Автобиография пугала. Книга, раскрывающая феномен психологической устойчивости - Страница 12

Отсутствие возможности обмениваться юмором увеличивает эмоциональную дистанцию с тем, кто не понимает этот юмор. Диктаторы, полагающие, что их идеи будут беспрекословно поддерживаться массами, лишены чувства юмора. Между смеющимися над одним и тем же сюжетом возникает что-то вроде эмоционального соучастия, но если кто-либо лишен чувства юмора и не смеется вместе с прочими, то ему начинает казаться, что остальные смеются над ним. В Любляне я с удивлением увидел на перекрестках и в городских садах бюсты Наполеона; сопровождавшая меня переводчица объяснила, что словенцы превозносят его, поскольку тот сохранил их язык. Мне очень понравилась красота этого города, разнообразие его оттенков, смесь австрийских костелов и итальянских дворцов, кроме того, я был удивлен невероятными размерами массивного, вычурного здания с множеством окон. Когда гид пояснила, что это – тюрьма, я очень удивился тому, какое количество неохраняемых окон и дверей выходит прямо на улицу. Девушка ответила: «При старом режиме за тюрьмами наблюдать было вовсе не сложно, поскольку в них было больше свободы, чем за их стенами».

Даже если речь не идет о тирании, нередко случается так, что в официальных учреждениях юмор понимают далеко не все. В больнице, например, врачи шутят между собой, но не с больными. В старой, прежней школе учителей коробило, если ребенок начинал их дразнить; я неоднократно слышал, как многие преподаватели требовали от своих студентов, чтобы те «прекратили улыбаться», – отличное доказательство того, что они чувствовали себя так, будто на них нацелено оружие, а не рассматривали эти улыбки как возможность единения с аудиторией.

В нынешней школе многие преподаватели больше не воспринимают проявления детского юмора как нечто вроде богохульства, зачастую они даже вступают в шутливую игру с ребенком. А иногда «злополучный» ребенок обретает в школе особую площадку для своих игр, а одноклассники становятся зрителями в его маленьком театре. Подобная стратегия социализации позволяет избежать ярлыка жертвы и сострадания со стороны взрослых. Более того, таким школьникам удается выстроить со своими сверстниками связи, основывающиеся на симпатии и уважении.

Малыш Людо все время грустил оттого, что его мать была алкоголиком, а отец, – «легким на реме шок».[56] Школа была единственным хорошим в его жизни местом, где с ним обращались вежливо. Людо постоянно заставлял своих товарищей смеяться, и его школьный учитель рекомендовал ему записаться в театральную студию. Сегодня Людо сам стал учителем и вновь объясняет, что если бы преподаватель заставил его в тот момент молчать, то из его жизни исчез бы самый ценный фактор, способствующий обретению устойчивости. Именно этот фактор удержал его в мире, где не было алкоголя, тоски и ремня.

Когда ребенок оказывается пленником палача, возможность установления между ним и его мучителем стыдливой, искаженной связи превышает девяносто процентов вместо обычных двадцати. Если ребенок встречает хотя бы одного человека, которого он начинает любить, возникает другая – успокаивающая – связь, и эта цифра поднимается до шестидесяти процентов.[57] В ситуации страдания малейшее проявление человечности сверхдрагоценно, поскольку оно рождает надежду, позволяющую преодолеть все противоречивые обстоятельства сложившейся ситуации. Враждебность мира более не является непреложной, только что сквозь тьму забрезжил лучик света.

Вот почему в ситуации межчеловеческих катастроф любой признак гуманности имеет большое значение. Чашка кофе, предложенная во время военных действий, воспринимается эмоционально не так, как та же самая чашка, предложенная в мирное время. Возникновение проблеска устойчивости зависит от того, как организована среда, которая не только способствует увеличению продолжительности жизни человека, но и задает этой жизни правильное направление. Тот, кто перенес травму, может всю оставшуюся часть жизни провести в состоянии агонии, если не встретит на своем пути нужного человека. Точно так же он может научиться ненавидеть или искать в своем окружении малейшие намеки, провоцирующие рецидив. Часто он становится особенно внимательным к самым незначительным проявлениям нежности или человечности, демонстрируемым агрессором.

Случается так, что переживший травму эротизирует катастрофу в отношениях одним-единственным событием, возвращающим ему ощущение реального существования. Однако в момент катастрофы – неважно, природная она или какая-либо другая, – наиболее эффективным средством сохранять высокую самооценку является успешный поиск козла отпущения среди тех, кто нас окружает.[58]

Таков наиболее архаичный способ защиты, используя который общество, тем не менее, не способно вернуть себе обладание прежними настройками и сообщить смысл травме. После того как с нами случилась катастрофа и мы встретили спасателей, подтвердивших, что мы живы, необходимо разобраться в том, что же все-таки произошло – если мы хотим, чтобы наша дальнейшая жизнь развивалась в правильном направлении. Именно поэтому мы частенько видим тех, кто пережил душевные травмы, возвращающимися на место трагедии и рассматривающими камушки под ногами в надежде найти хоть какой-то ответ на то, что же с ними приключилось: «Раз я отыскал фотографию, значит, у меня была семья… Я подобрал сломанную рамку от диплома, значит, я был бакалавром… До войны у меня тоже была мама. Я тоже был нормальным, как все остальные». Отыскать ключ к прошлому означает собрать куски разделенного на части «я».

Когда наше окружение гибнет в катастрофе, оно, понятное дело, не способно рассказать нам о том, что случилось. Когда рассказы окружающих заставляют нас молчать, создавая впечатление, будто ничего не случилось, переживший травму испытывает непрекращающееся состояние шока. И он убегает от прошлого, выкидывая из истории своей жизни целую главу, которую окружающие не способны прожить вместе с ним. Он адаптируется к тишине, обволакивающей его и заставляющей онеметь часть души. Но нередко он открывает для себя архаичный защитный механизм – колдовство! Все исторические общества свидетельствуют о наличии подобных попыток объяснения, предпринимаемых теми, кто пребывает в ситуации полного непонимания, оставшись один на один с их собственным страданием. В Средние века болезнь отождествляли с божественным наказанием. Полагали, что множество бед проистекает от колдунов. Невероятно боялись сглаза и, повинуясь этому страху, порой совершали абсолютно бредовые поступки. Сегодня объяснение трагедий вмешательством оккультных сил выглядит еще более весомо благодаря развивающемуся техническому прогрессу. Оккультизм, архаичная защита, оберегающая пережившего травму, препятствует обретению им психологической устойчивости, поскольку приводит к неизбежному формированию враждебных кланов, противостояние которых заканчивается войной, иными словами, любые защитные механизмы, немедленные адаптивные преимущества кажутся столь важными и столь легкодостижимыми, что многие пережившие несчастье стремятся найти свое убежище в них.

Во время наводнений в районе Соммы в 2001 году люди не могли понять, как их тихая сельская местность могла стать местом трагедии. Они спасались от воды на лодках или перебираясь по крышам домов. Физическое и психологическое оцепенение, бред, душевные страдания. И вдруг вдали блеснул свет: во всем виновато правительство, развернувшее паводковые воды Сены с целью защитить от них парижан! Премьер-министр Лионель Жоспен пережил шок, когда жертвы обвинили его в подобном вредительстве. Он даже начал заикаться, отвечая на абсурдные обвинения и пытаясь подобрать убедительные аргументы. Он просто не мог представить, что несчастные уже чувствуют себя гораздо лучше, поскольку отыскали рациональное зерно в атмосфере всеобщего бреда и хаоса. Пострадавшие объединились, чтобы собрать аргументы, которыми необходимо было подкрепить слухи; они действовали сообща – говорили и возмущались. Им удалось даже создать у широкой публики впечатление, будто наводнение привело к серьезным человеческим жертвам. Распространяемые слухи помогли каждому сложить в единое целое смешанные с водой осколки своего «я»: «Мы утопили их, мы заявили премьер-министру, что знаем правду. Нас не так-то легко обмануть. И мы будем требовать компенсации за их умышленные действия». Архаическая модель противодействия узаконила акт сопротивления, однако пережившие катастрофу не стали уважать себя больше, чем раньше. Вначале они действительно ощутили облегчение – стратегия рудиментарной защиты помогла им. Но спустя некоторое время эти люди поняли, что выбранная манера защищаться, по сути, оказалась пустым звуком и к тому же отделила их от остальной части общества, которое теперь насмехалось над ними.