Астронавты в лохмотьях - Страница 10

Если Гло не возьмет себя в руки за то короткое время, что осталось до совещания, от его имени, несомненно, должен будет выступить заместитель – то есть он, Лейн. От перспективы бросить вызов, пусть даже словесный, Чаккелу и Леддравору Лейна сначала прошиб холодный пот, а потом покрыла испарина. Его мочевой пузырь начал подавать угрожающие сигналы. Вино в бокале отражало теперь рисунок из дрожащих концентрических кругов.

Отставив его, Лейн сделал глубокий и равномерный вдох, ожидая, пока перестанут дрожать руки.

Толлер Маракайн проснулся с приятным и одновременно тревожным ощущением, что он в постели не один.

Слева он чувствовал тепло женского тела, чья-то рука легла ему на живот, а нога – поперек бедер. Ощущения тем более приятные, что непривычные. Он лежал совершенно неподвижно, смотрел в потолок и пытался вспомнить, при каких обстоятельствах в его аскетических апартаментах в Квадратном Доме появилась гостья.

Свое возвращение в столицу Толлер отметил тем, что обошел все оживленные таверны в районе Самлю. Он начал заниматься этим накануне утром и планировал завершить свой обход до окончания малой ночи, однако под воздействием винных паров каждый встречный в конце концов стал казаться ему лучшим другом, поэтому Толлер продолжал пить весь вечерний день и значительную часть ночи. Празднуя свое освобождение от пиконовых чанов, он вскоре начал подмечать, что в людской толчее рядом с ним раз за разом оказывается одна и та же женщина – намного чаще, чем можно приписать случаю.

Она была высокая, с медовыми волосами, полной грудью и широкими плечами и бедрами – как раз такая, о какой Толлер мечтал во время ссылки в Хаффангере. Кроме того, она с независимым видом грызла веточку приворожника. Ее круглое, открытое и простое лицо с румяными от вина щечками украшала белозубая улыбка, которую чуть портил лишь крошечный треугольничек – на одном из передних резцов отломился кусочек; а когда Толлер обнаружил, что с ней приятно говорить и легко смеяться, то и самым естественным показалось провести ночь вместе.

– Я голодна, – вдруг сказала она и села на постели, – я хочу позавтракать.

Толлер с восхищением оглядел ее прекрасный обнаженный бюст и улыбнулся.

– А если я сначала хочу чего-то другого?

На мгновение она надула губки, но потом улыбнулась и, наклонившись, коснулась сосками его груди.

– Будь осторожен, иначе я заезжу тебя до смерти.

– Попробуй, попробуй, – благодарно рассмеялся Толлер. Он привлек ее к себе, они поцеловались, и приятное тепло разлилось по его телу. Однако через мгновение Маракайн ощутил легкое беспокойство и, открыв глаза, тотчас понял, в чем дело: в спальне было совсем светло, а значит, после восхода прошло уже много времени. Это было утро двухсотого дня, а ведь он обещал брату встать пораньше и помочь перевезти плакаты и стенды в Большой Дворец. В общем-то работа для слуг, с которой мог справиться кто угодно, но Лейн просил, чтобы это сделал именно Толлер. Возможно, он не хотел оставлять его наедине с Джесаллой на время долгого заседания Совета.

Джесалла!

Толлер едва не застонал вслух, вспомнив, что даже не видел Джесаллу накануне. Он прибыл из Хаффангера рано утром и после короткого разговора с братом – причем Лейна в основном занимали плакаты – отправился кутить. Джесалла, как постоянная жена Лейна, являлась хозяйкой дома и была вправе рассчитывать на некоторое почтение со стороны Толлера во время вечерней трапезы. Кто другой, может, и не обратил бы внимания на такую бестактность, но требовательная и самолюбивая Джесалла наверняка пришла в ярость. Во время полета в Ро-Атабри Толлер поклялся себе, что не станет создавать брату проблем и постарается поладить с Джесаллой – а начал с того, что провинился перед ней в первый же день. Прикосновение влажного языка неожиданно напомнило Толлеру, что его прегрешения против домашнего этикета даже больше, чем подозревает Джесалла.

– Извини, – сказал он, высвобождаясь из объятий, – но ты должна немедленно отправиться домой.

У женщины отвисла челюсть.

– Что?

– Давай, давай, быстрее. – Толлер встал, сгреб ее одежду в легкий комок и сунул ей в руки, а потом открыл шкаф и начал выбирать чистую одежду для себя.

– А как насчет завтрака?

– Некогда – ты должна уйти.

– Вот это здорово, – с горечью сказала она, начиная рыться в тесемках и кусочках полупрозрачной ткани, из которых только и состояло ее облачение.

– Я же сказал «извини», – произнес Толлер, с трудом натягивая тесные брюки, которые, казалось, решительно настроились сопротивляться вторжению.

– Большое утешение…– Она остановилась, стараясь прикрыть грудь узкой повязкой, и оглядела комнату от пола до потолка. – А ты правда здесь живешь?

Вместо того чтобы рассердиться, Толлер развеселился.

– А ты думаешь, я выбрал первый попавшийся дом и пробрался туда, чтобы воспользоваться постелью?

– Мне вчера ночью показалось немного странным… всю дорогу мы ехали в экипаже… держались очень тихо… Ведь это Зеленая Гора, правда? – Ее откровенно подозрительный взгляд прошелся по мускулистым рукам и плечам Толлера. Он догадывался, о чем она думает, но лицо ее не выразило осуждения, так что он не чувствовал себя задетым.

– Сегодня прекрасное утро для прогулок, – сказал он, поднимая девушку на ноги и подталкивая ее – с еще не совсем застегнутым платьем – к единственному выходу из комнаты. Толлер открыл дверь именно в тот момент, когда Джесалла Маракайн проходила по коридору. Похудевшая Джесалла была бледна и выглядела неважно, но взгляд ее серых глаз ничуть не утратил твердости и был явно сердитым.

– Доброе утро, – с ледяной корректностью сказала она. – Мне говорили, что ты вернулся.

– Приношу извинения за вчерашний вечер, – сказал Толлер. – Я… я задержался.

– Я вижу. – Джесалла оглядела его спутницу с нескрываемым презрением. – Итак?

– Что итак?

– Ты не собираешься представить свою… подругу?

Толлер мысленно выругался, понимая всю безвыходность ситуации. Даже принимая во внимание вчерашние обильные возлияния, как мог он совершить такой промах, забыв спросить у дамы сердца ее имя? Джесалла была последним человеком на свете, которому он рискнул бы объяснить атмосферу предыдущего вечера, а значит, нечего и думать о том, чтобы умиротворить драгоценную хозяйку. «Извини, милый брат, – пронеслось в голове у Толлера, – мне жаль, что так вышло».

– Эта ледяная особа – моя невестка, Джесалла Маракайн, – сказал он, приобняв гостью за плечи и демонстративно запечатлев поцелуй у нее на челе. – Ей не терпится узнать твое имя, а учитывая наши ночные похождения, я тоже был бы не прочь выяснить его.

– Фера, – представилась девушка, внося последние штрихи в свой гардероб. – Фера Риву.

– Вот и славно. – Толлер широко улыбнулся Джесалле. – Теперь нас троих водой не разлить.

– Будь добр, проследи, чтобы ее вывели через черный ход, – надменно произнесла Джесалла. Она повернулась и, высоко подняв голову, устремилась прочь, ступая удивительно ровно.

Толлер покачал головой.

– Как думаешь, что это с ней?

– Некоторых женщин легко вывести из себя. – Фера выпрямилась и оттолкнула Толлера. – Так где здесь выход?

– Мне казалось, ты хотела позавтракать.

– А мне казалось, ты из кожи лезешь, чтобы выпроводить меня.

– Ты все неверно поняла, – решился Толлер. – По мне, так оставайся здесь сколько угодно. Или у тебя есть неотложные дела?

– О, я, знаешь ли, занимаю очень высокий пост на рынке в Самлю – потрошу рыбу. – Фера протянула ладони, испещренные мелкими красными следами от порезов. – Откуда, думаешь, у меня это?

– Забудь о рынке. – Толлер накрыл ее ладони своими. – Возвращайся в постель и жди меня. Я пришлю тебе завтрак. Можешь есть, пить и спать весь день, а вечером прокатимся на прогулочном катере.

Фера улыбнулась, потрогав кончиком языка треугольную щелочку между зубами.

– Твоя невестка…