Астральный летчик - Страница 5

— Откуда ты знаешь?

— Да уж знаю, — вздохнул Андрюша.

— Расскажи. — Сергей Николаевич присел на высокий табурет у стойки. Хлопнул по соседнему табурету ладонью. — Садись. Рассказывай.

— Как-нибудь в другой раз. — Андрюша звякнул своим бокалом о бокал Сергея Николаевича. — Спасибо за помощь.

Они выпили. Наташа тут же поставила перед ними по блюдечку с бутербродом, плеснула из графина в бокалы желтый манговый сок. Сергей Николаевич пригубил сок, улыбаясь посмотрел на Андрюшу.

— Хочешь у меня работать?

— Смотря сколько платить будешь, — глядя на аппетитный бутерброд, ответил Андрюша.

Барменша отвернулась от стойки. Плечи ее дрожали. Сергей Николаевич тоже вдруг рассмеялся, хлопнул Андрюшу по плечу:

— Молодец! Что надо делать, даже не спрашиваешь. Сразу быка за рога. — Он достал из кармана темного пиджака пачку долларов, перетянутую резинкой, вытащил из-под резинки две бумажки, протянул их Андрею. — Держи. Это аванс.

Андрюша поглядел на зеленые бумажки и взял бутерброд.

— Ты не горячись. Я ведь еще не решил.

Сергей Николаевич улыбался, двумя пальцами держал перед Андрюшей бумажки.

— Ну, решай, решай. — Сергей Николаевич встал, положил деньги на стойку перед Андрюшей. — Наташа, налейте ему еще. А я, извини, пошел. Дела.

Андрюша аккуратно положил бутерброд на блюдечко.

— Тогда и я пошел.

— Куда? — удивился Сергей Николаевич.— Пей сколько влезет. Я угощаю.

Андрюша улыбнулся ему:

— Не люблю халяву.

Сергей Николаевич, прищурившись красивыми глазами, оценил Андрюшу и взял со стойки деньги.

— Похвально. Очень похвально.

Они пошли по торговому залу к двери. Продавцы и охранник провожали их любопытными взглядами.

— Будь, — протянул Андрюше руку Сергей Николаевич у двери.

— Буду, — сказал Андрюша и протянул в ответ свою.

Сергей Николаевич тут же вложил в его руку доллары:

— А баксы все-таки возьми. Независимо как решишь. Пригодятся.

Андрюша мотнул головой:

— Вот если решу, тогда и возьму. И не то, что ты мне откинешь. А сколько сам скажу. — И он протянул деньги обратно.

Сергей Николаевич обвел взглядом внимательно следивших за ними сотрудников. Те мигом сделали вид, что каждый занимается только порученным ему делом. Продавцы осматривали товар на полках. Охранник, сложив руки за спиной, отвернулся к мокрому матовому стеклу. Сергей Николаевич опять улыбнулся. Улыбка у него была молодая и приветливая, как из старых фильмов.

— Бери, бери. У тебя же сегодня праздник. Это от души. Помяни своих братанов.

Андрюша потоптался с ноги на ногу. Улыбнулся в ответ как умел:

— Это дело другое. Спасибо.

Сергей Николаевич неожиданно крепко, по-мужски, пожал ему руку:

— Сегодня гуляй. Завтра отходи. А послезавтра жду тебя с решением.

— Мне отходить не надо, — сказал Андрюша. — Я уж если отойду, то сразу. На тот свет.

Андрюша аккуратно сложил доллары пополам и положил их в задний карман камуфляжа. К «командировочной» десятке.

— Я к тебе завтра приду. Назначай время.

Сергей Николаевич обернулся, оглядел сотрудников.

Те делали вид, что заняты делом, только смазливая барменша смотрела на Андрюшу внимательно и удивленно.

— Хорошо. Завтра в девять. Здесь. Будь. — Сергей Николаевич пошел по залу к черной двери за баром.

— Буду, — сказал ему вслед Андрюша. — Только…

— Что только? — резко остановился Сергей Николаевич.

— Только ты четко поставь мне задачу, а сколько это будет стоить, я сам решу.— И Андрюша открыл входную дверь. Последнее, что он увидел в «Ариадне», — испуганно-удивленные глаза охранника.

Ливень кончился. На Литейном зажглись рекламы. По сравнению с Невским редкие, жалкие. Рядом со знакомой «Галантереей» подмигивали неоном какие-то «Бабилоны» и «Кэрролсы». Литейный, как старичок, прикинутый в подростковые джинсы и модную майку, жалко улыбался ему вставными зубами.

Андрюша поправил беретку, сунул руки в карманы и зашагал не домой, на Петра Лаврова, а к Невскому.

Не успел Андрюша дойти до «Спорттоваров», к тротуару рядом с ним мягко подплыл, черно-серый перламутровый кит. Прапор Вова открыл дверцу.

— Эй, боец, далеко собрался?

Андрюша улыбнулся про себя. Ему понравилось, что прапор, солидный, повидавший Афган мужчина, назвал его не сынком, а бойцом. Это дорогого стоило. Андрюша шагнул к открытой двери.

— Да хочу навестить поле боя. Проверить обстановку. Вдруг пригожусь.

— Садись, — резко приказал Вова.

— Есть.

Андрюша сел рядом с ним и закрыл дверь. Дверь с мягким шлепком плотно въехала в перламутровый корпус. Андрюша опять про себя улыбнулся, вспомнил, как хлопала дверца их «уазика», будто кто ногой в железное ведро плюхал.

Вова закурил «Мальборо». Как шеф, отметил про себя Андрюша. Вова выпустил дым в открытое окно и сказал тихо:

— Боец, повторяю: брось херней заниматься. Ты на серьезную работу устроился. Не о том думать надо.

— Я еще не устроился, — поправил Вову Андрюша.

— Знаю-знаю, — резко выдохнул дым Вова. — Корчил из себя перед шефом крутизну взводного масштаба. Тут это не проходит, боец. Тут над тобой все смеяться будут, понял?

Андрюша вспомнил смазливую барменшу и подумал: откуда Вова все это знает? Его же не было в магазине. Кто ему рассказал?

Вова сморщился, затягиваясь в последний раз, и щелчком выбросил в окно окурок:

— Короче. Где праздник справляешь?

Андрюша косо взглянул на Вову и подумал: неужели за этим Вова его догнал?

— Еще не знаю, — пожал он плечами.

— Как не знаешь? — удивился Вова. — Как ты с братанами договорился?

— Никак. Нету в Питере наших братанов. Были двое… Кончились…

Вова завел двигатель. Андрюша и не почувствовал, как он завелся, понял только по качнувшимся стрелкам на ярко освещенной звездолетной панели приборов.

— Сирота, значит?… Ладно. На этот вечер я тебя усыновлю.

Вова включил мигалку и высунул голову из окна, пропуская попутных. Андрюша хотел спросить, куда он его везет и зачем, но не спросил. Отвык задавать вопросы. На войне жили по Киплингу: «Кто не любит спрашивать, тому и не солгут».

Мигали рекламы, сверкали витрины, шуршали машины, но было тихо. Стояла среди этого шума особая, вечерняя, петербургская тишина, загадочная внутренняя тишина петербургской улицы…

У «Европы» подмигивал с плаката загорелый ковбой с седлом на плече. Предлагал закурить «Мальборо». За загорелым высились голубые горы. Чужие горы — штата Монтана, но так похожие на те, где была война.

Они стояли под светофором. Мимо по тротуару шла стайка юнцов, совсем пацанов, допризывников. Пацаны дико хохотали, сгибались в три погибели, чуть не касались стрижеными лбами джинсовых коленок. Выпрямятся, посмотрят друг на друга и снова хохочут. Плевать им и на загорелого ковбоя, и на голубые горы.

И только тут до Андрюши дошло. Доехало плавно и четко. Он дома! Он жив! Он может сейчас выйти из машины. Отдаст только Вове чужие зеленые баксы, хлопнет дверью и привет! Плевать на армию! Плевать на голубые горы! Плевать на магазин «Ариадна»! На шефа Сергея Николаевича! На намазанную барменшу! На испуганного охранника! На хитрого Вову! Плевать!

Купить пузыря на «командировочную» десятку. Пройтись с пацанами по Невскому и хохотать, просто хохотать, без повода, просто потому, что живой.

Вова посмотрел на пацанов, покачал головой:

— Во накурились, сучата, — и тронул машину с места.

Они остановились на Петроградской, как раз напротив стадиона Ленина. Вова вынул из гнезда под рулем мощную связку ключей:

— Подожди. Пойду переоденусь.

— Давай, — сказал Андрюша.

Вова вышел из машины и пошел по тротуару к парадной. На ходу оглянулся. Улыбнулся, довольный, машине. Любил ее, как человека.

Андрюша улыбался тоже. Но по другому поводу. Сейчас он впервые сказал прапору «Давай». Не «есть», а «давай», и прапор не обратил внимания, принял как должное. Андрюша развалился на космическом сиденье, включил маг, достал «беломор», но курить не стал — постеснялся. В салоне пахло новой кожей.