Бабья доля (сборник) - Страница 31
Изменить размер шрифта:
«На кургане, гремевшем боями…»
На кургане, гремевшем боями,
не отдавшем своей высоты,
блиндажи поросли ковылями,
разрослись по траншеям цветы.
Бродит женщина берегом Волги.
И на том, дорогом, берегу
не цветы собирает – осколки,
замирая на каждом шагу.
Остановится, голову склонит
и над каждым осколком вздохнет,
и подержит его на ладони,
и песок не спеша отряхнет.
Вспоминает ли юность былую,
вновь ли видит ушедшего в бой…
Поднимает осколок. Целует.
И навеки уносит с собой.
«Всего-то горя – бабья доля!..»
Всего-то горя – бабья доля!
…А из вагонного окна:
сосна в снегу, былинка в поле,
берёза белая – одна.
Одна тропинка – повернулась,
ушла за дальнее село…
С чего вдруг так легко вздохнулось?
Ведь так дышалось тяжело!
Уж не с того ли, не с того ли,
что вот из этого окна —
трудна, горька, а вся видна,
как на ладони, бабья доля…
Сосна в снегу, былинка в поле.
Не я одна!
Не я одна.
«Вот и август уже за плечами…»
Н. В. Котелевской
Вот и август уже за плечами.
Стынет Волга. Свежеют ветра.
Это тихой и светлой печали,
это наших раздумий пора.
Август.
Озими чистые всходы
и садов наливные цвета…
Вдруг впервые
почувствуешь годы
и решаешь, что жизнь прожита.
Август.
С нами прощаются птицы.
Но ведь кто-то придумал не зря,
что за августом в окна стучится
золотая пора сентября.
С ярким празднеством
бабьего лета,
с неотступною верой в груди
в то, что лучшая песня не спета
и что жизнь всё равно впереди
«Сколько раз вдали от Волги, вдали…»
Девушкам ансамбля «Калинка» – работницам волгоградского завода «Баррикады»
Сколько раз вдали от Волги, вдали
от единственной, родимой земли
замирала я и плакала я,
чуть послышится: «Калинка моя…»
Вспоминается калина-красна,
дорогая голова Шукшина,
голубой разлив российских полей,
улетающий косяк журавлей.
…Песня милая, спасибо тебе, —
ты как звездочка в пути и в судьбе.
И одна я, а с тобой мы – вдвоём.
Нам и плачется, а мы – все поём…
Как горит осенний красный закат!
Как поёт душа девчат с «Баррикад»:
«Калинка, калинка моя…»
Песня русская.
Кровинка моя.
«На предрассветный подоконник…»
На предрассветный подоконник
легла тяжёлая роса.
Степной кудряш —
медовый донник
на подоконник забрался.
Ах, степь ты, степь!
Переобуюсь, пойду бродить по ковылю.
И поклонюсь.
И полюбуюсь.
А полюбить – не полюблю.
Куда там!
С прадедовой кровью
и с материнским молоком
одной-единственной любовью
в душе тот луг —
за «Красной Новью»,
тот – за Ветлугой,
за леском.
С ромашкой,
кашкой,
васильком.
Командировка
Как тихий вздох стальных дорог —
качнувшийся вагон.
Отхлынул медленно перрон.
Вокзал уже плывёт.
И – с глаз долой, из сердца вон! —
остались дома сто тревог,
сто бед и сто забот.
И вот ты снова, не впервой,
не спишь в такую рань.
И знаешь, что перед Москвой
последняя – Рязань.
Зима и ночь – на полземли.
Ещё полутемно.
Но вот в заснеженной дали
засветится окно.
И, неизменная в веках
всех встреч и всех дорог,
хозяйка с вёдрами в руках
шагнёт через порог.
На миг застынет у дверей.
И словно ей в ответ —
навстречу ей, на радость ей
поднимется рассвет.
Рассвет в есенинских местах —
румяный от зари.
Красней рябины, на кустах
пылают снегири.
Рассвет! И утро впереди,
и встречи, и Москва!
…«Хочу домой!» – горят в груди
великие слова.
Вдовья песня
Годы, как ласточки, мчатся…
Что впереди – не боюсь.
С кем только, милый, прощаться
в час, когда я соберусь?
Выйду ли к Волге с рассветом,
ночь ли в окне простою, —
милый мой, только об этом
думаю думу свою.
Милый мой, выросли дети,
поумирала родня…
Был ты, мой милый, на свете
только один для меня.
Всё, что нам выпало в жизни, —
счастье твоё и моё —
не пожалел для Отчизны.
Всё ты отдал за неё.
Годы – пускай себе мчатся!
Старость не радость, а груз.
…С кем мне, мой милый, прощаться
в час, когда я соберусь?