Астраханский вокзал (сборник) - Страница 37

Свет в коридоре был приглушен. Впереди, у дверей почтовой экспедиции, мелькнула милицейская фуражка. Там что-то происходило.

Первым, кого Денисов увидел, вбежав в экспедицию, был старший инспектор Блохин. Денисов так и не понял, как он здесь оказался. Блохин поднимал с пола чью-то подбитую мехом куртку. Сбоку стояли перепуганный насмерть старик экспедитор, Борис Порываев и молоденький милиционер.

- В окно выскочил, - растерянно объяснил экспедитор, - как вбежал - и сразу в окно! «Патрули, - говорит, - папаша! Патрули!» А сам куртку с себя...

Денисов увидел, что оконная рама над столом только притворена, не закрыта, а на полу, у радиатора, валяется форменная синяя фуражка.

Милиционер вспрыгнул на подоконник, рванул раму на себя. Худощавый, он легко проскользнул в неширокое отверстие.

Денисов связался с дежурным по рации, но не успел сказать и нескольких слов, как дежурный перебил:

- Понял! Развертываюсь!

По сигналу дежурного автоматически изменялась дислокация постов, никто не мог незамеченным покинуть с этой минуты Астраханский. Единственное, что осложняло положение, это то, что преступник, убегая через окно экспедиторской, оказывался как бы в тылу у дежурного наряда - необходимо было дополнительное маневрирование.

- Денисов! - позвал Блохин. Во внутреннем кармане куртки он обнаружил маленький картонный квадрат: «Краснодарский авиаотряд. Талон на обед». Лицо Блохина расплылось в улыбке. - Молодец, Порываев!

С этой минуты он оказывал дежурному по камере хранения всевозможные знаки внимания.

- Как все произошло?

Порываев никак не мог собраться с мыслями.

- П-пассажир мне подсказал: зайдите, говорит, в крайний отсек... Т-там, говорит, летчик по ячейкам лазит! - Порываев волновался. Волнение в первую очередь сказывалось на его речевой системе. - Я его чуть-чуть не п-поймал!

Блохин осторожно упаковал талон в специальный хлорвиниловый пакет.

- Запомнил летчика? Какой он из себя?

- Лет тридцати, нормальный... На руке, похоже, наколка.

- А свидетель?

- Постарше. Особенно не присматривался... Да что же мы? Он же там вещи бросил!

Вслед за Порываевым Блохин и Денисов побежали к ячейкам.

В камере хранения пассажиры обсуждали случившееся. Посредине отсека, метрах в пятнадцати от выхода, лежал пухлый кожаный чемодан с биркой аэропорта. Клавшие вещи обходили его стороной, никто не пытался поднять или оттащить в сторону.

Денисов снова по рации связался с дежурным.

- Как дела?

- Никаких известий. Развернулись, по-моему, нормально. Как у вас?

- Пока тоже ничего.

Блохин подтолкнул Порываева к креслам с отдыхающими людьми.

- Ищи своего свидетеля - очень важно. А мы попробуем узнать, какая ячейка вскрыта. Может, в ней есть и другие вещи.

Кто-то из проходивших пассажиров обернулся:

- Там в незапертой ячейке чемодан.

Старший инспектор и Денисов подошли к секции, на которую указывал пассажир. В ячейке стоял потертый небольшой чемоданчик. Он не мог иметь ни малейшего отношения к грузному кожаному пузану, лежавшему в проходе.

- Здесь что-то другое! - Блохин огляделся. - Хозяев вещей здесь нет? Руками никому не трогать.

Подошел огорченный Порываев.

- Не нашел.

- Куда же он мог деться? Транспорт еще не ходит...

- Может, уехал с бакинским? - Денисов размышлял вслух.

- Правильно. Он либо в поезде, либо на стоянке такси... Порываев, голубчик! Давай вместе с постовым к стоянке такси. А Денисов свяжется пока насчет талона на обед с Краснодарским авиаотрядом... Может, найдем хозяина куртки? А?

Азарт проявлялся у старшего инспектора в тех же формах, что и забота. Последнее, что увидел Денисов, покидая отсек, был Блохин, нервно обминавший поля своей новой шляпы-«дипломат».

2 января, 4 часа

Краснодар отозвался быстро. Трубку принял дежурный по аэропорту. Он терпеливо выслушал Денисова, потом сам овладел инициативой.

- Все понял. Что же он такое натворил? Как мне доложить начальнику?

- Пока ничего не могу сказать.

- Ого! Значит, летать не сможет? Сильно! Летчик или штурман?

- Неизвестно.

- Ну ясно... Нельзя говорить - значит, нельзя. Как там у вас насчет погоды в Москве? - Дежурный заложил крутой вираж. - У нас в Краснодаре мороз завернул градусов на восемь, не меньше... Ты мне только вот что скажи: он давно у нас работает или недавно пришел? Чтобы не думать на всех!

- И этого не знаю.

- Ох и темнишь! Ну ладно. Там, в Москве, находится ростовский экипаж. У них могут быть неиспользованные талоны нашего аэропорта. Звони в Шереметьево, найди Людочку из профилактория, у нее узнаешь. А в Ростов и командиру отряда я сам позвоню. Значит, какие у тебя приметы?

- Лет тридцати, нормального телосложения. На тыльной стороне ладони небольшая татуировка... Одет...

- Среди наших, кажется, нет. Я еще позвоню.

Во время разговора против Денисова сидел Порываев. Он смотрел фотографии людей, задерживавшихся за преступления на Астраханском вокзале. Делал он это с неожиданным интересом. Особенно привлек его старый альбом, составленный сразу после войны и давно списанный. У Денисова не поднялась рука его уничтожить.

С пожелтелых страниц смотрели люди в длинных, почти до пят, пальто, в вышедших из моды полосатых джемперах, в рубашках с узкими воротничками, выпущенными поверх пиджаков. Задержанные стояли рядом с антропометрической аппаратурой Бертильона, у белых экранов, на сером фоне заборов, вложив в позы и выражения лиц одновременно вызов и отчаяние.

- Производит впечатление? - спросил Денисов.

- Производит. Но этого парня здесь нет.

- Он, наверное, и не родился, когда создавали этот альбом.

- Я тоже.

- Ваши родители были, - сказал Денисов, чтобы поддержать разговор.

- Мои родители были, но я их по фотографиям не узнал бы.

- Не узнал?

- Я же их не помню, меня бабушка воспитала. - Порываев захлопнул альбом. - В Гарме это случилось. Во время землетрясения... Кажется, все посмотрел. - Он взял себя в руки, шевельнул огромным ботинком. - Знаете Гарм?

- Да, - сказал Денисов. Он никогда не слышал про Гарм, но ответить иначе не мог. - Не повезло.

Порываев ушел спать.

Телефонное обращение к Людочке в Шереметьево вызвало цепную реакцию ответных запросов и уточнений. Теперь Денисов не мог оставить телефон ни на минуту. Он сидел в кабинете рядом с окном, придававшим помещению средневековый облик, и отвечал на звонки: звонили из гостиницы для летных экипажей, из профилактория, от диспетчера. Ночь проходила в телефонных переговорах. Только снизу - от Блохина - не поступало никаких известий.

Иногда рация Денисова начинала неожиданно шуметь, и до него долетали обрывки разговоров:

- ...Три пятнадцатый, проверь сорок четыре - ноль восемь идет на стоянку...

- ...Тунгуска вызывает Ангару... Прием...

Речь, видимо, шла о стоянках такси: розыск преступника продолжался.

В пять часов утра после звонка начальника отдела кадров Домодедовского аэропорта до Денисова добрался дежурный из Быкова и сразу перешел в наступление:

- Где же ваша оперативность? Почему такое отношение? Внуково, Шереметьево знают, а мы не в курсе! Не считаете нужным ставить в известность?! Кто у телефона? - Только узнав, что у телефона не МУР, не Главное управление внутренних дел, а всего-навсего инспектор уголовного розыска вокзала - младший лейтенант, он успокоился. - Давай приметы! Я тебе за полчаса его найду!

Денисов объяснял всем одинаково.

Уголовный розыск транспортной милиции устанавливает неизвестного. Человек этот находился ночью на Астраханском вокзале, на нем была надета меховая куртка и форменная фуражка авиатора, в кармане лежал талон на обед Краснодарского авиаотряда. Далее шли скудные приметы, указанные Порываевым.

За редким исключением все абоненты подозревали, что Денисов знает куда больше, но по понятным причинам утаивает.

- Товарищ дежурный, ради Бога! - взмолился молодой женский голос, когда Денисов в следующий раз снял трубку. - В какой он больнице? Он жив? Это его знакомая.