Аун Сан - Страница 4
Потом приходит солнце, загоняет туман в низину, к чауку — ручью, и обнаруживается, что городок уже проснулся. Низкое еще солнце просвечивает насквозь вишневые зонты монахов, которые вышли спозаранок в обход своих улиц. Они вереницей покидают каменные ворота монастыря — впереди саядо, настоятель, с седым бобриком давно не бритой головы, за ним монахи помоложе, потом послушники — мальчишки. Еше по-утреннему прохладно, и монахи закутались в оранжевые тоги, намотав концы ее на левую руку. Другой рукой прижимают к животу покрытые черным лаком горшки.
Вереница монахов понемногу тает. То один, то другой отделяется и поворачивает в переулок. Там их уже ждут. Хозяйки выходят на крыльцо с чашкой риса.
— Доброе утро, учитель.
— Доброе утро.
— Не соблаговолишь ли принять наш скромный дар?
Монах подставляет горшок, благодарит хозяйку и переходит к следующему дому.
Монахи в Бирме живут подаянием. Но никогда не голодают. Подаяние — это ритуал, скорее похожий на сбор дани с верующих.
А в это время уже открыт «клуб» у колодца. Сюда приходят и за водой и помыться. Здесь узнают новости и создается общественное мнение. Сюда приходят на свидания.
День входит в силу. Первая арба поднимает мелкую желтую пыль. Арба запряжена серыми флегматичными буйволами и доверху завалена джутовыми мешками. Муж и жена сидят рядом на мешках, у обоих длинные волосы завязаны в узел. Только у жены на макушке, а у мужа сбоку.
Начинается базар. Кое-кто приехал еще с ночи. На буйволах ехать небыстро. Пешком и то быстрее. Так что если до деревни и рукой подать, все равно приходится выезжать затемно.
А что за базар в Натмауке? Да самый обыкновенный бирманский базар. Под навесом торговки молоком и яйцами. Красные и зеленые стручки перца-чилли высыпаются из мешков. Бананы свалены желтыми грудами, мандарины, привезенные с гор смуглым шаном, соперничают с ними в яркости. Связки лука, орехи, специи, коричневые комья нгапи — рыбного паштета и цветы — белые и красные хризантемы.
В стороне торгуют всяким хозяйственным товаром. Сбруя для волов и буйволов, нарядные уздечки для лошадей, медные ложки и сковородки, гирьки, сделанные в виде птичек, лоунджи и тамейны — мужские и женские юбки, клетчатые из Мандалая, переливчатые — тайские, шитые цветами — с озера Инле.
А тут же лавка индийца, который продает «городские» товары. Мыло в обертке, английские сигареты, пробковые шлемы, ботинки, английские журналы, длинные полосатые конфеты…
На земле под зонтом расположился хиромант и его конкурент — астролог. Астролог пишет гороскопы на заготовленных табличках, хиромант нарисовал на доске ладонь, исчерченную черными линиями и положил доску на землю рядом с собой. Бродит укротитель змей с корзинкой в руках. Народу еще мало, и рано начинать представление. А фокусник уже раскладывает узкий красный коврик и столик с загадочными на вид бутылочками и коробками. Крутится рулетка, беспроигрышная для ее хозяина. Цирюльники приступили к делу — выщипывают волосы на подбородках клиентов и длинными стерженьками чистят им уши.
Китаец открыл ресторанчик и повесил над входом жареную утку. Из ресторанчика доносятся призывный звон чашек и запах жареного теста.
Утро тем временем кончается. Восемь часов. Сигх — полицейский занял свое место в тени под манговым деревом. Проехал на рикше мистер Стоун — заместитель районного комиссара. Сам комиссар идет пешком — от дома до оффиса сто ярдов. Комиссара обгоняют мальчишки. Они бегут в монастырь, в школу. Учитель вернулся, уже обойдя дома за подаянием. Сейчас кончит трапезу и достанет бамбуковую палку и пачку пальмовых листов. Начнется урок.
Стало жарко. Так всегда — стоит подняться солнцу над вершиной мангового дерева, того самого, под которым сидит полицейский, как становится жарко.
Городок, такой шумный с утра, заметно затихает. Женщины возвращаются с базара и принимаются готовить обед, монахи спрятались в монастыре, под тенью пальм и бамбука, ребята смолкли под строгим взглядом учителя, англичане и клерки в районном комиссариате зашуршали бумагами.
Больше до обеда, будьте уверены, ничего не произойдет.
Если, правда, не прибежит к доктору запыхавшаяся крестьянка с известием, что тигр, который повадился в деревню, задрал ребенка, или не покажется дымок над полем — загорелась рисорушка. Или прискачет посыльный из Магве с важной бумагой, и все в городке будут гадать — то ли прибавят налог, то ли введут новый. Хороших новостей посыльный из Магве не приносит.
Но чаще всего ничего не случается.
Правда, говорят, опять в горах англичане поймали шайку дакойтов (разбойников). Во главе их будто бы встал крестьянин из Пина, соседней деревни. Человек уважаемый и никак не грабитель. Правда, он разорился, попал в кабалу к помещику. А попадешь к такому — не только в разбойники пойдешь, на что угодно решиться можно с горя.
Да вот опять объявился злой дух в покинутом доме на окраине. Хозяина дома англичане повесили вместе с Золотым Яуном, и теперь дух его никак не может успокоиться — стал натом и по ночам покидает дом и бродит по улице, пугая запоздавших прохожих.
В полдень город обедает. В последний раз едят монахи — им больше нельзя будет есть до завтрашнего рассвета. Они сели в кружок вокруг низенького стола и молча помногу едят под взглядами будд — статуи их стоят в рядок у стены общей комнаты. Опустел комиссариат. И англичане и бирманские клерки разошлись по домам. Время ленча и отдыха. Фокусник с астрологом сидят а китайском ресторанчике. Крестьяне едят в тени высоких арб. Ребятишки, прибежав из монастырской школы, тоже подкрепляются рисом и зеленью.
А к вечеру разъезжаются из города крестьяне, на площади у грубо сколоченной сцены зажигаются масляные плошки. Приезжая труппа начинает представление Рамаяны. До глубокой ночи на сцене будут танцевать волшебники, красавицы и царь обезьян. Английские чиновники кончили ежевечерний теннис и теперь, приняв душ, отправляются на ежевечерний бридж к мистеру Стоуну. Полицейский покинул свой пост под деревом.
Ушло солнце. В кустарнике, за полями, затявкали шакалы и цикады гудят так, что перекрывают оркестр на площади.
Идет ночь, с громадными звездами, мельканием крыльев летучих мышей и летучих собак и шепотом привидений в развалинах старого монастыря. А может, это шепот влюбленных…
Таким был городок Натмаук в начале этого века. Самый обыкновенный бирманский городок. Но жители его знали, что он не совсем обыкновенен. Ведь отсюда родом Зологой Яун. И здесь, правда об этом никто еще не знает, здесь родится Аун Сан.
Адвокат У Хпа, племянник Золотого Яуна, был адвокатом только по названию. В самом деле, он не имел клиентов, а проводил время в молитвах и размышлениях. Чаще всего У Хпа можно было отыскать в ближайшем монастыре, где он предавался долгим философским беседам с его преосвященством саядо У Тобита, настоятелем монастыря и учителем натмаукской монастырской школы.
Семья и хозяйство оставались полностью на попечении До Су, его жены. А семья была немалой: четверо сыновей и двое дочерей. Причем старший уже кончал школу, а младший — младший только что родился. Это событие отпраздновали 13 февраля 1915 года. Сына назвали Тейн Лином, что значит пo-бирманскн «яркий». Но случилось так, что имя Тейн Лин придумал отец, посоветовавшись с приезжим астрологом. В сочетании с положением звезд на 13 февраля это имя обещало наибольший успех в жизни самому молодому члену семейства У Хпа.
До Су плохо себя чувствовала после родов и не знала о том, что отец придумал имя, не посоветовавшись с ней. И как только она поднялась, то, пользуясь своей неограниченной властью в доме, немедленно переименовала сына. Назвала его Аун Саном, «получающим миллион» — миллион не в материальном смысле, не миллион рупий, а миллион благодеяний, миллион удач или миллион друзей. До Су двигало не упрямство. Имя она придумала сыну давно, еще полгода назад, и главной причиной, почему она хотела назвать его Аун Сан, было то, что такое имя рифмовалось с именем ее старшего сына — Аун Тана.