Автомобильный король - Страница 5

Если бы Эбнер Шатт и знал об этом, все равно пользы ему было бы мало, ибо у него за душой не было и ста долларов и он не имел понятия, что такое акционерная компания. Он даже не знал, куда переехал мистер Форд и как найти его адрес. Чисто случайно, проезжая по Мак-авеню, он увидел двухэтажное здание с новой вывеской: «Фордовская автомобильная компания».

Это была мастерская, которую мистер Форд снимал у плотника, одного из своих акционеров, за семьдесят пять долларов в месяц. Здание имело искусно сделанный «фальшивый фасад»: передняя стена поднималась над крышей так, что строение казалось более высоким, чем было на самом деле. Но это никого не могло обмануть, потому что вблизи видны были низкие боковые стены. Много таких фальшивых фасадов в Америке и не только у зданий.

Эбнер слез с велосипеда и прислонил его к стене. Мистер Форд был здесь; он фактически всегда был здесь — и не в конторе, просиживая сиденье вертушки, а в мастерской, присматривая за производством. Эбнер почтительно подождал с кепкой в руке, пока не представился удобный случай. Тогда он выступил вперед.

— Мистер Форд, меня зовут Эбнер Шатт. Вы меня не помните, но я еще мальчишкой бегал к вам в мастерскую на Бэгли-стрит смотреть на вашу работу. Один раз я даже помог подвезти ваш автомобиль к дому, когда заглохла машина.

— Вот как, Эбнер? — сказал мистер Форд. — Кажется, я припоминаю тебя. Как твои дела?

— Не больно хороши, мистер Форд. Я работаю на инструментальном заводе и стараюсь изо всех сил, но меня не выдвигают, и ждать мне там, видно, нечего. Я знаю, что ваше дело пойдет, мистер Форд, и я с охотой поработал бы у вас.

— В механизмах разбираешься, Эбнер?

— Да ничего, мистер Форд, кое-чего понабрался. Я езжу на велосипеде, и приходится чинить его. Я читал о вашем автомобиле и как он устроен. Я был на гонках — видел, как вы побили мистера Уинтона, и видел гонки Бэрни Олдфилда. Я гордился вами, честное слово! — Увидев, что мистер Форд улыбается, Эбнер поспешно добавил: — Я хороший работник, мистер Форд. Я непьющий и никогда не прогуливаю. Если бы вы меня взяли, я уж так старался бы угодить вам! Я помню, как вы были добры к нам, ребятишкам…

На лице изобретателя появилось суровое выражение. Теперь он был вице-президентом и главным директором компании, несущим ответственность за предприятие.

— У нас тут не благотворительное общество, Эбнер. Мы собираемся делать автомобили, и очень много автомобилей. Тот, кто на нас работает, должен работать как следует, мы шутки шутить не собираемся.

— Мистер Форд, — поспешно вскричал Эбнер, — я не хотел сказать ничего такого! Я прошу только дать мне работу. Вы такого усердного работника, как я, во всем городе не сыщете, а уж как я был бы благодарен!

Пока Эбнер говорил, главный директор смотрел на него оценивающим взглядом. Эбнер был молод, и глаза у него были чистые, подтверждавшие его заявление, что он не пьет. Его руки и платье говорили о знакомстве с тяжелым трудом. Лицо у него было простодушное и честное. Умение и опыт для мистера Форда не имели такого значения, как желание учиться: ведь он намеревался изготовлять автомобили, по возможности точь-в-точь похожие друг на друга, а работу предполагалось распределить таким образом, чтобы каждый человек делал всего несколько операций.

— Ладно, Эбнер, — сказал он, — я возьму тебя на работу, и если ты сдержишь обещание — чего-нибудь добьешься.

— Вот спасибо, мистер Форд, вот спасибо! — Эбнер был на седьмом небе. Он уже давно решил про себя, что Генри Форд великий человек, и теперь был уверен в этом, а также в том, что им обоим обеспечена удача.

Директор провел его через набитую людьми мастерскую к мастеру, который уже надевал пальто, собираясь уходить.

— Форстер, это Эбнер Шатт, которого я знал, когда он был еще мальчишкой. Зачислите его, и пусть он покажет, на что годится. Как вы думаете, когда он может приступить к работе?

— Да хоть сейчас, мистер Форд, если хочет.

— Ну как, Эбнер?

— Я приду завтра, сэр. Мне ведь надо зайти на старую работу и взять расчет. Ничего, если я приду в половине девятого?

— Ладно, в половине девятого, — сказал мастер.

Эбнер поблагодарил с горячностью, которая растрогала бы их, если бы они не были так поглощены вопросами производства.

Итак, Эбнер Шатт сделался винтиком в машине, которая зародилась в мозгу Генри Форда и теперь претворялась в жизнь. В своей мастерской на Бэгли-стрит мистер Форд мог делать все, что хотел; но как только он появлялся среди людей и принимал участие в их начинаниях, он был обязан делать то, что ему говорили. И вот первый раз в жизни он стал во главе собственного предприятия; люди будут повиноваться ему, действовать согласно его воле.

Он будет думать не только за себя, но и за Эбнера, — и это как нельзя лучше устраивало Эбнера; его мыслительные способности были ограничены да и никогда не развивались. Если бы ему пришлось в этой битком набитой людьми мастерской самому себе искать работу, он был бы очень несчастлив. Но мастер точно показал Эбнеру, что надо делать, и тот был благодарен ему; теперь Эбнеру только приладиться, и работа пойдет, и чем меньше она будет меняться, тем лучше. Главный директор не ошибся, наняв этого двадцатичетырехлетнего баптиста.

Предприятие, где начал работать Эбнер, по существу, не было автомобильным заводом. Там не было станков для производства деталей; почти все производилось на стороне, по спецификации мистера Форда, и бывшая плотницкая была лишь сборочной мастерской. За первый год предполагалось собрать 1708 автомобилей, то есть по шесть автомобилей за рабочий день, цифра неслыханная в новой, автомобильной промышленности. Задачей главного директора было разделить эту работу на несколько частей с таким расчетом, чтобы каждая часть заполняла десятичасовой рабочий день при максимальной загрузке рабочего.

Партии колес с шинами прибывали на подводах, запряженных лошадьми. На Эбнере лежала обязанность ходить к складу, брать два колеса, подкатывать их к почти собранному автомобилю, насаживать на ось и завинчивать ключом гайки. Насаживать гайки надо было осторожно, чтобы не сорвать нарезку, и завинчивать туго, а то, того и гляди, какой-нибудь шофер свалится в канаву и станет проклинать «Фордовскую автомобильную компанию». Так как Эбнер не раз снимал колеса со своего велосипеда и снова надевал их, с этой работой он легко освоился. Однажды в припадке усердия он показал, как быстро может выполнить задание, и это стало нормой; если случалось, что он не выполнял ее, на него смотрели косо и делали ему замечания.

Когда Эбнер вполне овладел искусством насаживать колеса, ему показали, как надо прикреплять сигнальный рожок, помещавшийся на передке автомобиля, а также и фонарь, который был больше велосипедного и привинчивался к щитку. Нечто подобное Эбнер уже проделывал с велосипедом, и ему не доставляло это никаких хлопот. Наконец ему поручили носить и укладывать на место подушки, обтирать с них грязь и сообщать о всяких царапинах и недоделках. Таковы были обязанности, которые заполняли весь его день; но он не тужил, — он получал семнадцать с половиной центов в час — лучший заработок за все время его работы, и мистер Форд обещал, что если он будет хорошо работать, то получит повышение. Чего еще мог желать рабочий?

Исполненный надежд, Эбнер и голубоглазая Милли Крок, собравшись с духом, обвенчались в выбеленной церкви, а потом прокатились на пароходе, это был первый и последний праздник в их жизни. Они посмотрели Ниагарский водопад и снялись на фоне величественного пейзажа. Фотография заняла свое место в семейном альбоме, дабы внуки могли любоваться ею: оба торжественные и без улыбки, — Милли с буфами на рукавах и Эбнер в крахмальном воротничке, с пышным галстуком и с торчащими кончиками рыжих усов, тонко закрученных и крепко навощенных.