Авиатор: назад в СССР 9 - Страница 3

Второй – Сергей Иванович. Какую должность в аппарате КГБ он занимал, я не знаю, но он явно был начальником для Краснова.

– Мы видим. Оставьте нас, – сказал Сергей Иванович и Гуманов вышел за дверь, оставив свой чай недопитым на столе.

Только сейчас заметил, что сижу на стуле и не отрываю своей пятой точки. А ведь в кабинет вошли минимум генерал с полковником. Аккуратно поставив кружку на стол, я начал вставать, почувствовав боль в позвоночнике. Попытался не корчить болезненную мину, но дискомфорт был очень чувствительным в нижнем отделе.

– Не торопись, Родин, – сказал Сергей Иванович и медленно подошёл ко мне. – Опять мы с тобой видимся при странных обстоятельствах, – сказал он и протянул мне руку, когда я выпрямился.

– Сам себе удивляюсь, – ответил я ему и пожал руку.

– А чего так керосином пахнет? – спросил Сергей Иванович и пошёл к столу. – Где так измазался?

Ох, и зря я взял эту куртку у техников! Лучше бы помёрз на улице, а потом согрелся чаем. Теперь везде со мной этот запах.

– На стоянке куртку техники дали, чтоб не замёрз, – ответил я.

– А спирт зажали или тоже угостили? – улыбнулся Краснов, здороваясь со мной.

– Не пью, Леонид Борисович, – ответил я.

– Помню, помню, – ответил Краснов и показал мне садиться.

Сам же Леонид Борисович сел позади меня у стены, взяв отдельный стул. Я и не надеялся, что разговор с этими людьми будет обычным.

– Итак, рассказывай, Сергей. Как всё было? – спросил Сергей Иванович.

После моего продолжительного рассказа, предполагаемый начальник Краснова отклонился назад и задумчиво почесал затылок.

– Как всё грамотно было продуманно. Наше упущение, Борисыч, – сказал Сергей Иванович.

– Мда. Из Толкачёва тоже не смогли вытащить эту информацию. Хорошо, что у нас есть Родин, – похлопал меня по плечу Краснов.

– В каком смысле? – удивился я.

Первая мысль была, что меня как-то использовали втёмную в этом процессе. Мол, всё рассчитали. А все эти догонялки были не чем иным, как инсценировкой, дабы найти уязвимые места у 40й армии.

– Ты не волнуйся. Репрессии, которые затронут твой полк тебя не коснуться. В этой истории ты один из немногих, кто поступил правильно, – сказал Сергей Иванович.

Насчёт правильно ли. Я не до конца уверен. Меня до сих пор гложет, что сбил кого-то из своих. Пускай это и было необходимо. Однако говорить об этом не надо. Неправильно поймут.

– Раз вы так считаете, я могу узнать имя беглеца?

Сергей Иванович посмотрел на Краснова и не торопился с ответом.

– Угонщик самолёта, чтобы совершить преступление, тяжело ранил часового. Когда он нанёс удар с воздуха по самолётам, были безвозвратно потеряны три борта, а также получил смертельное ранение техник, – ответил Краснов.

В душе немного сжалось, поскольку на стоянке в это время был Дубок. Елисеевич, пожалуй, самый светлый человек во всём полку. Не хотелось бы даже думать, что он погиб.

– Так кто? – спросил я.

Середина января, 1982 года. Аэродром Шинданд.

Я до сих пор не могу поверить, что именно мой командир звена сел в самолёте и совершил это предательство по отношению к стране, зубы сводит от злости. В голове только и звучит вопрос – что это было, чёрт подери?!

Как мог лётчик первого класса, кавалер четырёх орденов Красного Знамени, совершить предательство? Мало того, Валера теперь навсегда встал в ряд с теми, кому будут желать землю не пухом, а стекловатой. Как это случилось?

База в Шинданде, как и всегда в утренние часы, гудела и шумела. Самолёты и вертолёты выполняют гонку и опробование двигателей, а личный состав батальона охраны продолжает охранять периметр и своих товарищей. Очередной день службы «за речкой» для одной из трёх авиационных баз ВВС 40й армии начался.

Смотрю я на это и вспоминаю, как поднимались мы ни свет, ни заря, чтобы вылететь на удар по ущельям Панджшера. Иду по дорожке, выложенной из панелей металлоконструкций К-1Д, и ощущаю пыль Баграмского аэродрома, поднимающуюся при каждом шаге.

Пройдя мимо нового модуля, выкрашенного свежей краской в Шинданде, с улыбкой на лице вспоминаю нашу старую палатку, в которой мы провели первые недели после перебазирования на эту базу. Во рту до сих пор вкус отвара из верблюжьей колючки стоит.

Пройдя ещё несколько метров, я остановился у постамента в память погибшим лётчикам и техникам. Перед самым убытием основной части нашего полка в Союз, была организована эта небольшая стела с именами и фотографиями тех, кто не с нами. На свалке взяли киль от МиГ-21 и из него сделали памятник.

Я всматривался в глаза этих погибших ребят на фото, и мне больно на душе. Эти люди навсегда останутся в памяти своих товарищей и за них каждый раз будут поднимать третий тост. А что скажут про Валеру Гаврюка? Как будто и не было его орденов Красного Знамени и тех поступков, что он совершал во имя Родины.

– С добрым утром, Сергеич! – поздоровался со мной Дубок, подошедший сзади и протянувший мне свою забинтованную руку.

– Привет, Елисеевич. Ты чего не спишь? Самолёт только после обеда, – спросил я, намекая, про сегодняшний рейс в Осмон.

– Да вот тоже пришёл. Помянуть бы надо братцев. И Лексеевича Томина обязательно, – сказал Дубок и достал из кармана гранёный стакан с кусочком чёрного хлеба.

– Мы с тобой сейчас, как Маэстро и Макарыч, – сказал я, вспомнив героев из известного фильма, но улыбаться было тяжело.

Слишком много погибло ребят за неполный год. И командира не уберегли.

– Так, не самый плохой пример, – ответил Дубок, налил из фляжки спирта в стакан и поставил его, как и положено, перед постаментом. – Помянем, – выдохнул Елисеевич и пару раз глотнул из фляжки.

Пару минут мы, молча, смотрели на памятник. Но в голове я до сих пор не мог осознать произошедшее с Валерой.

– Гаврюка тут не хватает, – тихо сказал Дубок.

Без преувеличения, он заслужил, чтобы его уважали и помнили. Но это было до того, пока он не перешёл черту.

Как можно было связаться с таким Иудой, как Толкачев? Оказалось, что Валера был с ним заодно. Именно Адольф Георгиевич устроил Гаврюку переучивание на МиГ-29 и всячески держал рядом с этими новейшими истребителями. Видимо, угон планировался давно.

– И ты думаешь, после случившегося он имеет право быть здесь? – указал я на памятник.

И действительно! Когда Толкачёва взяли, Валера запаниковал. Ведь Адольф мог спокойно сдать всех своих подельников, и с кем он имел связи. Пускай Валера и не был его информатором, но он мог стать исполнителем грандиозной диверсии. В итоге Гаврюк на неё и решился.

– Пусть в нашей памяти, Валера останется командиром звена и первоклассным лётчиком, не так ли? – спросил у меня Елисеевич.

Как?! Пусть Валера многому меня научил, но в первую очередь он выполнял свою работу. А вот то, что он предал Родину – простить нельзя. 31 декабря Гаврюк вместе с Барсовым пошёл в столовую за пирогами. Затем начинил их большим количеством снотворного. Но добродушный Марик выполнил просьбу Лёли, которая специально для меня испекла другой пирог. О нём, судя по всему, Валера узнал только за столом, но план не отменил. Ведь это уже было невозможно, поскольку он не действовал в одиночку.

– Первоклассный, говоришь? – возмутился я. – Как бы сейчас отреагировал на это погибший рядом с тобой техник с МиГ-29? Да и тебе каково было лежать в госпитале с осколочными ранами?

Так как топливо в самолёте было маловато для полётов на малой высоте с большой скоростью, Гаврюку пришлось подключить своих западных кураторов. Когда Валера взлетел и направился в сторону Пакистана, ему на перехват были обязаны вылететь истребители из дежурного звена аэродрома Кандагар. Но группа душманов осуществила мощный обстрел из эрэсов. Повредили самолёты и разбили часть полосы. Тем самым дали возможность Валере уйти «за ленточку».

– Твоя правда. Но он за свой грех уже расплатился. Это был его выбор. А наш с тобой – простить его или забыть совсем, – сказал Дубок, по-отечески приобняв меня.