Багряная игра. Сборник англо-американской фантастики - Страница 112

Так продолжается до тех пор, пока опоздание из обычной оплошности не превращается в грех. Потом оно становится преступлением. И за это преступление начинают карать:

«Канцелярия Главного Хранителя Времени извещает о том, что до 00 часов 00 минут 00 секунд 15 июля 2389 года каждый гражданин обязан представить в Канцелярию для проверки свои карточки времени и кардиоплаты. В соответствии со статьей 555-7-СГХ-999, отменяющей индивидуальное время, все кардиоплаты будут приведены в соответствие с...»

Короче говоря, они изобрели способ влиять на продолжительность жизни. Если кто-то опаздывал на десять минут, эти десять минут вычитались из его жизни. Часовое опоздание сокращало жизнь на час. Если же вы совершали опоздания слишком часто, то у вас имелись все шансы в один прекрасный день получить уведомление Главного Хранителя Времени о том, что отпущенное на жизнь время истекло и «в понедельник, в полдень, вы будете отключены. Пожалуйста, к этому сроку приведите в порядок все свои дела, сэр».

Так при помощи простой научной уловки (все научные исследования проводились непосредственно в ведомстве Тиктакщика и были строго засекречены) Системе была обеспечена устойчивость. Целесообразность подобных действий не подвергалась сомнению. В конце концов это — проявление патриотизма. Инструкции должны исполняться. Ведь война на дворе!

Но разве война не длилась вечно?

— Какая мерзость, — сказал Паяц, когда прекрасная Алиса показала ему его изображение на листовке с надписью «Разыскивается». — Омерзительно и в высшей степени неправдоподобно. Времена головорезов в конце концов давно прошли. И вдруг — «Разыскивается»!

— Знаешь, — заметила Алиса, — с праведным гневом ты переигрываешь.

— Прости, пожалуйста, — смутился Паяц.

— Не трудись извиняться. Ты всегда говоришь «прости». На тебе такая большая вина, Эверетт! Если бы ты знал, как это меня печалит.

— Прости, пожалуйста, — повторил Паяц и, спохватившись, поджал губы. На его щеках мгновенно обозначились ямочки. Он совсем не то хотел сказать. — Мне надо идти. Я должен сделать что-нибудь.

Алиса грохнула кофейником по столу.

— Ради Бога, Эверетт, ты можешь хоть одну ночь остаться дома? Неужели так необходимо бегать по улицам в этом гнусном шутовском наряде и раздражать народ?

— Я... — он оборвал себя на полуслове, нахлобучил тихо позвякивающий колокольцами шутовской колпак на рыжую шевелюру, встал из-за стола, сполоснул чашку и сунул ее в сушилку. — Мне надо идти.

Алиса ничего не ответила. Зажужжал телефакс, она вынула из него лист бумаги, пробежала глазами и швырнула на стол. — Про тебя, конечно. Посмешище...

Он проглядел сводку новостей: в ней говорилось о том, что Тик-Так-Владыка пытается выявить его, Паяца, местонахождение.

Наплевать, что он и сегодня опоздает. В очередной раз.

У дверей он раздраженно бросил через плечо:

— Ты тоже переигрываешь с праведным гневом!

Алиса возвела прелестные очи к небу:

— Посмешище!

Паяц скользнул за порог, резко — чтобы хлопнула — толкнул дверь, но та закрылась плавно и медленно. Щелкнул автоматически запирающийся замок.

Тут же раздался тихий стук в дверь. Алиса встала и, свирепо сопя, пошла отворять.

— Я вернусь в половине одиннадцатого, ладно?

Она скорчила унылую гримасу, передразнивав его.

— Зачем ты мне это говоришь? Зачем?! Ты же знаешь сам, что все равно опоздаешь! Ты ведь знаешь! Ты всегда опаздываешь! Так какого черта ты говоришь мне эти глупости?!

Она закрыла дверь.

Паяц согласно кивнул. «Она права, — подумал он. — Она всегда права. Я опоздаю. Я всегда опаздываю. И действительно, зачем я говорю ей эти глупости?»

Он пожал плечами и отправился в путь, чтобы опоздать еще раз.

Он запустил в небо петарды, и они разорвались в вышине, складываясь в сверкающую надпись на облаках: «Прибуду на 114-ю ежегодную встречу членов Международной Медицинской Ассоциации ровно в 20:00. Надеюсь, что вы присоединитесь ко мне».

Естественно, власти заметили эти горящие в небесах буквы и стали готовиться к встрече с ним. И конечно же сделали поправку на то, что он непременно опоздает. А он явился за двадцать минут до начала и, затрубив в огромный рог, так напугал стражников, расставлявших на него сети, что те в поднявшейся суматохе угодили в собственную ловушку. Горловина сети затянулась, и спустя мгновение стража, оказавшаяся в гигантской авоське, болталась в вышине над ареной амфитеатра, оглашая присутствующих отчаянными воплями. Паяц хохотал и, ежеминутно раскланиваясь, просил прощения. Врачи, собравшиеся на торжества, встретили его кривлянье дружным смехом. Все думали, что Паяц просто переодетый конферансье, и от души веселились над его выходками. Все, кроме стражи, посланной ведомством Тиктакщика, — те знали, кем был Паяц на самом деле, но им было не до смеха — они болтались между небом и землей в самом неприглядном виде, будто какой-нибудь тюк на крюке портового крана.

(В другой части города в то же самое время — это отступление не имеет никакого отношения к нашей истории, оно лишь иллюстрирует могущество и всесилие Тиктакщика, — так вот, в это самое время некий Маршалл Делэхенти получил из ведомства Тиктакщика извещение об отключении. Вернее, получила извещение его супруга: некто в сером с профессиональной печатью скорби на лице вручил ей пакет, о содержимом которого она догадалась сразу же. В те дни этот пакет все опознавали мгновенно. Ей вдруг стало душно, она стояла не дыша, словно лаборант над микроскопом с бациллами ботулизма, и молилась, чтобы извещение было адресовано не ей. Пусть оно будет Маршу, молилась она, или кому-нибудь из детей, но только не мне, Господи, прошу тебя, только не мне. Потом она вскрыла пакет и, когда оказалось, что извещение пришло Маршу, испытала смешанное чувство ужаса и облегчения. Пуля сразила соседнего солдата. «Маршалл! — запричитала она, — Маршалл! Время вышло, Маршалл! О Господи, Маршалл! Что же нам делать, Маршалл, что же нам делать? Господи, Маршалл...» В эту ночь в доме Маршалла рвали на кусочки бумагу и цепенели от ужаса, но придумать ничего не могли. Ничего и нельзя было придумать. В доме повеяло безумием.

Маршалл Делэхенти все же попытался спастись бегством, и к утру следующего дня, когда настал срок отключения, он был уже в двухстах милях от города, в дремучем лесу. Но в ведомстве Тиктакщика стерли его кардиоплату, и Маршалл Делэхенти кувыркнулся на бегу через голову, упал, сердце его остановилось, кровь застыла в жилах на пути к мозгу, и он умер, и на этом все кончилось. В ведомстве Главного Хранителя Времени извещение на имя Маршалла для проверки вторично запустили в факсимильную машину, и, когда на пульте в кабинете Тиктакщика погасла лампочка напротив имени Делэхенти, тут же поступило распоряжение о внесении вдовы Жоржетты Делэхенти в список для получения пособий, которыми она будет теперь обеспечена вплоть до повторного замужества. На этом наше отступление заканчивается, и вы можете воспринимать его как вам заблагорассудится, только не надо смеяться — ибо та же участь ждет и Паяца, если Тиктакщику удастся вычислить его настоящее имя. А в этом, согласитесь, нет ничего смешного.)

В торговом секторе города царила обычная для четвергов пестрая толчея. Женщины в канареечно-желтых хитонах и мужчины в тесных псевдотирольских костюмах из грязно-зеленой замши и кожи давились за надувными кальсонами.

Когда Паяц появился на самой верхотуре нового, еще строившегося Универсального Торгового Центра и приложил к своим вечно смеющимся губам пастуший рожок, толпа внизу вмиг замерла. Все, запрокинув головы, уставились на него. И Паяц обрушил на них свой гнев:

— Эй вы! Почему вы позволяете им командовать? Они заставляют вас суетиться, как муравьев, вы копошитесь, будто какие-нибудь мокрицы. Распоряжайтесь своим временем сами! Очнитесь! Гуляйте, наслаждайтесь солнечным светом, свежим ветром, пусть жизнь идет своим чередом! Не будьте рабами времени, не обрекайте себя на медленную смерть... Долой Тиктакщика!