Баба Люба. Вернуть СССР. Книга 1 - Страница 10

– Как обычно, – ответила я, – и очень не советую прогуливать. Узнаю – расторгнем договор.

– Что мне теперь делать?! – продолжала размазывать слёзы Анжелика.

– Ждать бандитов, – безжалостно добавила я, – она поставят тебе второй синяк, и будет симметрично.

– И вам поставят! – сварливо процедила Анжелика, затем увидела размазанный лак на своих ногтях, плюхнулась на пол и разревелась, истерически дрыгая ногами.

– И мне, – согласилась я, когда рёв чуть стих, – но, скорее всего, меня убьют.

Анжелика молчала, утирая злые слёзы. Моя судьба её интересовала мало.

– А вас тогда заберут в детдом, – добавила я контрольный и вышла в коридор.

Зашла к себе в комнату и без сил опустилась на продавленный диван. Пружины протестующе скрипнули. Ужас, как Любаша на нём спала, это же смерть для позвоночника!

Если получится выпутаться из этой ситуации – приобрету нормальную кровать.

Если получится…

В чём я сильно сомневалась.

Я не просто сомневалась, я вообще не верила в удачный исход событий. По воспоминаниям молодости, я помнила тот беспредел, что творился в стране: полная вакханалия, разгул преступности, да и бандитов стали воспринимать как романтических героев.

Остро закололо сердце, отдавая в левой руке. Я попыталась вздохнуть-выдохнуть – и не смогла, руку прострелило такой адской болью, что аж потемнело в глазах.

Дверь скрипнула.

Я открыла глаза и мутным взглядом посмотрела на дверь: это была Анжелика.

Увидев меня, охнула и подскочила ко мне.

– Тётя Люба, что с вами? – тонким голосочком запричитала она.

– Нитроглицерин дай, – прохрипела я, – быстро! В верхнем кармане сумки.

Анжелика схватила мою сумку, немного покопалась и упавшим голосом сообщила:

– Нету.

– Должен же быть, – прошептала я хрипло.

– Здесь пусто, – Анжелика показала мне мятую пластину из-под таблеток.

Я прикрыла глаза – хотела же сегодня вечером в аптеку зайти, как раз скидки. Так-то у меня дома некоторые лекарства почти позаканчивались. И вот что теперь делать?

– Сходи к соседке… – с осторожностью выдавливая из себя слова, так, чтобы боль не накатывала слишком сильно, попросила я, – старушка такая, квартира её рядом…

– Знаю! Это Ивановна! Вредная бабища, – сказала Анжелика, – но лечиться любит. Вы дождитесь, я быстро!

Она шустро выскочила из квартиры, я услышала, как где-то в глубине подъезда сперва зазвонил дверной звонок, затем раздались настойчивые удары в дверь. Эдак она ей дверь выломает, от чрезмерного усердия.

Где-то через полторы минуты Анжелика вернулась растерянная. В руках у неё была простая алюминиевая миска.

– Вот, – упавшим голосом сказала она, осторожно удерживая миску в руках и стараясь не расплескать содержимое.

– Ч-что это?

– Ивановна дала…

– А нитроглицерин где?

– Она сказала, что таблетки – зло и что нужно лечиться этим.

– Что это? – повторила я, закипая, плечо опять прострелило такой болью, что я на мгновения вынуждена была закрыть глаза, чтобы хоть немного отпустило.

Когда я чуть продышалась и вслушалась в торопливую речь Анжелики, я уже не знала, плакать мне или смеяться.

– …А потом она говорит, что все болезни от лекарств и вакцинации происходят, – продолжала Анжелика, – и дала мне это. Это чайный гриб. Он от всего помогает, даже от СПИДа.

– У меня сердце прихватило, а не СПИД, – прохрипела я, – сходи к другой соседке.

– А это…

– А это отнеси обратно и отдай Ивановне. Ей нужнее.

Анжелика опять вышла. А я осторожно сместилась чуть набок, лелея руку.

Да, так получше будет.

Это ж надо додуматься – сердечный приступ лечить чайным грибом! Кроме того, я прекрасно помнила об увлечении соседки уринотерапией, и мне даже думать не хотелось, на каком субстрате этот гриб был выращен.

Анжелика в этот раз отсутствовала дольше. Но наконец она вернулась.

– Вот! – радостно сообщила она, демонстрируя кусочек бластера с двумя крупными таблетками. – Нитроглицерина не было, но дали валидол. Это из седьмой квартиры, там дедушка у них ест такое.

Она протянула мне одну таблетку, которую я положила под язык. По нёбу растеклась острая ментоловая прохлада, от которой боль из центра груди потихоньку стала истончаться и струйками холодка уходить вниз. Я прикрыла глаза, погружаясь в эту мятную лёгкость.

– Тёть Люба. Вы же не умрёте? – шепотом спросила Анжелика и заплакала.

Я молчала, говорить пока ещё было трудно.

– Я буду вам во всём помогать, я буду вас всегда слушаться, честное слово! – горячо зачастила испуганная девчонка. – Только не умирайте, я не хочу в детдом!

Я закрыла глаза и, кажется, потеряла сознание. А может, просто уснула.

Не знаю, сколько прошло времени, но, когда очнулась, услышала ругань в соседней комнате. Ругалась Анжелика, стараясь говорить потише, но так как эмоции зашкаливали, то периодически она срывалась на крик, но затем опять начинала ссориться шепотом.

Я прислушалась. Ругала она Ричарда.

– Ты дебил! Урод! Тебя же на куски теперь порежут! А если не порежут, то в детдом заберут! И там порежут!

Ну в общем, в таком духе, по кругу.

Я отстранилась от воспитательного процесса: правильно, старшая сестра должна воспитывать младшего брата. Так гласит Бел-Ланкастерская система. И я с ней солидарна. Вот пусть старшая сестра и воспитывает. А мы потом подкорректируем. Обоих.

Я прислушалась к себе – чувствовала я себя, как ни странно, прекрасно. И даже очень прекрасно, потому что постоянно тянущая, привычная боль в позвоночнике вдруг исчезла. Да и сердце больше не беспокоило.

Хм, странно. Это мне валидол так помог и пару минут в отключке или что-то другое?

Поживём – увидим.

Утром я собралась, накормила завтраком Анжелику и Роберта, выпихала их в школу, а сама выскочила на улицу – где-то вот-вот должен был подъехать автобус и отвезти меня на завод.

Погода сегодня была ещё хуже, чем вчера. Злой мартовский ветерок пронизывал насквозь, и я повыше подняла воротник бежевого демисезонного пальто в «ёлочку». Это было Любашино пальто, не моё. Когда я собиралась, то здраво рассудила, что мой простенький пуховик, купленный по случаю в «Спортмастере» и в котором я сюда попала, будет смотреться на фоне блёклых одеяний остальных граждан слишком уж по-импортному. А мне сейчас не нужно привлекать особого внимания. Кроме того, это я чужие футболки брезгую надевать, а вот пальто, рассудила я, всё равно – верхняя одежда, так что вполне сойдёт. На голову я повязала платок, тоже нашла у Любаши, нормальный такой платок, шерстяной, палехский, почти не ношенный. Так что внешне я от основной массы рабочих не отличалась.

Так я думала.

Подошел жёлтый автобус и, сердито чихнув выхлопными газами, со скрежетом открыл дверь.

Так как время уже подошло, да и других жёлтых автобусов рядом не было, я смело полезла внутрь.

– Любушка! Привет! – замахала мне с заднего сиденья женщина в алом мохеровом берете, который ужасно не шел к её смугловатой коже. Но, очевидно, женщина так не считала, потому что помада у неё тоже была ярко-красная, как и вязаный шарф.

Я вежливо поздоровалась со всеми и прошла к женщине, которая явно меня (точнее, ту Любашу) хорошо знала.

– Привет, – сказала я и плюхнулась на сиденье рядом, осторожно устраивая сумку с пол-литровой банкой между ног, но так, чтобы борщ не разлился.

– Ты почему не перезвонила? – спросила женщина.

– Ой, не спрашивай! – неопределённо махнула я рукой.

Обычно это действует, но не в этот раз.

– Что там у тебя опять случилось? – с жадным любопытством прицепилась она.

Я демонстративно вздохнула.

– Опять твой начудил? – задала вопрос женщина, и я задумалась.

Это что ж получается, супруг Любаши чудил, да ещё и так, что об этом знали коллеги по работе? Хотя, может, это была её лучшая подружка и Любаша сама ей жаловалась.

– Потом расскажу, – неопределённо пообещала я, – не хочу с утра себе и тебе настроение портить.