Бабочка на шпильке - Страница 10

Наверное, я бы и не запомнила ту неудавшуюся для меня вечеринку (мало ли их было в моей студенческой жизни!), если б не случилось продолжения. Однажды после лекций, мы с Алкой решили съездить на Васильевский. Когда шли по дорожке парка, навстречу нам попался парень с шикарным букетом белых игольчатых астр.

– Привет, Олежек! – крикнула Алка. – Кому несешь подарочек?

Парень мигнул поверх букета длинными, как у девушки загнутыми ресницами. Это был тот самый бородач, который защищался гитарой от алчущих его внимания сокурсниц. На этот раз он был брит.

– Цветы для самой красивой девушки, – улыбнулся он, и букет оказался прямо перед моим лицом.

– Как неожиданно…– растерялась я, но астры взяла.

– Круто, – сухо бросила Алка и, перекинув из руки в руку сумку, пошла вперед.

– Ты куда? – крикнула я. – Подожди!

Алка, не оборачиваясь, махнула рукой и скрылась за углом.

– Красивые цветы, спасибо, – растерянно поблагодарила я.

– Пойдем ко мне, – вдруг предложил парень, и его взгляд буквально прошил меня насквозь. К тому времени я уже научилась, как тогда говорили, держать стойку – не смущаясь, выдерживать любой, даже самый наглый, раздевающий взгляд. Но тут я внезапно растерялась, почувствовав на себе его брызжущий синью взгляд. Этот парень явно хотел со мной переспать. Я поймала себя на мысли, что и меня безумно влечет к нему. Через час мы были в одной постели. Как там, в «Тысяче и одной ночи»? Нашелся ключик к ларчику…

Такая любовь, какая у нас с Олежкой может быть, наверное, только один раз в жизни. Без условий и условностей. Полное доверие, полная самоотдача. Мы занимались любовью два, три раза в день, а в воскресенье по полдня оставались в постели. Безумие какое-то. Лешка, который раньше снимал с ним квартиру, перебрался к Алке в общежитие, за определенную мзду комендантше устроился в нашей комнате. Я переехала к Олежке.

С Алкой мы продолжали дружить. На лекциях садились рядом, записались на один семинар, посещали квартирники. Однажды нас с Алкой занесло на какую-то жуткую постановку «Одалисок». Помню, мне было неловко, когда актриски на импровизированной сцене, в полуметре от зрителей, стали раздеваться. Нас набилось в одну тридцатиметровую комнату не меньше сорока человек, и мальчишки, и девчонки. Изредка перешептывались, но с интересом смотрели на представление. «Одалиски» меня страшно «завели». Я не осталась на обсуждение и прямиком после спектакля побежала к Олежке. Ему тогда здорово пришлось попотеть, чтобы утихомирить меня.

– Ну, ты прям, сумасшедшая. Еще немного – и расстался бы я с моей бренной жизнью, – вздохнул он, когда я, наконец, дошла до пика и скатилась с него. – Загнала меня, как лошадь Пржевальского, – тут же попытался он отшутиться, когда увидел, что я готова обидеться.

– Прости, – ответила я, хотя не знала за что, собственно, прошу прощения.

– Ладно уж, выжил и то ладно.

Он наклонился и поцеловал меня, прямо в сосок. И хотя поцелуй его был вял, я почувствовала, как возбуждение снова подкрадывается ко мне. Я отстранилась, и Олег, похоже, с облегчением вздохнул.

– Будешь пить? – предложила я.

Он кивнул. Пока я наливала воду, он заснул. Я стояла с полным стаканом воды в руке перед ним, спящим, и, действительно, чувствовала себя виноватой, будто обидела ребенка. Олежка был так умилительно-беспомощен во сне. Нежный мальчик на ложе роз.

Несмотря на бурную сексуальную жизнь, мы с Олежкой продолжали ходить на занятия, неплохо учились, я даже начала подрабатывать в редакции газеты. Да и наше небольшое хозяйство я старалась держать в образцовом порядке: прибирала квартиру, готовила еду, стирала-гладила белье. С деньгами проблем не было. Я получала стипендию, и родители кое-что из продуктов присылали. У Олежки отец был каким-то мелким районным начальником, и он оплачивал аренду нашей квартиры. Наша настоящая идиллия длилась чуть ли не полгода.

Первая размолвка разлучила нас на все зимние каникулы. Олег звал меня в поход, я – ни в какую. «Тепло ли тебе, девица, тепло ли, красная?» Бр-р-р… Честно скажу, не большой я любитель утренних туманов и ночных посиделок у костра под комариный писк и хоровое пения под гитару. Пусть таким образом развлекаются кому в жизни скучно. О замерзающих в снегах и тонущих в реках я предпочитаю читать в книгах и смотреть на экране, а не мерзнуть и тонуть самой.

Итак, Олег со своей компанией пошел в поход на какую-то гору взбираться, а я решила выполнить свой дочерний долг и навестить родителей.

Все десять дней я старательно изображала полное удовольствие от провинциальной жизни. Тщательно жевала все, что готовила мама, смеялась шуткам отца и даже пару раз встретилась с одноклассницами. Обе вышли замуж, одна даже родила. Такой замечательный у Ольки человечек получился! Правда, муж – полный балбес, все время, пока мы с ней на кухне болтали, без перерыва пялился в телевизор и курил. О чем-нибудь спросишь – «ну» да «ну», как телок какой. А Олька все равно пятаком медным от счастья светится. Вроде неглупой девчонкой была, на четверки-пятерки училась, а судьба вот как сложилась. Не поступила в институт, на завод пошла, замуж вышла в восемнадцать. Всё наперекосяк. Глядя на Ольку с ее полудебильным мужем, решила, что если и выйду замуж, то основательно взвесив все «за» и «против». Муж чтоб имел солидное положение. И чтобы квартира была в Питере или Москве в новостройке, а не как Олька в малогабаритке времен строительства коммунизма, с родителями на тридцати трех квадратах.

Олежку я своим мужем почему-то не представляла, но все время думала о нем. Какие у него изумительные аквамариновые глаза: зеленые с голубинкой, с еле заметным желтым ободком вокруг зрачка. А ресницы! Как у девчонки – длинные, с загнутыми вверх кончиками. Нос с горбинкой, ноздри вырезанные, «капризные», губы плотные, яркие. Правда, подбородок у него не удался: маленький, безвольный. По моему настоянию Олег снова отрастил бороду. Странно, но на бороде волосы у него были почти рыжие, хотя на голове темно-русые.

В компаниях Олежка любил петь под гитару. Играл так себе, обычный репертуар: Высоцкий, Визбор, Окуджава, Цой. Все девчонки тащились от него. Но любил он только меня.

И я его любила, очень любила. Хотя, наверное, мы еще плохо знали друг друга. Олег не был мастак в диалоге, презирал разговоры по душам, но дай волю – мог часами мог говорить о чем-то отвлеченном, цитировал Фрейда, Нитше, Бердяева. Он мне казался чрезвычайно умным и немного загадочным. Но самое главное – нас словно магнитом тянуло друг к другу. С ним я была счастлива. После бурной ночи было здорово засыпать и просыпаться в его объятиях. Часто мы и по утрам, если можно было пропустить первую пару, занимались любовью.

Тогда, в первые зимние студенческие каникулы мне без Олежки было очень одиноко, как будто от меня оторвали что-то очень и очень важное, ампутировали чувствительный орган. Я никогда не думала, что можно болеть просто от отсутствия человека. Я буквально разваливалась по частям. И постоянно думала о своем милом Олежке. Холод пронзал меня при мысли, что я больше никогда не почувствую его внутри себя. Никогда не приду домой (ту квартиру, где мы жили с Олегом, я стала называть нашим домом), не разожгу конфорку, не сварю ужин и никогда не увижу его жмурящиеся от удовольствия глаза. Дура, корила я себя, вот не согласилась пойти с Олежкой в этот дурацкий поход, а там куча девок только того и ждут, чтобы оттяпать его у меня. Перетерпела бы недельку, авось, не замерзла бы во льду, не упала бы с обрыва…

За три дня до окончания каникул, я уехала от родителей, чтобы уже дома дожидаться Олежку. Я хотела до его приезда сделать генеральную уборку, закупить продукты, повесить на окна шторы, которые подарила мне мама. С этими грандиозными планами в голове я открыла дверь и… все, что я запланировала – коту под хвост.