Атомная крепость (илл. И.Ефимова) - Страница 23

Русаков шел рядом с полковником Соколовым. Вместе с группой солдат и колхозников им предстояло пройти через топь к пересекающей лес речке, выйти к месту, которое местные жители зовут Вороньим островом, и тщательно обследовать его.

Полковник приказал внимательно осматривать все канавы, лощины, густые кроны деревьев.

– Они должны были спуститься где-то тут, в отведенном нам секторе, – сказал Соколов.

– Почему? – спросил его Русаков.

– В свое время мне пришлось основательно изучить Большой Гай, – ответил полковник, – и если бы мне предстояло быть сброшенным здесь, то я постарался бы приземлиться именно на этом участке. Тут кругом трясина – «Гнилая топь», а рядом, у самого Вороньего острова, – речка. А вы знаете, что значит речка для любого заброшенного в наш тыл врага.

Русаков понимал, конечно, какое значение для врага имела речка – по воде он мог скрыться бесследно.

– Так вот, – продолжал полковник Соколов. – Надо думать, что речку эту вражеские парашютисты имели в виду, еще находясь за кордоном.

По голосу полковника Русаков почувствовал, что тот усмехнулся – стало быть, в поимке вражеских парашютистов он был уверен.

– Но в таком случае их наверняка уже нет здесь, – заметил Русаков. – Ведь с момента приземления диверсантов до того, когда Большой Гай был нами оцеплен, прошло довольно много времени. Вряд ли они сидели тут и дожидались, пока мы явимся.

– Конечно, – ответил Соколов. – Генерал учел это и уже принял кое-какие меры. Но лес прочесать все-таки надо.

С этим Русаков не мог не согласиться. «Раз над Большим Гаем сброшены парашютисты, то необходимо обыскать его вдоль и поперек: мы ведь не знаем, с какими заданиями заброшены к нам вражеские лазутчики», – размышлял он.

Начало рассветать. Соколов со своими людьми упорно продвигался к Вороньему острову.

– Теперь надо бы идти осторожнее, – сказал молодой парень, местный колхозник. – Тут вот, товарищ полковник, и начинается «Гнилая топь».

«Гнилая топь». Вековые замшелые коряги, густые папоротники, воздух, пропитанный болотными испарениями…

Где-то прокричала вспугнутая выпь, и опять стало тихо. Люди продолжали идти вперед. Вернее, они теперь не шли, а прыгали с кочки на кочку, с коряги на корягу: впереди проводник, молодой колхозник, за ним полковник, капитан Русаков и все остальные. Остановиться нельзя, да и негде.

Это был на редкость утомительный поход. Даже молодой и закаленный регулярными занятиями спортом Русаков почувствовал, как у него от усталости дрожат ноги. А конца пути все не было видно. Наконец удалось добраться до небольшой полянки.

Стало совсем светло.

Люди расположились на короткий отдых в густой тени раскидистого дуба.

– Дальше будет легче, – заметил Соколов. – Скоро мы дойдем до канавы и пойдем по ее гребню.

Русаков с удивлением посмотрел на него.

– Никакой иной возможности добраться до Вороньего острова у нас нет, – пояснил полковник.

– Вы так говорите, точно сами были в этой местности, – сказал капитан.

– Да. Вы слышали о моем друге, профессоре Ясном Александре Ивановиче? Так вот, в этих гиблых местах мы с Александром Ивановичем воевали против немецких фашистов в сорок первом году. Я тогда командовал соединением, а Ясный работал при штабе партизанского отряда переводчиком. Время было тяжелое, немцы бросили против нас огромные силы: танки, самолеты. Орудия били по лесу со всех сторон. Шли мы тогда на Вороний остров. Шли ночью, с ранеными и больными… Жертвы были. Видите, топь какая – засосет мигом… Короткая остановка вот на этом самом месте – и опять в путь, чтобы к утру добраться до Вороньего острова.

– И долго партизаны оставались здесь? – спросил Русаков.

– Долго… Сначала мы притихли – нужно было собраться с силами. Немцы решили, видно, что с нами покончено. А когда подморозило, нам стало сподручнее воевать – опять поезда полетели под откос. Был однажды и такой случай: пошел я с несколькими бойцами в разведку… Только выходим на шоссе, смотрим – мчатся несколько машин, фары потушены… Рассчитывали проскочить. Залегли мы… Александр Иванович Ясный рядом со мной, локоть к локтю. Думать-то особенно некогда, машины близко. Ударили мы сначала по покрышкам, а потом по людям. Полетели гранаты, пустили в дело автоматы. Немцы – врассыпную, и палят куда придется. Бросились мы к лимузину… огромный такой… Шофер убит, а внутри немец в форме полковника эсэсовских войск. Молчит, смотрит волком. Мы с Ясным обезоружили его, схватили в охапку да через болото на Вороний остров. Немцы позади галдят, пули по деревьям шлепают… Ух и намучились мы с ним, нести пришлось до самого острова.

– Ну и что же вы сделали с этим эсэсовским полковником? – спросил Русаков.

– Допрашивал его Ясный в штабе. Потом отправили к тайному партизанскому аэродрому, чтобы доставить на Большую землю, да неудачно – и немец этот, и конвоиры попали под бомбы…

– Погибли? – спросил Русаков.

– Трудно сказать, я в расследовании не принимал участия, но по заключению тех, кто расследовал, – погибли.

– Что же это за птица была, что его потребовалось отправлять через линию фронта? – спросил Русаков.

– Из бумаг, которые мы взяли вместе с ним в машине, выяснилось, что наш пленный не только эсэсовский полковник, но и ученый, специалист по ядерной физике.

– Вот оно что!

– Впрочем, это обстоятельство мы имели возможность выяснить и без документов.

– Каким образом?

– Александр Иванович Ясный встречался с ним во время своих научных командировок в Англию и Германию. Во время неожиданной встречи с нами в лесу этот ученый фашист ехал в штаб своего фронта, чтобы потом направиться в ставку Гитлера. Но, как видите, доехать ему было не суждено – погиб.

– А вы не помните фамилию этого ученого-эсэсовца? – полюбопытствовал капитан.

– Фамилию? Н-нет… Впрочем, погоди, барон… барон Генрих фон Краус, – вспомнил полковник. – Пошли, товарищи, – скомандовал он, быстро поднимаясь.

Лишь минут через тридцать удалось добраться до острова… Несколько гектаров твердой земли в самом центре болота. Холмы, овраги, ручьи, светлые родники, вековые дубы, празднично-белые березы, густые заросли орешника, кусты дикой малины, белая пена черемухи… Над холмами и вершинами деревьев веселый птичий гомон.

Не прошло и десяти минут, как неподалеку раздался крик: там что-то нашли. Вслед за полковником Соколовым Русаков быстро прошел в ту сторону. Солдаты и колхозники, бросив не нужные уже теперь факелы, из-под кучи хвороста вытаскивали сверток.

– Парашют, – произнес полковник.

Да, это был военный парашют иностранного образца. Недалеко от того места, где был найден парашют, солдаты обнаружили остатки костра. Русакова это несколько озадачило: неужели диверсант позволил себе такую неосторожность – начал разводить костер?

– Вы упускаете из виду, – сказал ему полковник, – что враг наверняка надеялся на то, что сбросивший его самолет не был своевременно нами обнаружен, так как летел очень высоко, и к тому же ночь была выбрана облачная, темная. Совершенно очевидно, что костер разводил именно парашютист.

– Да, – вынужден был согласиться Русаков. – В такую глушь местным жителям ходить незачем. Но для чего ему понадобился костер? Вряд ли он успел настолько проголодаться, чтобы, добравшись до земли, сразу же начал разогревать консервы.

Соколов тщательно осматривал место, где был разведен костер.

– Посмотрите, – указал он на обугленную, черную землю.

Зная своего начальника, Русаков понял, что тот обнаружил нечто весьма важное.

– Да тут, кроме обугленной земли, ничего нет!.. Ни одного кусочка дерева! Ни одного сучка! Что же это значит?

– А вот что, – сказал полковник и, взяв в руку горсть почерневшей земли, протянул ее своему помощнику. От земли исходил неприятный запах, похожий на запах ацетилена при газосварке.

– Что это такое?

– Это значит, что никакого костра тут и не разводилось, – твердо произнес полковник. – Да, да. Здесь что-то жгли, но не огнем, а специальной кислотой.