Азовское сидение. Героическая оборона Азова в 1637-1642 г - Страница 3

Уже ниже Хопра, когда гребли между Пятиизбянским городком и Нижним Курман Яром, некий казак Семейка по кличке Еболда стал говорить, что царь Димитрий жив, а атаман Гаврила Стародубов, соскучившись без настоящего дела, сказал о тех речах Соловому Протасьеву.

За московскими людьми по тем временам замечалась одна особенность — землю недругам раздавали целыми волостями, но за слово, сказанное невпопад, могли убить. И Протасьев вцепился в Еболду как клещами — собрал атаманов и стал Семейку при свидетелях расспрашивать. И Семейка сказал, «что де о дно лично вор жив». «И я, государь, велел атаману Андрею Трухинскому того Семейку дати на поруку, что ему стати на низу к большому войску», — доносил Протасьев.

20 октября караван с жалованием пришел в нижние юрты.

«И атаманы, государь, и казаки, — сообщал Протасьев, — всех нижних юртов нас, холопей твоих, встретили и для твоего царского величества стреляли из наряду и из всего мелкого ружья, и мы, холопи твои, твою царскую грамоту, что с нами послана от тебя, государя, атаманам и казакам, Смаге Степанову с товарищи и всему Войску, чли, и твое государево жалование… отдали все сполна… И атаманы, государь, и казаки и все Войско, видя к себе твою царскую неизреченную милость, с сердечными слезами возрадовалися и обещалися тебе, государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Русии, служити и прямити во всем, как прежним великим государям…».

Показывая Соловому свою верность, рассказали атаманы и казаки, что приезжали к ним от Заруцкого и от Маринки астраханские жильцы Кара и Гришка Стародубец и уговаривали к Заруцкому пристать, но донцы «того Кару да Гришку позорили и с Маринкою, и мало не побили их до смерти».

Обрадованный Соловой Протасьев тотчас выставил перед атаманами и казаками Семейку Еболду и рассказал про Семейкино воровство. «И атаманы, государь, и казаки и все Войско тотчас Семейку про то расспрашивали и, сыскав его воровство, приговорили посадить в воду; и как его поволокли к воде, и прислали ко мне, холопу твоему, Соловку, атаманы, чтобы для твоего царского здоровья того Семейку у Войска от воды отнять и за его воровство бить батоги; и тот, государь, вор бит батоги нещадно».

Затем Соловой просил атаманов и казаков азовцев не задирать, пока посольство из Царьграда не вернется, а воевали б они в ту пору ногаев и крымских татар. И казаки на то согласились.

А насчет Астрахани и Заруцкого казаки сказали, что «только де государь пошлет к Астрахани бояр и воевод и ратных людей, и мы де все пойдем под Астрахань».

Царское посольство 26 октября проехало в Азов и далее в Турцию договариваться о союзе, а на Москве дела тянулись старым порядком.

Под Смоленском и под Новгородом шла война. Тысячи две казаков, шумевших вокруг Москвы, ушли на Новгород. Там, невдалеке от Новгорода, под Вологдой казачьи атаманы даже землю получили. Филат Межаков, Дружина Романов по прозвищу Вострая Баба и Афанасий Коломна настоящими помещиками стали. Под Смоленск ушли казаки, отставшие под Воронежем от Заруцкого и ставшие под царские знамена. Станицы Андрея Гринева, Кручины Внукова и Петра Терского ушли в гарнизон Путивля. Человек с 400 казаков стояли гарнизоном в Новгороде-Северском.

На Дону мало народу оставалось. В низовьях насчитывалось 1888 казаков при 7 атаманах, да выше Раздор станиц 17 было. И царская грамота многим из них не приглянулась. Но были они люди осторожные (неосторожные в это время не на Дону сидели, а на Москве разбойничали) и царю отписку по обычаю отписали, хотя и не могли за этой отпиской скрыть усмешки снисходительной, может даже издевательской.

В отписке этой семь низовых атаманов — «Смашка Степанов, да Епишка Радилов, да Митька Кобанов, да Семенец Уколов, да Дементейко Ерофеев, да Михалко Трупченин, да Иванко Нос» — и казаки и все Войско от низу и до верху кланялись «до лица земли» и били челом о новом жаловании.

Перечислили они кропотливо, что уже получили — 22 пуда селитры, 22 пуда свинцу, 4 пуда серы, 55 ведер вина, 180 четвертей всякого запасу (сухарей, круп и толокна), 11 поставов сукна английского и гамбургского — и заявили, что вообще-то маловато: «и нам, холопем твоим, твоей милости запасу по зерну, да по пульке свинцу, да по вершку сукна».

Заодно пожаловались на данковского воеводу, который нарушил царский указ и на Дон с Протасьевым запасу ни зернышка не прислал.

И вообще — куда 25 ведер вина делись?

Соловой Протасьев из Воронежа на Дон повез 80 ведер, а донцы получили 55.

Мы так полагаем, что Гаврила Стародубов и Андрей Трухинский «раскрутили» все же Солового Протасьева и ежедневно по ведру зеленого вина употребляли. Плыли от Воронежа 28 дней, дня три, пока мимо Хопра и Медведицы неслись, возможно, и воздержались, не злоупотребляли. Вот вам и 25 ведер.

Но донцы таких расчетов не вели, поскольку выпитого вина не вернешь. Писали они о другом.

«Да ты же, государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Руссии, пишешь во своей царской грамоте, чтобы мы тебе, государю, служили польскую службу, на крымской и на ногайской стороне по шляхам разъезжали, и по перевозам лежали да и с азовскими людьми тюшманиться (ссориться) нам не велел и велел мирным быти для своего царского и земского строения…». Тут они, наверняка, усмехались, как люди, услышавшие заведомую глупость.

Главная добыча была у них от Азова и от морских походов. По шляхам разъезжать и с татарами и ногайцами задираться — это по необходимости. Да и татары с ногайцами на низовые юрты особо не лезли, разве что по турецкому приказу. Знали, что с донских казаков много не обломится — своего нет, а чужое, грабленное, уже пропито. И поимеют они в случае удачи с донских низовых казаков, как с того куршивого поросенка — визгу много, а шерсти мало.

Дальше в грамоте казаки и атаманы открыто юродствовали: «И мы, холопи твои государевы, вседушно рады божью волю и твою царскую творити во всем до исхода души своея, и осели есьми ныне по юртишкам для тебя, самодержавного государя, ни под Азов, ни на море уже не бывати, ни на перевозы, ни в походы не ходити. Православный царь государь! Пожалуй нас, холопей своих, своим царским великим жалованием денежным, и сукном, и селитрою, и свинцом, и запасом, чем мы нужны, чтобы мы, холопи твои, служа с травы да с воды, наги и босы, и голодны не были».

И далее, показывая всю глупость царского указа, лишающего их возможности жить по обычаю, пригрозили они, между прочим, что сели по юртам не только на зиму, но и на будущее лето: «а мы, холопи твои царские, сели уже на всю зиму и на лето по своим юртам, а у нас, холопей твоих, то и лучший зипун был по вся дни под Азов да на море ходити, а ныне, государь, и перевозы не наши, коли со Азовом мирными быти: ты, государь, в том волен…». То есть, воля ваша, азовцев задирать не будем и по юртам разойдемся, но имейте в виду — граница открыта.

Впрочем, служба есть служба. Как писал Н. А. Мининков, «при существовавшем на Дону жизненном укладе в XVII в. вынужденный мир с Азовом был для казаков хуже войны, и, поскольку он вызывался интересами правительства, казаки приравнивали его к службе».

И кто-то, обойденный на Москве наградами, вставил в грамоту: «А мы, холопи твои прироженые, много лет ожидали будущих благ, а на кроволитие есьми нигде не дерзнули…».

Что касается похода против поляков, то ответили низовые атаманы и казаки как бы между прочим: «и мы, холопи твои, нынешнее лето пеши и бесконны; а се, государь, зима предлежит, а медлили за твоим царским послом, для твоего государева дела и земского, отправадили его под Азов и отдали честно турского царя людям, по чину и по подобию посольскому».

Вот такую отписку, «любя и верячи», отправили донцы на Москву, и повезли ее 5 ноября атаман Игнат Давыдов сын Бедрищев да с ним казак Назар Могилев.

Против Заруцкого, хотя и обещали, тоже низовые атаманы и казаки не пошли. Приезжали к ним с грамотой дети боярские Тюнин и Морев и елецкий служилый атаман Венюков, звали на Ивашку Заруцкого. Донцы не пошли, но и Заруцкому не помогли. Наоборот, прописали волжским, терским и яицким казакам «о покое и тишине». С. М. Соловьев отмечал, что написали «в очень неопределенных выражениях, вероятно, потому, что казаки имели о покое и тишине неясное понятие». Грамота была составлена явно под запорожским влиянием и призывала к единению всего «рыцарства».