Авторитет Писания и власть Бога - Страница 11

Наиболее ранние из дошедших до нас устных и письменных христианских проповедей несут в себе то, что Павел называл «словом», «словом истины» или просто «евангелием» (например, Кол. 1, 5; 1 Фес. 2,13). Итак, еще до появления Нового Завета ранние христиане имели четкое представление о том, что Слово Божье, проповеди которого посвятили себя апостолы, отказавшись от лишних административных обязанностей (Деян. 6,1–4), лежало в основе жизни и служения церкви. Краткое изложение этого Слова не составляет труда. Это история Иисуса (в частности, его смерти и воскресения), поведанная нам в завершение истории взаимоотношений Бога с Израилем. Она явила нам истинную картину мира, одновременно став основанием и движущей силой церковного служения. Именно это (надо признаться, достаточно сложное) прочтение именно этой истории мы находим в четырех канонических «евангелиях», а также в некоторых источниках, которыми, возможно, пользовались их авторы. Последнее утверждение в современных научных кругах считается спорным, однако, по–моему, оно вполне оправдано.

Павел выразил мысль, к которой пришли все апостолы: новое прочтение древней истории, в центре которой теперь находился Иисус, обладало властью — властью изменять умы, сердца и жизни людей. «Благовествование есть сила Божия ко спасению» (Рим. 1,16; ср. 1 Фес. 1, 5; 2,13). Слово не предписывалось людям в качестве одной из нескольких альтернатив, точно так же, как глашатаям кесаря не пришло бы в голову объявить: «Если вас не устраивает положение дел в империи, предлагаем поддержать нового императора». Божье слово прозвучало как властный призыв. Оно принесло с собой новые обстоятельства, новые возможности и новую силу преображения. Апостолы и евангелисты верили, что это Божья сила действует через сошедший на них Святой Дух, вызывая к жизни народ нового завета, возрожденный «мировой Израиль». Слово не просто содержало информацию о Божьем царстве и его сущности, хотя и это было и остается важным. Посредством слова Божье царство, воплощенное в Иисусе, распространялось в мире (именно так о нем часто говорится в Деяниях, напр., Деян. 6, 7). Следует помнить, что главным в царстве всегда оставался Бог–Творец, своей властью устанавливающий в мире новый, справедливый порядок, осуждающий зло и дарующий прощение и новую жизнь. Такой эффект производило слово в тех, кто принимали его с верой и покорностью.

Истинное христианское учение об авторитете Писания прочно укоренилось на почве миссионерского сообщества и противопоставило властям мира сего весть о Божьем царстве. Орошаемое и питаемое Духом, оно возрастало в проповеди и учении апостолов, принося плод преображения человеческой жизни в преддверии осуществления Божьего замысла исцеления Вселенной. Ранняя церковь верила, что все это Бог совершает посредством слова — истории Израиля, кульминационный момент которой наступил, наконец, с появлением Иисуса. Божий призыв к Израилю обращен теперь к людям, рожденным заново. Именно это слово, благодаря стараниям древних писателей, дошло до нас и окончательно закрепилось в Новом Завете.

Итак, с самого начала церковь представляла собой сообщество преображенных Богом людей, вызванное к жизни Божьими обетованиями, чтобы услышать евангельское слово во всей его полноте. Своим рождением и дальнейшим существованием ранняя церковь была обязана всесильному, действенному и (во многих смыслах этого слова) авторитетному Божьему слову, записанному в Ветхом Завете, воплощенному в Иисусе, возвещенному миру и проповеданному в церкви. В этом суть миссионерского служения церкви (история Израиля пришла к логическому завершению, и мир должен об этом услышать), ее повседневной жизни (первым характерным признаком церкви в Деян. 2,42 было учение Апостолов) и призыва к святости в двух измерениях— истинного Израиля и нового человечества, которое обновляется по образу Божьему. Наиболее важные дискуссии в ранней церкви велись именно по вопросу практического воплощения такого рода святости.

По крайней мере один из апостолов (Павел), а также некоторые его соратники и последователи стали авторами книг, которые должны были продолжить дело их жизни в более широком масштабе. Современные исследования Посланий, а также замыслов евангелистов показывают, что авторы Нового Завета вполне осознавали свое призвание к авторитетному наставничеству. Ведомые Святым Духом, они писали книги и письма с целью оказания поддержки церкви, ее обличения и возрождения, устанавливая в ней соответствующий порядок и побуждая ее к действию. Апостольские Послания, так же как и слово, записанное ими, не просто рассказывали о наступлении божьего царства — им было предназначено стать средством его приближения, с одновременным преображением участников этого процесса в подобие образа Христова.

Очень скоро читатели обнаружили, что эти книги заключали в себе ту же власть, тот же авторитет в действии, который сопутствовал первоначальной проповеди слова. Ранее было распространено мнение, будто авторы Нового Завета не знали, что из–под их пера выходит Писание.

Сегодня такая точка зрения уже не считается исторически обоснованной. Тот факт, что их писания были, как правило, приурочены к определенному событию (наиболее ярким примером этого являются Послания Павла, посвященные внезапно возникшим чрезвычайным обстоятельствам), в данном случае не имеет значения. Именно в такие критические моменты (например, при написании Послания к Галатам или Второго послания к Коринфянам) Павел особенно остро осознавал, что через апостольское призвание, полученное им от Иисуса Христа, силою Святого Духа он наделен особой властью. Свою задачу он видел в том, чтобы словом направлять жизнь церкви и поддерживать в ней надлежащий порядок. Сколь же яснее осознавал свое предназначение человек, начавший свою книгу потрясающими своей простотой словами: «В начале было слово… и слово стало плотью», и завершивший ее напоминанием читателям о том, что «Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (Ин. 1,1; 14; 20, 31)?

Речь, разумеется, не идет о том, что авторы Нового Завета предвидели момент, когда их книги будут собраны воедино и образуют нечто похожее на современный канон. Сомневаюсь, что такая мысль вообще приходила им в голову. Но факт осознания ими своего странного и неповторимого призвания писать книги, черпая вдохновение в Иисусе и Святом Духе, и таким образом способствовать росту и развитию церкви, не подлежит сомнению.

Это, конечно же, не означает, что все ранние христианские писатели говорили об одном и том же. Мало кто сегодня решится отрицать богатое многообразие их трудов. Однако, как нам предстоит убедиться, многочисленные обвинения не просто в разнообразии, а в явной противоречивости отнюдь не являются результатом историчеких исследований. Они возникают вследствие привнесения в текст ПОНЯТИЙ, характерных для гораздо более поздней западной мысли (например, XVI или XIX веков). Очевидным примером служит идея о том, что книга, проповедующая оправдание по вере, не может одновременно говорить о суде по делам или, тем более, о том, что теперь называется возвышенным представлением о церкви. Другим примером является якобы существующее противоречие между провозглашением Иисуса Мессией (иудейское понятие) и объявлением его Господом (предположительно, языческий термин). Подобные оценки на протяжении последних двухсот лет заставили многих сделать поспешные выводы о противоречиях, содержащихся в Новом Завете. Однако тот факт, что западные богословы не видят соответствия между его различными частями, еще не означает наличия такой же проблемы в первом веке. Многие другие «спорные» вопросы последовательности и взаимодополняемости каноничных книг принадлежат к тому же типу. Те из них, что по–прежнему находятся в центре внимания, следует скорее считать пищей для размышлений, а не отрицанием удивительной последовательности новозаветного повествования (см. главы 8 и 9).