Авантюры Прантиша Вырвича, школяра и шпика - Страница 2

Только когда карета отдалилась на расстояние свиста, Прантиш немного очухался и перевел взгляд на свою новую собственность.

Человек молча поднялся на ноги и отряхнул длинную черную свитку. Его нос напоминал клюв хищной птицы, губы презрительно поджаты… Так что Прантишу показалось – это не он купил лохматого проходимца, а совсем наоборот. Может, пока не поздно, стоит удрать от этого типуса подальше? А вдруг он действительно колдун… Прантиш развернул свиток: это была оформленная как положено бумага на владение слугою мужского пола Балтромеем Лёдником, мастером тайных наук, доктором и толмачом, который по причине невозможности выплатить долг в двести дукатов дал присягу служить своему пану пожизненно, без платы и права уйти, и пан может распоряжаться им, как ему угодно. Имя Прантиша немного криво вписали на положенное место, чернила еще не просохли, и последняя буква фамилии имела размазанный хвостик, будто ее задержали, когда она собиралась убегать с подозрительного листа.

Между тем алхимик вперился в своего нового господина мрачным пронзительным взглядом. Молчание затянулось, как варшавский сейм. Его нарушил Бутримус.

– Ну?

Прантиш растерялся.

– Что собирается делать мой господин? Здесь ночевать, или как? Пан Прантиш, матерь Божья… Только безмозглого мальчишки мне не хватало во владельцы.

Голос звездочета даже скрипел от презрения. Вырвич обиделся. В конце концов это не его только что продали как лапотного мужика, а спесивого доктора. Нужно показать ему, кто на каком шестке будет ночевать!

– Куда прикажу, Бутримус, туда и пойдем… В ближайшую корчму, например.

– Было бы кстати, чтоб вы называли меня доктором, – мрачно промолвил слуга Прантиша. – Докторского звания меня никто не лишал, так же, как Платон не перестал быть философом, когда его тоже продали в рабство. – Помолчал, неохотно продолжил: – Корчма – это неплохо. Последний раз я ел… Давно, короче. Но за что там резвиться? Вы же, как я понимаю, последний шелег потратили на мою драгоценную персону?

Прантиш озадаченно хмыкнул. Действительно, денег нет. А пан обязан заботиться о своих слугах. Какое уважение к пану-голодранцу, который и себе куска хлеба не купит? Правда, сейчас Прантиш был богаче своего батяни на целого слугу! У пана Данилы Вырвича ни одного холопа не осталось, если не считать старой Агаты, все спустил на шинок.

– А у вас… у тебя есть деньги?

Доктор ошпарил юношу взглядом.

– Если бы у меня были деньги, меня бы здесь не было. Ну что же, двинем в корчму.

И побрел в сторону Воложина, как черный аист с перебитым крылом, не обращая внимания на школяра. Прантиш растерялся. А что, если доктор набросится, бумагу о купле отберет, порвет, убежит? Тощий, но жилистый и злой, как борзая. Прантиш так бы и сделал на его месте. Ясно, что холопское положение этому типусу внове.

Но школяр – это вам не жирный карась, которого запросто можно неводом хапнуть. Главное, не напугать этого… Бутримуса. Дойти с ним до людного места. А там – перепродать хоть кому. Он же ученый, лечить, видимо, умеет, звезды читать… И Прантиш бодро догнал своего слугу, который флегматично разбрызгивал ногами осеннюю жижу.

– Пан Агалинский говорил, ты золото делать умеешь. Это ты его обманывал, видимо? Наш профессор Кумоцкий говорил, что это байки да мошенничество, в действительности никому не удавалось создать ни крупинки искусственного золота!

Доктор одарил школяра еще одним острым презрительным взглядом, хоть вместо гвоздя в стену вбей, приостановился, пошарил в тайных карманах своего балахона и достал маленькую стеклянную бутылочку, не больше мизинца.

Прантиш жадно всмотрелся… В бутылочке темнело что-то похожее на черный уголь. Доктор потряс содержимое, и школяр заметил в черном золотые искорки. Если это золото, то за него и булки не дадут… Губы Бутримуса искривила горькая улыбка.

– Да, судьба зло шутит над теми, кто отдается гордыне ума и считает, что ему под силу взнуздать стихии, созданные Богом… В этом мизерном сосуде, юноша, десять лет моей жалкой жизни, все мое родовое имущество и, наконец, мои достоинство и воля… Щепотка золота, смешанного с пеплом… Я действительно стою не больше шелега.

Сверху посыпались мелкие, как прозрачные маковые зерна, капли дождя. Бутримус спрятал бутылочку в карман и двинулся дальше, и летел за ним осенний ветер, как местечковый недоросль за юродивым, и дразнился прозрачным языком и дергал за полу… А Прантиш подумал про то, о чем всегда думает уверенная в себе сильная молодость, встретив чье-то взрослое разочарование: «Я никогда таким не стану. Со мною ничего подобного не случится».

Слова из алхимика приходилось вытягивать как мед из колоды – с осторожностью, решительно и с риском быть ужаленным.

Бутрим Лёдник был сыном полоцкого скорняка. Тот имел маленькую мастерскую по выделке шкур и большие надежды на расширение дела. Но единственный сын, который получил звучное имя Балтромей, отца сильно разочаровал, так как от вони сырых шкур весь покрывался болячками и обмирал, как барышня после десяти мазурок. Единственное, на что был способен – смешивать разные соли и жидкости… Но скорняка из него не вышло бы никогда, хоть с самого всю кожу сдерни. Недотепу пришлось отдать в ученики к чудаковатому владельцу книжной лавки и переплетной мастерской купцу Ивану Реничу. Добрейший человек, только странный: идет улицей, в книгу нос уткнув, ночами в трубу на звезды смотрит, ящериц и других тварей в банках со спиртом держит, да еще глаз все время дергается, будто на него невидимая муха садится. Одно слово – некому рассудка прибавить, потому как с маленькой дочкой остался, так новую женщину в дом и не впустил. Жена от чудака самым бесчестным образом с заезжим уланом сбежала. Так Ренич, вместо того, чтобы в суд подать на блудницу, да чтобы за волосы домой притащили, за прелюбодеяние по закону отвечать заставили – только слезу утер да отмахнулся от предложений: пусть, мол, живет госпожа Ренич как хочет, как ей счастливей. А еще подозрительно, что с евреями дружит, с аптекарем Лейбой сколько вечеров за учеными разговорами провели! Говорит – все мы Божьи существа, всем Господь одну землю дал, в одном городе поселил, на один рынок ходим – и нечего нам делить, когда враги нашу землю поделить мечтают. Не иначе – каббалист и чернокнижник.

Вот здесь, среди тяжеленных фолиантов и уютных томиков ин-кварто, псалтырей с золотыми буквицами и философских трактатов с загадочными рисунками, Бутрим себя и нашел, до книжной науки оказался очень сообразительным, и в создании чернил разных… Трактат Теофила «О разнообразных искусствах» выучил он наизусть лет в двенадцать, и умел составить краску «посх» первого и второго рода, и краску виридоновую, и аурипигмент… Изучил также «чем владеют греки в отношении разных красок и смесей, что знают в Тоскане о финифти и разных видах чернения и чем выделяются арабы в своих кованых, литейных либо чеканных изделиях, каким разнообразием сосудов, гемм, резной кости с золотом и серебром знаменита Италия, как любят во Франции разные украшения в окнах и насколько в чести утонченные работы из золота, серебра, меди, железа, дерева и камня в Германии». А аптекарь Лейба научил его разбираться в зельях и микстурах, составлять тинктуры, рассказал о соотношении в организме жидкостей, иначе – гуморов, а именно крови, желтой желчи, черной желчи и слизи, а еще научил латыни и древнееврейскому…

Иван Ренич способности парнишки заметил, сердцем к нему привязался, теперь было ему с кем вместе на звезды смотреть и заспиртованных ящериц изучать. Бутрим усвоил все переплетные приемы и мог работать теперь на хозяина. Но жажду знаний Ренич считал главным достоинством человека, поэтому выделил деньги на обучение юного Бутрима, а кое-что прибавил и аптекарь Лейба. Пришлось скорняку смириться с тем, что сын пойдет по ученой части. Закончил Лёдник Полоцкий коллегиум, получая на каждом курсе золотую медаль, потом отправился в университет в Праге, закончил там факультет искусств, изучая семь свободных наук и царицу наук – философию, потом перебрался в Лейпциг, поступил на медицинский факультет… Новые и новые знания пьянили сильнее вина. Обрел докторскую цепь на грудь, но более, чем богоугодное лекарское дело, захватили его науки тайные. И прежде всего – алхимия. Найти философский камень! Какая высокая цель жизни! А что, даже другой полочанин, славный Франциск, сын Скорины, несколько лет жизни на обретение того камня угробил, перед тем как начал книги печатать. Год за годом Бутрим приближался к разгадке… Путешествовал, знакомился со знаменитыми мыслителями и алхимиками, видел такое, что земному глазу видеть не должно. И на войне пришлось побывать, и чуму встретить, из плена убегать, и во дворцах красоваться. Даже к бешеному Мартину Радзивиллу попал, который чернокнижием занялся и к себе всех знатоков тайных наук созывал… И едва уцелел, ибо утомленный красотой многочисленных «кадеток» князь чего-то неземного захотел. И чего-то забрал в голову, а скорее натрепал ему от зависти кто-то из ученых коллег, что молодой Лёдник может вызвать для панского утешения Сильфиду, воздушного духа красоты необычайной, который одарит земного любовника способностью летать и язык птичий понимать… Вот только не желает Балтромей признаться в этом своем умении, чтобы единолично прелестями духов воздушных пользоваться. Так что когда не менее бешеный брат Мартина Героним Радзивилл, по прозвищу Жестокий, вместе со вторым братом, гетманом Михалом Радзивиллом, и племянником Каролем взяли штурмом Мартинов замок, а ученую шайку разогнали, Бутримус воспринял это как спасение, потому что хозяин всерьез намеревался пустить упрямого алхимика на ингридиенты для опытов.