Авернское озеро - Страница 12

– Тебе жаль его? – с сочувствием спросила Соня. Ей начинал нравиться этот свирепый парень.

– Да при чем тут жаль? – огрызнулся он. – Дэнька не инвалид, чтоб его жалеть, и не блаженный какой-нибудь. Он из меня, можно сказать, человека сделал, несмотря на то, что я его чуть не на десять лет старше. Я до встречи с ним двух слов без мата связать не умел. А Дэнька со мной часами разговаривал, размышлял вслух. Мы просто бродили по городу и разговаривали. Сначала только он, потом и я научился. Он мне столько книг пересказал! Знаешь, сколько он прочитал… Его мама ведь библиотекарем была, приучила. Не эта, что сейчас, – презрительно растянув выпяченные губы, пояснил он. – А настоящая.

– Тебе не нравится его мачеха? А какие у них отношения?

– Не знаю. Нормальные. Дэнька никогда о ней не говорит.

– Но ты ведь бываешь у них, видишь?

– А что я вижу? «Доброе утро», «Приятного аппетита» – вот и все.

– Ты давно с ним?

– Три года. Тихо, он идет.

Они разом замолчали, безразлично поглядывая по сторонам. Если Денис и заподозрил неладное, то ничем себя не выдал. Глаза его вновь были непроницаемы, но улыбка застыла в уголках губ. Когда он улыбался, его хотелось погладить по лицу.

– Готово! – весело объявил Денис и помахал билетами. – Андрюха, ты едешь с нами, пошли.

Он подхватил Соню под руку и потащил к карусели. Пропустив ее вперед по узкому, огороженному белыми решетками загончику, он обернулся и, придержав Андрея, что-то тихо сказал. Телохранитель смотрел на него сверху, но не свысока. Оглянувшись, Соня отметила, как размягчилось его собранное лицо. Гроза миновала, и как после дождя, стало легче дышать, потому что ослепительная молния разбила душившее Соню наваждение. Она окинула Зимина беспристрастным взглядом: отлично сложенный мальчик, и мордаха неплохая, но ничего магнетического в нем нет. С чего она так раскисла? Но стоило ей вспомнить поцелуй, как вокруг сердца вновь сомкнулось холодное кольцо. Однако Соня знала, что воспоминания имеют власть только над теми, кто нипочем не хочет с ними расставаться. Она же никогда не считала себя склонной к ностальгии ни в одном ее проявлении.

Желтые и красные кабинки, сдержанно грохоча, проплывали мимо, но Денис никак не мог выбрать подходящую. Наконец он запрыгнул в желтую и, по-особенному наклонив голову, как только он один и умел, подал Соне руку. Андрей легонько подтолкнул ее сзади.

– Мне понравился желтый цвет, – усевшись, заявил Денис. – Когда я тебя увидел, ты была в желтом.

– Говорят, это цвет разлуки. – Ей вдруг стало не по себе.

Но Андрей решительно опроверг:

– Я специально узнавал у цветочницы. Она сказала, что желтые цветы – к деньгам.

Денис мягко упрекнул его:

– И ты ей поверил? Цветы и деньги существуют в разных плоскостях. Они даже пересечься не могут.

– Но мы ведь платим за цветы!

– Платим. Но цветы-то этого не знают. Они уже мертвы к тому времени.

Кабинка медленно поползла вверх, и все замолчали, поглядывая по сторонам. Тополя нехотя уступали место серым, безрадостным крышам и заводским трубам. Денис тронул Соню за мочку уха.

– Ты правда прыгала с парашютом?

– А ты решил, что я просто хотела произвести впечатление?

– Нет, – не сразу ответил он. – Хотя это, безусловно, произведет впечатление на любого. Но я уверен, что ты не стала бы меня обманывать. У тебя не такие глаза, чтобы лгать.

Андрей отвернулся и уставился на темную полосу реки. Прилетавший оттуда ветер приносил запах лодочного бензина и рыбы, которая уже давно здесь не водилась. Говорят, когда-то в их реке ловили даже хариусов… Соня не помнила такого времени. Осторожно откинув голову, она стала следить за облаками. Ей нечасто доводилось подолгу смотреть на небо, и прозрачная голубизна поразила ее своей бездонностью.

– А тебе нравилось прыгать с парашютом? – снова спросил Денис.

– Мне нравилась сама высота. До того, что хотелось петь. Ты никогда не испытывал такого?

Не меняя положения, она увидела, как Андрей медленно повернулся, и тогда опустила голову, испугавшись, что он подаст Денису какой-нибудь знак. Но неподвижное лицо охранника не выражало ни любопытства, ни тревоги. Когда Денис ответил, она услышала голос человека, говорящего о вещах, малозначительных для него.

– Пожалуй, нет. Но я ведь никогда и не забирался особенно высоко.

– Выше крыши? – попыталась пошутить она.

– Да я и на крыше, кажется, ни разу не был. А что мне там делать?

Соня весело произнесла:

– У моей бабушки в деревне был сосед. Днем – обычный человек. А по ночам забирался на крышу своего дома и пел. Причем во сне. Очень странный случай сомнамбулизма. Что бы ты сказал о таком человеке?

Побарабанив пальцем по ровному носу, Денис спросил совсем как она у его мачехи:

– А хорошо пел?

– Хорошо.

– Тогда в чем дело? Он раздражал соседей?

– Нет. Но они беспокоились за него.

– Почему? Ведь он не буйствовал и никого не оскорблял. Когда человек поет – он счастлив. Разве не так?

– Его песни не назовешь веселыми…

– Думаешь, Шекспир не был счастлив, когда ему удавались трагедии?

– Ты считаешь, надо было оставить его в покое? – равнодушно спросил Андрей. – Мне тоже так кажется.

– Смотрите, мы на самом верху. – Денис вдруг встал, и телохранитель предусмотрительно вытянул руку, перекрыв проем.

Денис снисходительно потрепал его спутанные ветром кудри.

– Думаешь, я бы не улизнул от тебя, если б захотел? Вот смотри!

Он резко отскочил и перемахнул через край с обратной стороны. Под Сонин вопль Андрей рванулся за ним, но Денис уже спустился на металлический переплет, идущий от кабинки к центру.

– А ну, вернись! – срывающимся голосом приказал Андрей. Глаза его остекленели от ужаса. – Ты что, совсем рехнулся?

Страх выступил на ладонях испариной. Соня машинально потерла их, поднеся к лицу, и сморщилась: от рук пахло железом. Ей подумалось, что это и есть запах страха – удушливый, острый запах, который так болезненно чуют собаки. От Дениса такого запаха не исходило, хотя губы его подрагивали.

– Соня, – окликнул он, по-прежнему улыбаясь, – о ком ты говорила? Кто этот несчастный? Ты ведь не какого-то старика из деревни имела в виду… А кого? Кто это поет по ночам на крыше? Ты что-то скрываешь от меня? Это что, ловушка такая?

– Денис, бога ради, иди сюда, – умоляюще проговорил Андрей. Казалось, язык у него распух и ворочается с трудом. – Что ты издеваешься надо мной? Что она может от тебя скрывать, вы ведь только вчера познакомились! И ты же сам к ней подошел…

– Я не мог к ней не подойти, – пробормотал Денис и нехотя признал: – Но, в общем, это выглядит не слишком правдоподобно.

Соня строго прикрикнула:

– Ты ведешь себя как избалованный ребенок. Вернись немедленно!

Иногда необходимо ударить по больному, решила она. Его так пугает собственная незрелость, и все же он не спешит с ней расстаться. Как дошкольник, которого изводит качающийся зуб и который готов жизнь положить, чтобы только не подпустить близко маму с шелковой ниткой.

Встав на бортик кабины, Андрей подался вперед, напряженно вытянув руку. Но Денис без труда справился сам. Спрыгнув на сиденье, отчего кабинка испуганно взметнулась, он беззаботно усмехнулся:

– Внизу приготовились к линчеванию.

Возле выхода с аттракциона уже толпились разъяренные билетерши. Их яростные возгласы до них, однако, не долетали, словно им мешал невидимый, защищающий Дениса купол, который спускался вместе с кабинкой. Денис подтолкнул Андрея в бок:

– Наконец-то тебе придется поработать!

– Я бы убил тебя собственными руками, больной сукин сын!

– Не повторяй дурацких киношных выражений! – строго сказал Денис. – И никогда ты меня не убьешь. Где ты еще найдешь такую работу? Со мной ведь никаких хлопот! Я даже в ночные клубы не хожу.

– Помолчи, а? – взмолился Андрей, усаживая его на сиденье. – Ты меня с ума сведешь!

Денис внезапно помрачнел и замкнулся. На Соню он не глядел. И, только сойдя на землю, с горечью сказал: