Балдежный критерий (сборник) - Страница 286

Стало быть, пистолеты. И только один выстрел, чтобы обеспечить дуэлянтам возможность выжить. Но где?

Мибс настаивал на высотах Уихокен в Нью-Джерси, ссылаясь на их историческую значимость. «Вдоль базальтовых столбов вполне можно расположить трибуны, — указывал он, — и взимать соответствующую плату за вход». Сборы могли быть использованы обеими партиями для покрытия расходов на агитационную кампанию.

Советники Боракса поддерживали эту идею. Но их смущали исторические ассоциации, связанные с этим местом: именно в Уихокене оборвалась многообещающая политическая карьера юного Александра Гамильтона. С этой точки зрения, выгоднее было бы выбрать какое-нибудь уединенное местечко, овеянное победой неопытной и неумелой армии Джорджа Вашингтона. К решению вопроса подключили партийного казначея, занимавшегося в частной жизни торговлей недвижимостью в Новой Англии.

Но открытым оставался вопрос стратегии.

Целая ночь была посвящена дебатам относительно разных уловок и хитростей: от подкупа и запугивания секундантов до предложения, чтобы Боракс выстрелил, не дожидаясь сигнала: этическая сторона, как утверждали сторонники этого предложения, будет замята последующими обвинениями и контробвинениями в прессе. Они разошлись, так ни о чем и не договорившись, за исключением того, что вменили Бораксу в обязанность интенсивно заниматься под руководством чемпиона Соединенных Штатов по стрельбе в течение оставшихся двух суток и улучшать свой глазомер для достижения каких-либо положительных результатов.

Утром в день дуэли кандидат пребывал в мрачном расположении духа. Последние сорок восемь часов он безвылазно провел на стрельбище. Он жаловался на страшную боль в ухе и горестно утверждал, что меткость его улучшилась не намного. Всю дорогу до места дуэли он сидел молча, печально свесив голову на грудь, пока его спутники в официальных костюмах спорили и препирались, предлагая то один, то другой способ.

Вероятно, он пребывал в состоянии полной паники. Только этим можно объяснить его решение воспользоваться планом, который не был одобрен никем из его окружения, — беспрецедентное и крайне серьезное нарушение политических норм.

Боракс не блистал ученостью, но он довольно хорошо знал американскую историю. Он даже написал серию статей во флоридскую газету под общим заголовком «Когда кричал орел», посвященных таким великим событиям в истории нации, как отказ Роберта Ли возглавить Союзные войска и отмена низких тарифов на серебро Уильямом Маккинли. И пока черный лимузин мчался к полю чести, он перебирал этот компендиум мудрости и патриотичности в поисках ответа на свой вопрос. И наконец он нашел то, что искал, в биографии Эндрю Джексона.

За много лет до своего возвышения седьмой президент Соединенных Штатов оказался в ситуации, очень сходной с той, в которой теперь пребывал Элвис Боракс. Вынужденный драться на дуэли с подобным же противником и ощущая, что нервы у него напряжены до предела, Джексон решил позволить выстрелить своему врагу первым. Когда же тот, ко всеобщему удивлению, промахнулся и наступила очередь стрелять Джексону, тут уж он развлекался на славу. Он навел пистолет на своего бледного, покрывшегося потом противника и тщательно целился чуть ли не минуту. После чего выстрелил и убил того.

«Вот оно!» — решил Боракс. Как и Джексон, он даст Мибсу выстрелить первым. А потом, как Джексон, он медленно и безошибочно…

К несчастью и для истории, и для Боракса, в тот день был произведен всего лишь один выстрел. Мибс не промахнулся, хотя и жаловался позднее, что дефект в прицеле старинного дуэльного пистолета повлек за собой попадание на добрых пять дюймов ниже цели.

Пуля прошила правую щеку перекошенного лица конгрессмена и вышла через левую, после чего застряла в стволе клена, росшего в пятнадцати футах от места действия. Позднее она была изъята оттуда и подарена Институту Смитсона. Дерево, названное Дуэльным Кленом, стало достопримечательностью и центром обширного комплекса мотелей и площадок для пикников. Однако уже в первом десятилетии нового тысячелетия его выкопали в связи со строительством скоростной автострады, соединяющей Скенектади с международным аэропортом в Бангоре. Пересаженное с помпой в Вашингтон, оно засохло несколько месяцев спустя, не выдержав нового климата.

Боракса поспешно препроводили в полевой госпиталь, специально для такого случая организованный поблизости. Пока над Бораксом трудились врачи, руководитель его избирательной кампании — политик, широко известный своим спокойствием и выдержкой, — вышел из палатки и распорядился поставить у входа вооруженную охрану.

Поскольку публиковавшиеся в течение последующих дней бюллетени о состоянии здоровья Боракса были обнадеживающими, но крайне туманными, люди не знали, что и думать. Сомневаться не приходилось только в одном: его жизни ничто не угрожает.

Ходило множество слухов, каждый из которых тщательно анализировался известными вашингтонскими, голливудскими и бродвейскими журналистами. Действительно ли Мибс воспользовался пулей «дум-дум»? Действительно ли она была отравлена редким южноамериканским ядом? Действительно ли мать кандидата проделала дальний путь до Нью-Йорка из своего прелестного домика во Флориде и, набросившись на старину Шепа в редакции «Волосатой Груди», покусала его своими вставными челюстями и расцарапала ему физиономию? Действительно ли была проведена тайная полночная церемония, на которой десять региональных лидеров маскулинизма наблюдали за тем, как Генри Дорсблад сломал о колено шпагу и сигару Мибса, растоптал его котелок и торжественно сорвал гульфик с его бедер?

Облик юного конгрессмена был хорошо знаком публике по многочисленным фотографиям, сделанным еще до дуэли. Впрочем, заменить протезом три или четыре выбитых пулей зуба оказалось несложно. Другой вопрос — можно ли сделать протез языка? И сможет ли пластическая операция восстановить его пухлые розовые щечки и сердечную детскую улыбку?

Согласно теперь уже утвердившейся традиции последние телевизионные дебаты проводились вечером перед выборами. Миссис Странт любезно предложила отменить их. Но штаб кампании Боракса не принял ее предложения: нельзя нарушать традицию — все должно идти своим чередом.

В тот вечер в Соединенных Штатах работали все телевизоры, включая древние черно-белые модели, хранившиеся у коллекционеров. Дети не спали, сиделки покидали больных, военные караулы уходили со своих пограничных постов.

Первой слово было предоставлено Клариссиме Странт. В дружеской доверительной манере она подвела итоги кампании и призвала избирателей голосовать за маскулинизм.

Затем камеры перешли на конгрессмена Боракса. Он не проронил ни слова и лишь печально смотрел на аудиторию своими выразительными затуманившимися глазами, а затем указал пальцем на полудюймовое круглое отверстие в своей правой щеке. Затем он медленно повернул голову — с другой стороны было такое же отверстие. Боракс покачал головой, взял в руки большую фотографию матери, оправленную в роскошную серебряную рамку, и выкатившаяся из его глаз огромная слеза упала на снимок.

Это решило все.

Не надо было быть профессиональным политиком, чтобы предсказать результат. Уже к полудню миссис Странт признала поражение. Во всех штатах маскулинизм провалился. Улицы были усеяны смятыми котелками и брошенными турнюрами. Закурить в этот день сигару мог только самоубийца.

Подобно Аарону Бэрру, Шеппард Л. Мибс бежал в Англию, где опубликовал свои мемуары, женился на графине и родил от нее пятерых детей. Его старший сын — биолог — приобрел себе некоторое имя, разработав способ лечения мениска у лягушек — болезни, которая в то время грозила уничтожить всю французскую промышленность по выпуску замороженных лягушачьих лапок.

Поллиглов тщательно скрывался от общественности до самого дня своей смерти. Из уважения к воле покойного, он был похоронен в гигантском гульфике. Его похороны стали поводом для появления многочисленных статей, посвященных ретроспективному обзору возникновения и упадка основанного им движения.