Автомобильный король - Страница 43

Том говорил о том, как добиться повышения заработной платы. «Политика тонкое искусство, — сказал он, — и на примере председателя суда Соединенных Штатов мы знаем, что судьи толкуют закон, как им хочется. Но рабочие, организованные в единый союз, будут такой силой, какую не сломить никакими юридическими ухищрениями. С такой промышленной империей, как фордовская, обладающей миллиардом долларов, может вступить в борьбу и победить только союз двухсот тысяч фордовских рабочих, выражающий демократическую волю его членов. Вот что им нужно, потому что в этом единственный выход для трудящихся из нищеты и отчаяния».

Когда подали мороженое, на долю хозяйки выпал шумный успех: порции представляли собой точную копию нового обтекаемого форда модели Виктори-8, которая производила фурор по всей Америке и выпуск которой достиг миллиона. К мороженому подали печенье темного цвета, в точности воспроизводившее автомобильные колеса со спицами из тонких сахарных нитей, вставленными в ободок и втулку. Смех и остроты доставляли удовольствие великому промышленнику, который привык ко всяким «фордовским шуткам» и смотрел на них как на рекламу.

— Могут ли рабочие союзы, построенные по старому принципу, справиться с этим делом? — спрашивал Том Шатт. — Могут ли они выполнить эту задачу, если даже у них будут честные лидеры, защищающие интересы неквалифицированных или малоквалифицированных рабочих, занятых в массовом производстве? Они не могут ее выполнить, потому что самая основа их организации ошибочна. Старые союзы были созданы во времена мелких предприятий; держаться за них в наши дни все равно, что выехать на телеге, запряженной одной лошадью, на современную автомобильную магистраль. Представьте себе фордовские заводы с сотней различных профсоюзов, ведущих борьбу каждый за себя, дробящих Ривер-Руж на плотников, слесарей, водопроводчиков, стекольщиков и шоферов! Все эти рабочие теперь имеют одного хозяина, так пусть этот хозяин имеет дело с одним профсоюзом.

Лакеи, бесшумно ступая, точно обутые в бархат, принесли кофе в изящных фарфоровых чашечках, которые когда-то были привезены из Англии и хранились теперь как фамильные драгоценности; их мыли только под наблюдением мажордома отдельно от прочей посуды. Появление этих чашечек вызвало интересную беседу с мистером Фордом, который отлично разбирался в фарфоре, и он сказал, что охотно купил бы этот сервиз для своего музея, если когда-нибудь леди решится расстаться с ним. Леди быстро Сравнила стоимость этой фамильной драгоценности с могуществом фордовских банков и возможностью семейного союза с одним из внуков Форда; затем во внезапном порыве щедрости подарила гостю свое сокровище. Генри в порыве благодарности сообщил об этом своей жене, и так как та сидела на противоположном конце стола, то это тоже было своего рода рекламой, достойным реваншем за мороженое Виктори-8.

— Организуйтесь! — кричал Том Шатт, ударяя кулаком по столу с риском опрокинуть в темноте графин с водой. — Решайтесь требовать и добиваться своей доли продукции! Твердо помните: сегодняшняя Америка имеет возможность производить все в изобилии и всех обеспечить всем — пищей, одеждой, жилищем, здоровьем, образованием, отдыхом. У рабочих нет хороших жилищ, но их можно построить в короткий срок: в Америке нет причин, которые могли бы оправдать нищету тех, кто хочет работать. Требуйте свою долю! Требуйте и еще раз требуйте, пока наше справедливое требование не будет удовлетворено!

Было половина десятого, гости перешли в гостиную и, потягивая ликеры из узеньких рюмок, беседовали о состоянии рынка и о положении финансов. Миссис Форд рассказывала невестке хозяйки о своих английских птицах, жизнь которых эта молодая леди изучала в их природных условиях. Мистеру Форду показали старинный шератоновский стол, украшенный портретом какого-то английского аристократа. Генри любезно предложил прислать одного из своих экспертов, чтобы тот определил дату изготовления стола и установил, кто изображен на портрете.

Митинг, на котором выступал Том, окончился, и так как дождь усилился, кое-кто побежал к машинам, а другие столпились в дверях. Несколько человек, во время митинга торчавших на улице, стали толкаться среди выходивших рабочих, всматриваться в их лица. Все знали, что это значит, и те, которые не хотели быть узнанными, накидывали на голову пальто и торопливо уходили, невзирая на дождь. Другие не обращали внимания на толчки, не стоило ввязываться в драку с молодчиками компании, которые всегда были вооружены и готовы к столкновению.

Гостей пригласили в танцевальный зал в верхнем этаже особняка, оклеенный кремовыми с золотом обоями; на высоких окнах висели тяжелые красные портьеры. По стенам стояли золоченые кресла в стиле Людовика XV; здесь уже сидели гости, приглашенные на танцы. На возвышении расположились музыканты — не джаз-банд, разумеется, а три скрипача, сморщенные, бородатые старички; из всех присутствующих только они одни были не во фраках. Они блаженно улыбались, обнаруживая при этом, что у одного был полный комплект зубов, у другого их сохранилось немного, у третьего же осталось только два — «но, слава богу, они кусают», — говорил он.

Том и Делл бросились под дождем к машинам, их друзья — за ними. Машины тронулись, но не успели они отъехать, как — трах-тах-тах, мотор заглох. Машина Тома «подвела», что бывает, когда приходится экономить и не меняешь вовремя частей. Они остановились, Том выскочил и стал налаживать мотор с помощью одного из друзей — не слишком приятное занятие под проливным дождем. Но скоро они приедут домой и сбросят промокшую одежду. Молодые люди отпускали шуточки, а Делл с тревогой оглядывалась.

Музыканты ударили в смычки: «Индюк в соломе», веселый старинный мотив джиги, под который в торжественные случаи танцевали миллионы американских пионеров. При мысли об этих предках сердце учащенно билось, в воображении возникала вся ушедшая жизнь, великие дела, унаследованные традиции. Старый скрипач с самой длинной бородой и с полным комплектом зубов выкрикивал фигуры: «Марш! Пара за парой!» Пары построились и пошли вокруг зала, веселые, радостные и гордые сознанием, что они являются самыми важными людьми этой части света; дамы, холеные и упитанные, с белоснежными плечами, одетые в шелка и прозрачные яркие ткани; кавалеры, энергичные, ловкие и сейчас преисполненные галантности, кое-кто из самых молодых в белых костюмах, очень эффектных. Все выступали, улыбаясь друг другу и, проходя мимо эстрады, музыкантам. Очаровательное зрелище — да, эти старинные танцы были прелестным новшеством.

Том заменил сломавшуюся часть, и они уже сворачивали на широкую улицу; машина Тома впереди, за ней машина его друзей. Делл смотрела назад, не идет ли за ними еще машина, но дождь мешал ей. Они говорили о митинге, о настроении слушателей, о еженедельной газете, выпускаемой профсоюзом, которую бесплатно раздавали у входа. Многое надо было сделать и обо многом подумать; урожай обильный, а работников мало.

Было половина одиннадцатого, и гости танцевали лансье; шестнадцать пар, почти все присутствующие. Танцевали под мотив «Старикашки Зипа», три скрипача пиликали изо всех сил, а один из них распоряжался, как бывало в глухой деревушке в дни его молодости, когда Сбор кукурузы или постройка хижины служили поводом для празднества. «Благодарите дам» — и кавалеры кланялись своим дамам. «Даме слева» — и кавалеры кланялись даме соседней пары. «Веревочку» — кавалер подает левую руку даме слева и кружит ее, потом берет правую руку своей дамы и двигается по кругу, — правая рука, левая рука — навстречу дамам. Многим фигуры этих старинных танцев были незнакомы, и все весело смеялись, поправляя друг друга.

Том и Делл доехали до места, где их друзьям надо было сворачивать. Те предложили проводить их до самого дома, но Том сказал не надо, все в порядке, тут недалеко; Том был в хорошем настроении, уверен в себе, и Делл не хотела расстраивать его вечными страхами. По-видимому, за ними никто не следит. «Ну, покойной ночи, очень удачный митинг, хорошую речь сказал, утром увидимся, до свидания», — кричали они друг другу из своих машин.