примерно такими же ресурсами, как и у тебя, не навешивая на свою планету долги, которые будут отдавать многие последующие поколения ее жителей.

К чему я это? Да к тому еще раз, что я не простой гастарбайтер-боец. О моей удаче молится целая планета. Может быть, еще и поэтому я так до сих пор и не проиграл ни одного боя?

Гастарбайтер.

Вот забавное словечко, из далекого прошлого людей. Кажется, тогда, когда они еще даже всерьез не вышли в космос, так называли тех, кто очень нуждался в работе и добивался ее в чужих краях любыми средствами. Любой работы. В общем, упорные они были, эти древние гастарбайтеры. И уронить это славное название, отказавшись…

Ладно, не надо патетики. Достаточно сказать, что уйти с арены мне не позволяла забота о судьбе целой планеты. Выращивать нового бойца у моих хозяев уже нет времени. Тотальная война – это вам не шуточки.

– Сладко ли тебе, Зак? – спросил меня на следующий день тренер по воспитанию.

Я подумал, что, кажется, начинаю не любить его всерьез. И значит… Хм, а почему бы и нет? Что, если слегка пошарить у него в памяти? Конечно, это не положено, и у меня есть с людьми особое соглашение, но они пытаются меня вынудить принять этот бой, причем самыми грубыми методами, и почему бы мне в ответ не проявить некоторую бестактность?

– Не хочешь отвечать? – поинтересовался Додик.

– А что ты хотел услышать?

– Ответ на вопрос, – пробубнил этот кретин.

Ну-ну…

Я проник в его память и пошарил в ней. Очень осторожно, словно вор, вознамерившийся стянуть из гнезда остроклювых соколов парочку яиц. Тренер моего присутствия даже не заметил.

Впрочем, меня ждало разочарование. Все сведения, касающиеся моего будущего, были аккуратным образом заблокированы. Получалось, люди мои действия предвидели. Вот тут я в первый раз с того момента, как мне объявили, что я буду драться с самкой, почувствовал себя униженным. Это не помешало мне сунуть нос в другие области памяти. В одной из них меня ждала счастливая находка. Они не заблокировали сведения, касающиеся моей предполагаемой соперницы. И это была очень большая ошибка. Я обнаружил в них весьма любопытные факты.

Они многое объясняли. Дело в том, что самки – они вообще могут драться с кем бы то ни было лишь ради своих детенышей. Так устроила природа. Мы, способные лишь от одной мысли об агрессии превращаться в смертоносных монстров, как мы без этого могли бы продолжать свой род? Вот природа и наложила на нас свои табу, ограничения. Самец не может убить самку, а та способна драться лишь для того, чтобы защитить своего детеныша или чтобы раздобыть ему пропитание.

Она, природа, только не предусмотрела хитроумия людей. В отношении этой конкретной самки они учудили нечто особенное. Они ее накачивают ненавистью к самцам. И ее детеныш… с ним они тоже придумали забавную штуку. Но сейчас это не имело большого значения. Меня заинтересовала именно ненависть к самцам. Получалось, если приплюсовать к ней желание выиграть ради детеныша, моя соперница могла меня и завалить. Может быть, не только выиграть схватку, но еще и убить.