Аврора - Страница 8

– Извините за не слишком учтивый прием, графиня! Вам давно известно, какие чувства я к вам питаю. При иных обстоятельствах я был бы сейчас счастливейшим человеком на земле: мы с вами наедине, и ваша красота…

– Оставим, если можно, в покое мою красоту. А вот об «обстоятельствах» я бы вас попросила рассказать. Я вам помогу: мне передали записку о том, что Филипп покинул вечером свой дом и вот уже три дня не возвращается. Вы близкий ему человек… по крайней мере были таковым раньше. При дворе вы тоже не чужой. Так что же стряслось? Он сбежал? Его схватили?

– Повторяю: я в полном неведении! Более того, для меня было новостью, что он сюда вернулся. Я думал, что он еще в Дрездене, и вдруг случайно с ним столкнулся…

– В каком состоянии вы его нашли? Он писал мне о своем намерении вернуться в Ганновер, и я беспокоилась, потому что надеялась, что он все-таки не покинет Саксонию.

– Я тоже. Что до его состояния – как бы вам его описать? Он показался мне возбужденным и встревоженным, как ни пытался скрыть это напускной бравадой.

– Он виделся с графиней фон Платен?

– Не знаю.

– Я побывала рядом с его домом: он совсем темный, выглядит заброшенным, однако перед входом дежурят двое часовых. С чего бы это?

– Я не знаю…

Вспыхнув от негодования, Аврора вскочила, да так резво, что и маршалу пришлось выпрямиться.

– Господи, что вы вообще знаете?!

Подевильс обреченно пожал плечами.

– Действительно, почти ничего. К тому же мне сдается, что и этого многовато для душевного спокойствия.

– Извольте объясниться.

– Вы заметили, какая в городе атмосфера?

– Еще бы не заметить! Прямо как в монастыре. Ни шума, ни криков, ни музыки… Куда подевались пьяницы со своими застольными песнями? Можно подумать, что их никогда не было. Таверны онемели…

– Да, а заодно с ними и сами ганноверцы, казармы, замок, двор. Даже на рынке сегодня не было оживления. Ходят слухи – и им можно верить, – будто бы…

– Что за слухи?

– Что в ночь на 1 июля во дворце Херренхаузен разыгралась драма. Кстати, как раз с той поры вашего брата никто и не видел. Жену наследника, Софию Доротею, будто бы стерегут в ее покоях солдаты, никого к ней не подпускающие, даже ее собственных детей, не говоря об ее камеристке, фрейлейн фон Кнезебек: ту вообще бросили в застенок… Боже, вам нехорошо?

Мертвенно-бледной Авроре пришлось снова сесть, руки у нее дрожали.

– А как же Филипп? Что говорят о Филиппе?

– Ничего. Остается только строить догадки. Некоторые думают, что его увезли в захолустную крепость, но есть и такие, кто считает, что он не вышел живым из дворца. А еще существует мнение, будто он сбежал в Дрезден. Но тех, кто так думает, совсем немного.

– Почему?

– Потому что тогда он по крайней мере предупредил бы своего секретаря и захватил бы с собой хоть какие-то вещи. Его дом обыскали с подвала до чердака – там ничего не тронуто.

– Значит, Гильдебрандт арестован?

– Вряд ли. Один мой знакомый, живущий по соседству, видел, как солдаты выносили из дома графа сундуки, корзины, всевозможные предметы, но арестованных не приметил. Слуги к тому времени уже разбежались. Выпейте-ка вот это, – сказал маршал, протягивая гостье рюмку со шнапсом. – Это то, что вам сейчас нужно.

Аврора молча взяла рюмку, залпом выпила ее содержимое, поставила на стол, встала и, подойдя к окну, выходившему на ночной сад, оперлась о подоконник. Подевильс пристроился с ней рядом, готовый подхватить, если у нее вдруг подкосятся ноги.

– Это все, что мне известно. Что вы теперь предпримете?

– Сначала подумаю. Не скрою: по пути сюда я намеревалась попросить аудиенции у самой Софии Доротеи…

– Очень уж дерзко и чрезвычайно опасно! К тому же теперь это совершенно невозможно.

– К кому же обращаться?

Он осмелился сжать ее ледяную руку.

– Ни к кому! Не совершайте этой оплошности. Те, кто совершил одно преступление, не станут колебаться, чтобы совершить другое. Вы рискуете не выйти из Херренхаузена. Где вы намерены провести эту ночь?

– Сначала я думала остановиться у брата, но потом, убедившись, что его нет, решилась на гостиницу Кастена. Там часто останавливаются путешественники, чем же от них отличается фрау фон Левенгаупт?

– Даже не вздумайте: у госпожи Платен повсюду шпионы, она щедро платит им за услуги. Имя вашей сестры ей, безусловно, знакомо. Правильнее будет остаться здесь.

– У вас?

– Почему нет? Завтра, как следует отдохнув, вы бы отправились восвояси. Зря вы приехали в Ганновер, но в моем доме вам по крайней мере ничего не угрожает. Присвойте мне хотя бы звание вашего верного друга, если другого я не достоин! Я сумею его оправдать, можете не сомневаться.

Аврора промолчала, и Подевильс продолжил еще настойчивее:

– Вы утомлены, опечалены, встревожены, посмотрите, какие холодные у вас руки! Позвольте мне позаботиться о вас хотя бы несколько часов. Вы взвалили на себя слишком тяжкий груз, а я был Филиппу другом…

Она поморщилась, как от болезненного укола.

– «Были»? Вы уже зачислили его в мертвецы?

– Нет, что вы! Правда, у меня есть такое опасение, но пока я в это не верю. И он остается моим другом! Так вот, во имя нашей с ним дружбы я и настаиваю, чтобы вы никуда отсюда не уезжали на ночь глядя.

– Раз так, я соглашаюсь, причем охотно!

– Спасибо! Вернитесь в кресло. Я прикажу распрячь ваших лошадей и позаботиться о ваших слугах.

– У меня их только двое: кучер Готтлиб и Ульрика, моя бывшая кормилица.

Это слово вызвало на суровом лице маршала улыбку.

– Прекрасно! Это гораздо лучше юной безмозглой камеристки! Девушке не престало путешествовать без кормилицы.

Совсем скоро Аврора и Ульрика оказались в простой комнате, пышной и в то же время строгой, притом довольно удобной. Под большой кроватью со стойками, жесткой, как доска, не было ковра, на готических стульях из потемневшего дуба не было подушек, темно-зеленые стены действовали угнетающе, чугунные канделябры выглядели грозно, а сюжет настенного ковра совсем не подходил для спальни – избиение младенцев![3] Зато в углу примостилась, как это принято у ганноверцев, бурая фаянсовая печка, в которой слуга поспешил разжечь огонь. Потянуло блаженным теплом, позволявшим забыть о промозглой сырости снаружи.

Маршал заранее попросил у гостьи прощения за не вполне подобающее убранство ее комнаты. Он содержал дом по-военному, прислуживали ему по большей части солдаты, и дамы, переступавшие порог его дома по случаю, скажем, приема, никогда не заходили дальше парадной гостиной.

– Пора вам жениться, герр маршал! – сделала вывод Аврора, осмотрев свое временное пристанище.

– Если бы это зависело только от меня, то я уже два года был бы семейным человеком. С вашей стороны немилосердно упрекать меня за это.

– Вы правы, простите! Кажется, я вам уже говорила, что меня не очень привлекает замужество. Забота о брате полностью удовлетворяла мою женскую потребность думать о мужчинах.

– А как же с потребностью произвести на свет потомство и вырастить детей?

– К материнству я как-то не расположена, – откровенно призналась она, позволяя Ульрике снять с ее плеч тяжелый стеганый плащ.

– Как жаль! А я вот, напротив, намерен вступить в брак.

– Неужели?

– Представьте себе. Мне давно пора озаботиться продлением рода Подевильсов, ведь мой старший брат умер полгола назад, не оставив потомства. Через несколько дней я возвращаюсь на родину, под Штеттин, чтобы обвенчаться там с молодой вдовой, чьи земли соседствуют с моими.

– Вот как! – Аврора не смогла скрыть удивления, но быстро овладела собой. – Это хорошая новость, желаю вам счастья!

– О, счастье!.. Сейчас придет мой мажордом, расскажите ему, что вы предпочитаете на ужин. Вам все принесут сюда.

Дверь за маршалом затворилась, что позволило Ульрике дать волю дурному настроению.

– Чего ради нас занесло в этот ледяной дом, почему мы не заночевали в гостинице, где было бы куда удобнее? Вам обязательно надо было себя скомпрометировать?