Авантюры Прантиша Вырвича, школяра и шпика - Страница 12

На голове Лёдника красовалась тоже не его черная шляпа, и теперь алхимик со своим хищным носом, темными патлами и свежим шрамом на лбу точь-в-точь был похож на рыцаря с большой дороги, а не на ученого мужа.

Идти решили в сторону Слуцка… По возможности не по дороге, а по чащобе сбоку. Направление споров не вызвало. Во-первых, Лёдник рассуждал, что навряд ли преследователи вообразят, что беглецы направятся именно в ту сторону, где должны найти погибель. Во-вторых, ясное дело, Лёдник рвался к своей Соломее – Прантиш искренне не понимал, какой интерес у мужчины может вызвать женщина, которой уже за тридцать лет. Тетка! Прекрасной девице должно быть лет пятнадцать-шестнадцать, как Полонейке Богинской. Но в Слуцк и Прантишу нужно… Исполнить поручение дочери воеводы, найти Александра Сапегу… Впрочем, слуге об этом знать не обязательно.

А похоже, Прантиш имеет слугу не только опытного, но и верного – при воспоминании, как Лёдник закрывал его в карете от пуль, Вырвичу стало немного неловко, но и как-то тепло на сердце… Никто раньше не пытался отдать за Прантиша жизнь. Свой собственный поступок – отказ продать доктора со всеми последствиями – Прантиш не считал чем-то особенным.

Когда они, утомленные, присели на поваленном бревне под разлапистой сосной, Лёдник, снимая с лица налипшую паутину, задумчиво проговорил:

– Раньше я бы составил гороскоп и определил, пророчат ли звезды успех, и откуда приближается опасность… Теперь остается молиться да надеяться на Божью милость. Ну, и куда ты, парень, влез? Почему старый выжлец Герман Ватман взялся тебя освобождать? Его услуги стоят огромных денег, не каждый магнат сможет такого нанять. Чем стал ты для Богинских так дорог?

Прантиш немного поколебался, посмотрел на осеннюю листву, што гнила под его ногами, напоминая о тленности земного бытия, и рассказал о знакомстве с очаровательной дочерью воеводы…

– Покажи письмо! – властно сказал Лёдник, протягивая руку. Прантиш подумал, не возмутиться ли дерзостью слуги, однако же достал помятый конверт. Алхимик покрутил его в руках и вдруг решительно сломал печать. Школяр вскочил и замахнулся на лекаря.

– Ах ты!… Что делаешь, мерзавец! Это же бесчестье – читать чужие письма, доверенные шляхтичу!

– А я не шляхтич, меня честь не заботит, – холодно проговорил Лёдник. – А знать, ради чего рискуем жизнью, я должен, так что весь грех и позор – на мне. Та-ак…

Лёдник внимательно изучал лист, на котором всего и было нацарапано пара строк без подписи. Прантиш, как ни клокотал от возмущения низким поступком слуги, не мог удержаться, чтобы тоже не прочитать…

«Лев готов прыгнуть, но не может забыть о цепи.

Когда единорог приведет грифона к воротам и найдет с помощью Девы Венец Полемона, цепь порвется. Роза будет ждать у белого колодца»

Что за чепуха? Прантиш разочарованно отвернулся. Но алхимик разочарованным или озадаченным не выглядел.

– Вот ведь женщина… Если даже письмо достанется врагам – никаких зацепок. Ни адреса, ни подписи, одни иносказания. Да и освобождение наше – еще доказать надо, что Богинские к нему причастны. Карету свою отправили заранее на Менск. Ватман ряженый был, хоть он настолько примечательный здоровяк, что можно заподозрить. Но, понятно, станет все отрицать. Мало какие разбойники на людей Юдицкого напали. А кому панна просила передать письмо? Князю Александру Сапеге?

Прантиш растерянно молчал. Как видно, слуге загадочное письмо было гораздо более понятным, чем его господину. Но расспрашивать, что к чему, показать себя несведущим было стыдно. Лёдник насмешливо покосился на господина, понимая его мучения.

– Прежде чем ввязываться в политику, нужно хотя бы свою партию осознанно выбрать. Правда, у нас, литвинов, да еще православных, какая может быть партия, когда мы по обычаю оказались между молотом и наковальней? Знаешь, какие страсти бушевали, когда польский трон делили? Август на него сел не только потому, что россияне поддержали да партия Чарторыйских, но и потому, что остальные не могли друг друга одолеть и решили: «Пусть ни вашим, ни нашим».

– Так пан отец мой его не любит, – закивал головой Прантиш, желая показать и свою осведомленность. – Говорит: «Какой же это король, прости меня, Боже? До того, как война его из Дрездена выкурила, пару дней в Польше побыл, языка не зная, с любовницами разобраться не может, здесь все фавориты решают». Говорит, его преемником Чарторыйские молодого Понятовского сделать хотят.

– Сопляка Понятовского не знаю, – проворчал Лёдник. – Но видел, как старший Юзеф Понятовский по Варшаве в карете разъезжает в компании любовницы Юзефки… А та – в костюме Евы, прости, Господи.

Прантиш вздохнул от сожаления, что сам не видел того соблазнительного зрелища. Лёдник осторожно тронул свой разбитый лоб.

– Да-а… Страшно представить, что нас ждет. Вот тебе и алхимический процесс: перемолов драгоценные камни, получают кучку чванливой пыли. Магнаты королевской власти не признают, войско имеют куда более сильное, чем коронное. Героним Радзивилл налоги отказался платить, племянник его, «Пане Коханку», заявил, что это он, Кароль, всегда был здешним королем. Если спорный вопрос – приходится обращаться к русским, чтобы прислали солдат.

– Но Россия же православных защищает… – пробормотал Прантиш. – Елизавета Петровна требует, чтобы нас перестали считать диссидентами, уравняли в правах. Может, для нас и лучше союз с Россией?

– Да, под Польшей не сладко литвинам… – согласился Лёдник. – Сам видел, как православных братчиков камнями забрасывают. Храмы поотбирали, в униатство загоняют. Один такой… миссионер даже приказал православных из могил выкапывать и, как падаль, бросать. Тут мы – схизматики, но и для русских – такие же схизматики, только католиками испорченные. Нас исправлять будут… Так что кровь потечет. А что с теми, кто унию признал, сделают… Особенно с простыми мужиками, которых из веры в веру плетьми перекрещивают…

Бывший алхимик задумчиво вглядывался в серые облака, будто надеялся на небесных скрижалях прочитать что-то важное.

– Знаешь, Вольтер… есть такой французский философ… как-то сказал, что он готов отдать жизнь, чтобы его враг мог свободно высказывать свое суждение. Если по-моему, так стоит умереть не только за свою веру, но и чтоб не убивали, не пытали людей за то, что они эту твою единственно правильную веру не принимают. Я подобного уже столько насмотрелся, мой пан… А если начинают войска чужаков грабежи учинять – не разбирают, кто в какую церковь ходит. Потому, что в основе всего – обычное стяжательство. Желание захватить побольше земли.

Прантиш окинул взглядом унылые осенние пейзажи. Земля у них, конечно, не такая яркая, как на картинах италийцев… Но своя же. Со своими рыцарями и прекрасными дамами… Кстати, по поводу дам.

– А при чем тут Богинские?

– Ввязался ты, парень, в сговор магнатский против Августа Саксонца, – мрачно объяснил доктор. – Богинские мечтают о короне. Подбивают бороться за трон князя Михала. Елизавета Петровна сильно болеет. И князя Михала познакомили с женой ее наследника, Екатериной, которая с мужем не ладит и завела роман со Станиславом Понятовским. Богинский Понятовского не победил, зато, говорят, не на шутку влюбился в молодую царицу. Долго в Санкт-Петербурге не задержался, отправился ездить по Европе… И придется ему бороться за корону самому. Но Михал Богинский чувствует на себе цепь – присягу, которую дал королю… И вообще политических интриг не любит. Вот и сестру младшую, видимо, подальше от политики отослал под присмотром Ватмана.

– Значит, Богинские в сговоре с Сапегами? – глубокомысленно заметил Прантиш.

– Почему бы и нет? – Лёдник сорвал с можжевелового куста сине-черную ягоду, повертел ее в пальцах, будто она была черной жемчужиной. – Борьба за власть, парень… Враги тайно объединяются, друг с искренними слезами сожаления вгоняет другу нож в спину… Александр Сапега тоже теперь страшно обижен. Он добивается булавы польного гетмана литовского, говорят, дал графу Брюлю, кабинет-министру королевскому, немерено денег… Даже жену свою подослал к его сыну, чтобы своими прелестями одарила. Бесчестья отгреб, но ничего не добыл. Так что корона для него – трофей, который за все вознаградит.