Авантюры открытого моря - Страница 36

Наконец, они спустились в первый этаж и там в какой-то низко-сводчатой длинной зале, где расположилась на постой одна из рот батальона смерти, нашли себе место на железных койках, сдвинутых поближе к огненному зеву камина. В камине пылали принесенные с площади березовые плахи. Прямо на них, прикрываясь фуражкой от жара, Дитерихс и водрузил чайник с водой.

— Давайте знакомиться пока чай не вскипел. — Предложила ударница. — Я Таня Синицына родом цз Опочек. Смешно, правда? Как будто синица почки клюет.

Все улыбнулись.

— А что означает эта полоска? — показала Надин на узенькую красную нашивку над манжетой Таниной гимнастерки.

— Нашивка за ранение. — Пояснил Дитерихс. — И куда же вас, голубушка, угораздило? — Спросил он, не чувствуя бестактности вопроса. Однако Таня ничуть не стушевалась:

— Газы. Хлора под Барановичами наглоталась… Говорят, верхушки легких сожжены. Теперь вот покашливаю, как чахоточная… Ой, чай кипит.

Разлили дегтярный настой. Надин грела озябшие пальцы о железные бока кружки, закутав ее в носовой платок. Стало вдруг хорошо и уютно — от ароматного парка над кружкой, от запаха горящей бересты, от красных отблесков камина на не затоптанном еще паркете. А за спиной кто-то вздыхал.

— Эх, к этому бы чаю да корзиночки с заварным кремом… Помните в кондитерской «Конрада» к кофе подавали?

— Я бы от миндальных трубочек не отказалась.

— А какие птифуры были в «Вене» на Малой Морской!..

— Хватит, девочки, а то я расскажу про маковки на меду, которые моя мама делает!

Вдруг погасли все лампы разом.

— Ого. Это уже второй раз… Теперь, кажется, всерьез и надолго.

— Неужели на приступ пойдут?!

— У кого свечи? Зажгите свечи!

— Не надо! От камина света довольно. Дитерихс поднялся:

— Пойду, выясню в чем дело. Ждите меня здесь, Надин. Заодно узнаю, не кончилось ли заседание.

В камине бабахнуло сырое полено — разлетелись искры с угольками. Ударницы взвизгнули, засмеялись.

— Ну, вот, — покачала Таня головой, — а если «Аврора» пальнет…

— Вы думаете до этого дело дойдет? — обеспокоилась Надин. — Мне кажется моряки ни за что не станут стрелять. Папа говорил, что…

— Господи, какая у вас коса красивая! — Вздохнула Таня, проведя по своим стриженым кудрям. — Можно потрогать. А я свою срезала, когда Виктора убило. Он в Карпатах погиб. Подпоручик полевой артиллерии… Пейте чай. Остынет.

— Там столько пьяных… — кивнула Надин в сторону площади. — Мы еле прошли… А вы покажете как стрелять?

— Покажу. Дело нехитрое. — Усмехнулась Таня. — Нам бы только до утра продержаться… Только до утра! А там подойдут войска и разгонят эту шваль. Уже высланы нарочные… Там знают… Генерал Алексеев их приведет. Этот потверже Корнилова будет…

С широкого подоконника мрачно откликнулась немолодая пулеметчица:

— Генерал Алексеев арестован своими писарями. И даже погоны содрали.

— С-сволочи…

Вбежал взъерошенный юнкер:

— Господа, замечательная новость! Только что телефонировали… К нам движется народное шествие во главе с отцами города и духовенством. Они сломают блокаду.

— Ура! Да здравствует Россия!

— Господи, да свершится воля твоя!..

— Это будет поразительно красиво!

Надин подсела поближе к Синицыной и восторженно зашептала:

— Как это похоже на оборону белогорской крепости! Пушкин будто предвидел… Он все зашифровал. Белогорск — это Зимний… Понимаете, там все зимой происходит… И тот же ужас отчаяния и та же надежда отбить супостата.

— Похоже, похоже… — вздохнула Таня, — только Швабриных у нас тут слишком много…

В углу на три голоса тихо затянули:

Таня негромко подхватила, глядя в пляшущее пламя.

Песню оборвал истошный крик:

— Вторая рота — в ружье!

Таня схватила винтовку и метнулась к окну.

— Стань здесь, — крикнула она растерявшейся Надин. — В угол, в угол… Туда не попадут.

Вдруг с мелким звоном разлетелось стекло в полукруглом окне и фукнуло пламя в камине от ветра, плеснувшего в зал. Надин вжалась в свой угол. Тени ударниц — большие, ломаные — плясали по стенам… С грохотом рухнула картина в массивном багете. Вспорхнула каменная пыль… Тут только до нее дошло, что это пули клюют стену, и ей стадо страшно, но не за себя и не за Таню, а за мраморную амазонку на палисандровой подставке, за напольную китайскую вазу, за полотно с «Чесменским боем…» Все это могло быть в любой миг расколото, разбито, продырявлено…

— Не стрелять без команды! — крикнул высокий женский голос. — Подпускать поближе!

— Да они с верхних этажей валят! — Истошно заорали с лестницы. — С чердака идут. Потолок проломили!

— Первый взвод — к бою! За мной!

Ударницы бросились от окон к выходу.

«Господи, а как же папа?» — ужаснулась Надин и побежала за бойчихами. Но в дверях ее отшвырнули: спиной вперед влетела Синицына, она так и поехала на спине по паркету — винтовка в одну сторону, папаха — в другую. Вслед за ней сильные руки выпихнули еще кого-то, и в зал с матюгами ввалились разъяренные бородатые солдаты. Надин едва успела прошмыгнуть за портьеру.

Вспыхнул свет — будто нарочно, будто в помощь нападавшим… Свет был беспощаден, как и озверевшие мужики. Он выдавал всех, кто хотел укрыться, затаиться, спастись…

Рыжий детина не дал Тане подняться — придавил ее к полу.

— У, стервозина… Я те покажу, как с винтом баловать… Васька, ноги ей держи… Вяжи, вяжи… Обмотки распусти.

Васька, мозглявый парнишка с приказчицкими усиками, обмоточными лентами привязал танины ноги — одну к львиной лапе напольного канделябра, другую — к каминной решетке.

— Вы не смеете! У меня муж офицер… Он в Карпатах погиб… Господи! Мамочка!!! Что вы де… А-а-а!

Яростный крик звериного отчаяния… Крик стыда, боли и ужаса задохнулся под чьей-то безжалостной ладонью.

И рычащие стоны самца в безумстве похоти…

И заросшие черным волосом тощие ягодицы сновали в машинном ритме меж разваленных колен.

— Вреж ей! Вреж! Вреж! Так! Так! — распаленно выдыхал в такт его толчкам тот, кто держал заломленные над головой руки.

— Кончил что ль? — Теребил насильника матрос в бескозырке со страусиным пером. — Слазь давай… Будя… Другим оставь… Другие тоже хочут…

— Эй, флотский, в очередь!

— Вон, зырь, кака цитра! Моя будет!

Надин с ужасом увидела, что матрос с раскорябанной щекой тычет пальцем в ее сторону. Запоздалый страх ударил в ноги, и она бросилась в распахнутые двери.

За ней бежали.

Она летела.

Коридор был пуст.

Погоня отставала.

На повороте в угловом зеркале отразился только матрос.

Куда дальше?

Вот дверь. Лестница. Коридор. Зал. Анфилада комнат.

Боже, мертвец на полу! Лицом в красную лужицу.

В сторону! Сюда. Здесь тоже дверь.

Гонится?

Догоняет.

Она бежала до кровяного надрыва в легких.

Толкнула последнюю на пути дверь — полукруглую, в арабесках и без сил ввалилась в высокую мраморную комнату всю в восточных орнаментах, арабских арках, зеркалах в мавританских оправах. Откуда ей было знать, что это ванная императрицы? Она успела только понять, что отсюда выхода нет, а дверь с витражным верхом не запереть, не удержать… Господи, спаси!..

Она бросила молящий взгляд вверх и увидела звезды, густо нарисованные на широком — во весь потолок — овальном синем плафоне. Из огромной в двенадцать лучей звезды спускалась цепь магометанской люстры…

Он ударился в дверь с разбега, и Надин отлетела на ковер перед овальной мраморной ванной, которая померещилась ей в эту секунду белым саркофагом. Бронзовый маскарон Нептуна, из распахнутого рта которого долженствовала литься вода в ванну, ухмылялся злорадно и похотливо. Но два дельфина по бокам его внушали надежду на спасение.