Авторитет - Страница 7

В голове Рублевского стремительно пронеслась последовательность всех его предстоящих действий, именуемых в неких специальных пособиях как «бой на ограниченном пространстве». Расклад был для начинающих, ситуация на уровне простейшей. Вырубить ментов он мог за пять секунд, без малейшего напряжения, а потом спокойно вытащить из кармана краснорожего документы, сесть в тачку и – гудбай, Америка. Раньше чем через десять минут господа офицеры не оклемались бы.

– Ну что, мужик, пятихатка и разбежались. – Когда Сергей уже сгруппировался, приготовившись к паре-тройке молниеносных бросков, один из гаишников – тот, что сидел за рулем «шестерки», капитан, по-хозяйски потянулся, разминая затекшую от длительного сидения спину, и без лишних предисловий назвал таксу, обернувшись через правое плечо. – Еще считай, что дешево отделался. Тачка у тебя больно крутая. Надо бы на угон пробить, экспертизу провести. А это – к нам в батальон ехать, как минимум три часа ждать.

– Н-нет проблем, к-командир, держи, – послушно вытащив из кармана ворох смятых купюр, Рублевский протянул деньги, получив взамен отобранные толстяком права и техпаспорт.

– Больше не нарушайте, товарищ водитель! В следующий раз будет дороже. Все, свободен, проваливай к своей соске, – махнул рукой капитан, пряча деньги в недра форменной зимней куртки и теряя к отработанному лоху всякий интерес. – Стас, гля, «бумер» на перекрестке стоит, сейчас поворачивать будет! Ну-ка тормозни его, козла…

Сергей вышел из ментовского корыта, юркнул в теплый салон внедорожника и, круто взяв с места, влился в редкий поток бегущих по ярко освещенной улице автомобилей.

– Все нормально? – погладив его по щеке тыльной стороной руки с улыбкой спросила Вера. – Я, честно говоря, уже за тебя испугалась. Видел бы ты выражение своего лица, когда выходил из машины. В голливудских боевиках с таким каменным лицом бывают только злодеи.

– Брось, какой из меня, калеки, злодей?! – усмехнулся Рублевский, все еще видя перед глазами свой почти неотличимый от оригинала фоторобот. – Я теперь даже мухи не обижу.

– Ой, – спохватилась актриса, – Сереж. Я совсем забыла тебе назвать свой домашний адрес! Нам в Уткину Заводь. Там, за мостом, нужно будет свернуть направо.

– Не продолжай. Я знаю, куда ехать. На твоем закрытом стеклопакетами балконе стоят завернутые в полиэтилен горные пластиковые лыжи «фишер». Угадал?

– Знаешь, Сережа. У меня такое ощущение, что в ближайшем будущем меня ждет еще много всяких сюрпризов, – призналась Лиховцева. – И они уже начинаются.

– Привыкай, – улыбнулся Рублевский, свободной правой рукой обнимая Веру. – И, пожалуйста, ничего не бойся. Я рядом.

– Вот уж действительно! – иронично заметила актриса. – Нет более безопасного места, чем рядом с тайным агентом. – Прильнув к Рублевскому, актриса чмокнула его в щеку. – Ваша фамилия, сударь, случайно не Бонд? Джеймс Бонд?!

– Мимо, – качнул головой Сергей. – Бонд – англичанин. Кокни. А моя настоящая фамилия… называть ее не буду, в узких кругах она и так широко известна… досталась мне в наследство от прадеда-пшека. Звали его Збигнев. Жил он в Варшаве и еще при последнем царе-батюшке, Николашке, владел заводами-газетами-пароходами по всей Польше. Короче, как сейчас принято говорить, был самым что ни на есть тамошним олигархом. Чистая правда, между прочим. Не веришь?

– Верю, верю. Иначе бы откуда у тебя взялось такое породистое, просто-таки, аристократическое лицо?

Вера поцеловала Рублевского. Предупредила, хитро прищурившись:

– Если завтра утром ты снова исчезнешь, мерзавец этакий, клянусь – я тебя из-под земли достану. И тогда – берегись. Будешь знать как разбивать сердце невинной девушки. Понял шутку юмора? Правнук олигарха.

– Я не исчезну, малыш, – вздохнул Рублевский. – Разве что…

– Что? Опять?!

– Разве что убьют. При моей работе это возможно. По скорее сам надоем. И тогда ты меня банально прогонишь. Веником.

– А вот фигушки! Первого не дождетесь, а на второе даже не надейтесь! – Вера мягко потерлась кончиком носа о щеку Сергея. Прошептала, глядя в заляпанное дорожной грязью ветровое стекло:

– А может быть, я вообще обнаглею и замуж за тебя, будущего генерала, захочу. Потому что если я кого-нибудь по-настоящему люблю, то это – на всю жизнь.

Рублевский не ответил. Лишь нащупал руку Веры и крепко сжал. В горле капитана ФСБ словно застрял комок. Перед его предательски повлажневшими глазами вдруг встали родители, жена и дети, погибшие во время войны в Приднестровье от рук обдолбанных молдавских отморозков, выстреливших в окно стоящего на самом берегу реки мирного дома из ручного гранатомета. Когда-то в прошлой жизни, перед венчанием в тираспольском православном храме, он, тогда еще юный, только-только надевший офицерские погоны лейтенант, говорил своей будущей жене Марине точно такие же слова: «Верь мне. Если я люблю – то это на всю жизнь». Но жизнь, а точнее – смерть и война, превратила эти слова в прах. Вместе с пятью самыми дорогими на свете существами. С тех пор минуло десять лет. До недавних пор Рублевский был уверен, что страшная трагедия навсегда лишила его возможности полюбить другую женщину. Но, похоже, время действительно лечит и после вызванной чудовищным потрясением многолетней паузы дает человеку еще один шанс обрести счастье.

Кто-то из известных американских актеров, то ли Роберт Де Ниро, то ли Марлон Брандо, однажды в шутку сказал, что самое большое удовольствие – это в плохую погоду сидеть в собственном теплом доме, в кресле-качалке, возле уютно потрескивающего камина, пить шотландское виски, курить кубинскую сигару, смотреть красивый эротический фильм и гладить лежащую на коленях пушистую сибирскую кошку.

Стекла в окне, задернутом белой прозрачной тюлью, слегка задрожали, когда очередной раскат столь редкого для середины ноября грома прокатился по спальному микрорайону, расположенному на самой окраине города, в местечке с сохранившимся еще со времен Петра красивым названием Уткина Заводь. Вполне возможно, что в те стародавние времена, когда новая столица Российской империи не разрослась еще до нынешних размеров и граница города, охраняемая казачьими разъездами, проходила где-то в районе Балтийского вокзала, здесь, на протекающей рядом Неве, действительно в изобилии водились утки. Но это было когда-то. А сейчас на берегу реки, в пяти минутах ходьбы от обычной двенадцатиэтажки, за бесконечным каменным забором и красными железными воротами расположилась Аварийно-спасательная партия ВМФ, возле бетонного пирса которой, в мутной, с кляксами мазута и плывущими по поверхности «бычками» и презервативами, невской водичке стояли несколько выкрашенных серой краской рейдовых водолазных катеров.

Рублевский открыл глаза, чувствуя, как после короткого перерыва на полуторачасовой сон, в нем опять просыпается всепоглощающее мужское желание. Медленно провел ладонью по гладкому водопаду Вериных волос и, на секунду задержавшись в нерешительности, скользнул дальше, обогнув плечо и ощутив под пальцами крепкую, упругую грудь. Слегка сжал, прислушался. Актриса спала, лежа на боку поверх теплого одеяла. Она еле слышно посапывала, и никак не реагировала на его, недвусмысленные прикосновения. Удивительно, но это только сильнее распаляло Сергея, который в тишине маленькой спальни, казалось, слышал громкое ухание своего, резко удвоившего частоту ударов, сердца. Ему вдруг до умопомрачения захотелось овладеть ею. Несмотря на то что красавица Вера была для Рублевского далеко не первой и даже не десятой женщиной за прошедшие после гибели жены годы, это было совершенно новое и потрясающее чувство.

Господи, как она прекрасна, наверное, в сотый раз со дня их первой встречи мысленно произнес Рублевский, осторожно переворачивая девушку на спину. Как скульптор, оценивающий только что созданный им бессмертный шедевр, он снова заскользил пальцами по ее телу, опускаясь к тускло просматривающемуся в полумраке ночи светлому треугольничку внизу ее по-девичьи плоского и гладкого живота. Где-то там, у сокровенной щелочки, должна быть маленькая коричневая родинка, знать о существовании которой дано лишь избранным. Если верить словам Веры – то он, Сергей, был всего лишь пятым мужчиной, кому выпало такое безусловно приятное право. Сергею в это «чистосердечное признание» тридцатитрехлетней театральной звезды верилось с трудом. Особенно если принять во внимание ее профессию и обилие вращающихся вокруг со студенческих пор смазливых самцов. В то же время интуиция подсказывала ему, что девушка говорит правду. Вопреки сложившемуся стереотипу, профессия актрисы совсем не обязательно предполагает пресловутую модель поведения и свободный, если не сказать – развязный образ жизни. Удивительно, но оказавшись второй раз в одной постели с Верой, капитан вдруг поймал себя на мысли, что он – взрослый, уверенный в себе мужик – банально ревнует ее к бывшим любовникам, которым вместе с ней было так же хорошо, как ему сейчас. Смешно. Наивно. Нелепо. Но – чистейшая правда. Более того – эта ревность даже доставляла ему удовольствие. Что вообще не вписывалось ни в какие ворота. Зато на ум настойчиво лезла фраза из шекспировского «Гамлета»: «Есть много в этом мире, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». К чему бы это?