Астральный летчик - Страница 96

Светлана надолго отвернулась от Алика. Он уже хотел уходить, решив, что разговора не будет, но она неожиданно сама сказала то, что он так ждал от нее услышать:

— Он прав. Это наказание. За его предательство! Да, это кара Господня.

Алик сидел, боясь пошевелиться, боясь помешать ей неловким движением, но она опять замолчала, легла грудью на полотенце, звякнув браслетами. И тут Алик решил пойти в атаку:

— Странно… А он мне сказал, что это вы его предали…

— Он сказал?!

Алик не ожидал такого взрыва. Светлана вскинулась с подстилки, села напротив него на колени, вцепилась руками в песок. Не стесняясь голых грудей, трясла головой и повторяла:

— Он сказал?! сказал?!

Алик посмотрел на ее трясущиеся, вялые уже фуди и отвернулся.

— Он ничего не понял! Ни-че-го! — стонала у него за спиной Светлана.

Алик, прищурясь, смотрел на искрящийся на солнце залив и ждал. Он знал, что она не захочет остаться виноватой. Сейчас она расскажет, все расскажет, только надо чуть-чуть подождать. Он слышал, как за спиной сухо стукнули деревянные ручки пляжной сумки. Наконец, успокоившись немного, она спросила:

— Вы еще увидите его?

— Не думаю, — ответил Алик, не поворачиваясь к ней.

Она схватила его за плечо, резко повернула к себе:

— Вы должны его увидеть! Должны!

Она смотрела исподлобья, завязывая за спиной тесемки пляжного лифчика. Потом подняла руки и решительно сдвинула к локтям звенящие браслеты, будто засучила рукава для драки.

— Он ничего не понял. Вы должны ему помочь.

— Как? — залюбовался ею Алик.

— Напомните ему ЕГО предательство. — Она вдруг с надеждой посмотрела на Алика. — Если он поймет — он вылечится? Вы же в это верите?

— Верю, — серьезно ответил Алик.

Она тревожно обернулась, словно боялась, что ее кто-то может подслушать. Но пляж в обе стороны был пустынен и тих. И Алик обернулся на коренастые прибрежные сосны, подумав: «Только бы Андрюша с Петровичем не пришли. Только бы не помешали». Светлана подтянула подстилку к корме баркаса, поманила рукой Алика:

— Ложитесь рядом. Здесь нас никто не увидит. А у нас весь пляж как на ладони, — она показала свою узкую ладонь, а потом ею нетерпеливо хлопнула по подстилке: — Ну, ложитесь же! Рядом!

Алик лег рядом с ней на узкую для двоих подстилку, ощущая бедром ее горячее розовое бедро, чувствуя исходивший от нее запах миндального крема. «Необычная позиция для исповеди», — подумал он, сглотнул и отодвинулся бедром от ее бедра. Она быстро посмотрела на него, но сделала вид, что не обратила на это никакого внимания. Опершись на локти, закрыла лицо руками:

— Он вам рассказывал обо мне?

— Да… Можно сказать, он мне исповедался.

— Не-ет, — покачала головой Светлана.— Это не исповедь, если о главном он ничего не сказал.

Она замолчала, но Алик знал, что торопить ее ни в коем случае нельзя. Она сама сейчас расскажет о «главном». И она начала:

— Он вам рассказывал про наше «тайное венчание»?

— Да.

— Это была лучшая ночь в моей жизни, — торжественно сказала Светлана. — Мне ее никогда не забыть. — Она бросила взгляд на Алика и оправдалась зачем-то: — Может быть, потому, что это у меня была первая такая ночь.

Алик машинально опять придвинул свое бедро к ее горячему бедру. Она посмотрела на него вопросительно. И Алик спросил:

— Почему же вы бросили его?

— Я? — поразилась Светлана.

Она опять хотела вскинуться, дернулась бедром и осталась лежать.

— Он вам так сказал?

— Да.

Она презрительно засмеялась. Даже не засмеялась, а так, смехом, показала свое отношение к Василию. Потом тихо сказала:

— Саша, вы психолог. Оцените то, что я вам сейчас скажу. Может, там и есть начало его болезни. Вы меня слушаете?

Алик лег повыше, вровень с ее лицом, поглядев на дюну: «Только бы Андрюша с Петровичем задержались».

— Вы внимательно слушайте,— шепотом предупредила Светлана. — То, что он сделал, — необъяснимо. После «тайного венчания»! Если вы объясните мне его поступок, я скажу, что вы гений, гений психоанализа.

Алик лег подбородком на махровую подстилку и закрыл глаза:

— Я готов стать гением.

И Светлана начала свою исповедь вкрадчивым шепотом, прямо в ухо Алику, как лучшей своей подруге:

— На курсе у нас девочек было только двое. Я и Милочка. Страшненькая, пучеглазенькая, но милочка. Милочка — этим все сказано, правда? Она была подружка для всех, свой парень. Все плакались ей в жилетку. А я была горда и неприступна. За меня шла война. Жестокая и кровавая война. Я была непреклонна…

Когда мне исполнилось тринадцать лет, мама мне объяснила, что в женщине самое главное. Что в ней дороже всего ценит настоящий мужчина. А вы-то, кстати, знаете, что это такое? Вы-то настоящий мужчина? А? Что вы сказали? Что самое главное? Чис-то-та? А что это такое? Да не оправдывайтесь. Я понимаю, что слою дурацкое. Мойдодыром каким-то пахнет. Я понимаю, что вы имели в виду. Собачью преданность вам! Правда?

Надо сказать, что мать у меня южная женщина. С Кавказа. Нет, русская с Кавказа. Это особая порода русских людей. Если она еще сохранилась. Читали «Казаков» Толстого? Их обычаи очень тесно переплелись с обычаями горцев. Долго дрались, а потом вдруг переплелись. Женщина у тех и других — святыня. Пока она не досталась своему мужчине — женщина должна быть ЦЕЛЬНА. Улыбаетесь?  женщины. Нетронутая женщина — цельна. В ней космос. В ней миры. Она отдает свою цельность только настоящему мужчине. Тому, Действительно, о смешных вещах мы говорим. Особенно сегодня. Когда «девственница» — оскорблением звучит. Я как-то по телевизору видела представителей «общества девственниц». Я возмущена была: откуда набрали в это общество столько наглых и страшных баб. Девственностью в них и не пахнет! А потом поняла — это же специально! Чтобы саму идею скомпрометировать! Какую? Идею цельной кто может понять, что она ему отдает. Который может принять на себя вину. Что? А как же! Конечно, вину! Он же нарушает ее цельность. Он принимает вину, потому что знает — теперь он становится ее частью. Только в нем теперь ее цельность. Опять улыбаетесь? А мне показалось, что улыбаетесь. Я, тринадцатилетняя, очень хорошо поняла свою маму, святую кавказскую женщину. И стала ждать своего настоящего мужчину. И дождалась… Он на курсе самым лучшим был. Были опытней его, старше, были красивее. Но он был лучшим. Он мне очень нравился. Очень.

Но я даже не смотрела в его сторону. Как это почему? Настоящий мужчина, как хорошее вино, должен выдержку пройти. Дозреть до своей настоящей крепости. Мы всем курсом в походы ходили. Однажды ночью у костра на озере Красавица он сказал мне: «Светка, я люблю тебя навсегда». Я засмеялась: «Вася, это детство. Только дети говорят „навсегда"». Он мне объяснил: «Дети мудрее взрослых. Они знают, что смерти нет, поэтому и говорят „навсегда". Я знаю, что я буду всегда. И всегда тебя буду любить. Потому что ты часть меня». Представляете, Саша? Вот каким крепким вином угостил меня в ту ночь этот юный мужчина. Если я уже часть его, то при чем тут моя цельность? Правда?

Светлана через спину Алика полезла в белую сумку за сигаретами. Больно уперлась в спину локтем. Но Алик терпел. Ждал самого главного. Светлана снова улеглась на подстилку, но курить раздумала, двумя руками крутила сигарету перед носом.

— Приготовьтесь, психолог. Сейчас самое главное. Самое необъяснимое. То, что я до сих пор понять не могу. Вы внимательно меня слушаете?

Алик молча кивнул.

— Итак, я его часть. Это не мои слова — его. Я не сразу позволила нарушить свою цельность. Только в ноябре состоялось наше «тайное венчание». Он плакал у меня на груди. Честное слово. Плакал от благодарности мне. А на следующий день он пропал! Перестал звонить, перестал ходить в институт! Наконец я пересилила себя и после Нового года сама пошла к нему домой на Петроградскую. Мне открыла его мать. Высокая, худая, интересная. Чем-то на боярыню Морозову похожая. Ну, глаза у нее такие сжигающие. Суровая мадам. Она меня даже в коридор их коммуналки не пустила. На лестнице сказала, что Васи нет дома. Я что-то начала вякать про институт, про сессию, которая уже началась. Мама обожгла меня черными глазами: «Девочка, оставьте его в покое! Он взрослый человек. Он сам выбрал свой путь». Я ничего не поняла. Она хлопнула дверью… а я рыдала в их грязной парадной на подоконнике. Я ждала до позднего вечера, когда он выйдет, я-то знала, что он дома. Но он не вышел…