Балаган, или Конец одиночеству - Страница 26

В прошлые времена это здание было оазисом покоя для мужчин влиятельных, богатых и, как правило, в солидном возрасте.

А теперь дом кишел мамашами с младенцами, стариками, которые резались в шашки или шахматы или просто дремали, а более молодые мужчины устраивали уроки танцев или сражались в кегли на кегельбане, или торчали у игрального автомата, где подброшенные пружиной шарики катились куда попало и за это игрокам начислялись очки.

Я не мог удержаться от смеха.

В тот самый раз я и увидел первый «Клуб Чертовой Дюжины». В Чикаго, я слыхал, эти вульгарные клубы растут как грибы. А вот теперь и в Манхэттене появился свой клуб.

Мы с Элизой никак не могли предвидеть, что все люди, у кого в новом имени встретится цифра «13», естественно стакнутся друг с другом почти сразу же и образуют самое многочисленное семейство в мире.

И тут уж я точно отведал собственного варева, как говорится. Я спросил охранника у дверей манхэттенского «Клуба Чертовой Дюжины», можно ли мне войти. Внутри было совершенно темно.

– Со всем нашим к Вам уважением, мистер Президент, – ответил он, – а вы – Тринадцать!

– Нет, – сказал я. – Как тебе известно.

– Тогда придется мне сказать вам, сэр, то, что долг велит мне сказать.

– При всем глубочайшем уважении, сэр, – сказал он. – А почему бы вам не трахнуть с лета катящийся бублик? Почему бы вам не трахнуть с лета лунуууууууууууу?

Я пришел в неописуемый восторг.

Да, и во время того же визита в Нью-Йорк я впервые узнал про Храм Иисуса Христа Похищенного – тогда это был хилый культ где-то в Чикаго, но ему было суждено стать самой популярной религией американцев всех времен.

Мое внимание на этот культ обратил чистенький, сияющий юнец, который протянул мне брошюрку в вестибюле отеля, когда я направлялся к лестнице.

Он как-то странно дергал головой, озираясь, словно старался неожиданно подловить кого-то, кто подглядывал за ним из-за горшка с пальмой, или из-за спинки кресла, или прямо сверху, с хрустальной люстры.

Он был настолько поглощен этой безответной перестрелкой бдительными взглядами, что ему было совершенно наплевать на то, что он вручил брошюрку самому Президенту Соединенных Штатов.

– Позвольте спросить, молодой человек, кого это вы тут высматриваете?

– Нашего Спасителя, сэр, – отвечал он.

– Вы что, думаете, что Он здесь, в отеле? – сказал я.

– Прочтите брошюру, сэр, – сказал он.

И я ее прочел – в своем номере, в одиночестве, под орущее радио.

На обложке брошюрки было примитивное изображение Иисуса, стоящего Телом к нам, а Ликом – в профиль, как джокер в колоде карт, у которого виден только один глаз.

Во рту у него был кляп. На руках – наручники. Одна нога была прикована цепью и железным кольцом к полу. Единственная, идеально круглая слеза дрожала на нижнем веке Его Глаза.

Под этой картинкой помещалась серия вопросов и ответов, в следующем порядке:

ВОПРОС: Как вас зовут?

ОТВЕТ: Я – достопочтенный Уильям Уран-8 Уэйнрайт, основатель Храма Иисуса Христа Похищенного по адресу 3972 Эллис-авеню, Чикаго, Иллинойс.

ВОПРОС: Когда Бог во второй раз пошлет к нам Своего Сына?

ОТВЕТ: Он Его уже послал. Иисус здесь, среди нас.

ВОПРОС: Почему же мы не слышали о Нем и не видели Его?

ОТВЕТ: Он был похищен Силами Зла.

ВОПРОС: Что мы должны делать?

ОТВЕТ: Мы должны немедленно бросить любое дело и все время, каждый час бодрствовать в поисках Иисуса. А если мы от этого уклонимся, Господь Бог примет Свое Решение.

ВОПРОС: Какое же будет Божие Решение?

ОТВЕТ: Он может в два счета стереть с лица Земли род человеческий, в любую минуту, которую сочтет для Себя удобной.

Хэй-хо.

Вечером я видел молодого человека за столом в ресторане – он обедал в полном одиночестве. И вот что меня поразило – он по-прежнему дергал головой туда-сюда и при этом не пролил ни капли! Он то и дело заглядывал под донышко своей тарелки и под стакан с водой в поисках Иисуса – одного раза, как видно, ему было мало. Меня смех разобрал.

Но как раз тогда, когда все устроилось так прекрасно и все американцы были счастливее, чем когда бы то ни было, несмотря на то, что страна была разорена и разваливалась на куски, люди начали миллионами по всей стране, вымирать от «Албанского Гриппа», а здесь, в Манхэттене, от «Зеленой Смерти».

Это прикончило Нацию. От нее осталась всего-навсего кучка семей.

Хэй-хо.

Само собой, выискались новоявленные претенденты на герцогства и королевства и прочую мишуру, создавались армии, строились крепости. Но мало кто из простых людей одобрял эти игры. Для них это было что-то вроде особого рода бурь, землетрясений, фокусов силы тяжести, которые семьям приходилось переживать время от времени.

Тут-то и настала ночь, когда сила тяжести взбунтовалась всерьез и одним толчком смела основание Мачу-Пикчу. И роскошные квартиры, и дачные домики, и банки, и золотые слитки, и драгоценности, и коллекции доколумбова искусства, и Оперный театр и церкви, и все-все, сползло вниз по склону Анд и ухнуло в океан.

Я плакал.

И все семьи где попало рисовали картинки похищенного Иисуса Христа.

Еще некоторое время люди продолжали посылать нам сведения сюда, в Белый Дом. Вокруг нас все умирали, умирали, умирали, да мы и сами ждали смерти.

Мы быстро разучились соблюдать правила личной гигиены. Мы перестали мыться, забывали чистить зубы. Мужчины заросли бородами, запустили космы до плеч.

Мы принялись пожирать Белый Дом почти незаметно для себя – жгли мебель, и перила, и рамы картин, и прочее в каминах, чтобы согреться.

Гортензия Минога-13 Мак-Бунди, моя личная секретарша, умерла от гриппа. Мой слуга, Эдвард Крыжовник-4 Клейндинст, умер от гриппа. Мой вице-президент, Милдред Гелий-20 Теодоридес, умерла от гриппа.

Мой ученый советник, доктор Альберт Аквамарин-1 Пятигорски, умер буквально у меня на руках, на полу Овального кабинета.

Он был почти одного роста со мной. Хорошенькое зрелище мы с ним, должно быть, представляли – там, на полу.

– Что все это значит? – повторял он без конца.

– Не знаю, Альберт, – сказал я. – И, кажется, я рад, что не знаю.

– Спроси китайца! – сказал он, и отправился туда, где, как принято говорить, каждому воздается по делам его.

Временами начинал звонить телефон. Это стало такой редкостью, что я привык лично брать трубку.

– У телефона ваш Президент, – говорил я. По большей части оказывалось, что я говорю сквозь треск и щелканье с каким-нибудь мифическим существом – например, с Королем Мичигана, или с Временным губернатором Флориды, или с Исполнительным мэром Бирмингема, и с прочими призраками.

Но с каждой неделей звонков становилось все меньше. И наконец телефон умолк навсегда.

Обо мне все забыли.

Так я перестал быть Президентом – а прошло примерно две трети моего второго президентского срока.

Но я терял еще одно, не менее важное – мой запас насущного три-бензо-Хорошимила, который возобновить было нельзя.

Хэй-хо.