Астраханский вокзал - Страница 16

– Ну вот, – Илья достал платок, вытер лоб, – все на месте, а мы беспокоимся. – Он выбрал тройку апельсинов покрупнее, один протянул механику: – Угощайся, отец! Остальные пусть пока полежат.

– Спасибо, – буркнул «отец», принимая угощение, – народ разный идет – понимать надо! Есть и такие: едут, едут, а сами и шифры не могут набрать как следует. За такими только глаз да глаз!

Весь этот месяц пассажиры щедро угощали механика апельсинами.

Денисов был в кабинете, когда в коридоре раздались шаги и голоса:

– Кончай ночевать, Денис! – Сабодаш вошел в кабинет, потирая руки. – Задержали твоего… Уот! Инспектор задержал, из регистрационно-учетного… – В дверях, позади дежурного, появилась давешняя фигура в пальто с форменным серым шарфом.

– Не может быть! – Денисов вскочил.

– Холодилин приехал, сейчас с ним беседует… Прямо у ячейки взял!

Антон прикурил папиросу, которая тут же погасла, выбросил, достал новую.

Денисов еще не верил: Сабодаш мог и разыграть. Но почему здесь старший лейтенант? Отбой тревоги?!

– …Ну и кабинетик! – Старший лейтенант осмотрелся. – Часовня здесь была, что ли? – Потом продолжил прерванный разговор с дежурным. – Как будто и оборвалось все во мне! Сначала вижу кепку, на пальто не смотрю… Меховая, черная – есть! Смотрю ниже – синее! Пальто или полупальто? Полупальто! Не вижу ботинок. Иду как привязанный, будто, кроме нас, никого на вокзале. Черные полуботинки. Все сходится, надо брать! Он к ячейкам… Все это считанные секунды, а казалось, час ходил за ним и все на меня смотрели!

– Бывает, – кивал Сабодаш.

В коридоре было шумно. Заступающая смена постовых получала оружие и радиостанции, перекидывалась шуточками.

– Завтра за грибами поспеем – к ночи обещали тридцать градусов ниже нуля.

– За волнушками?

– Нынче белых урожай!

На разводе им продиктовали приметы подозреваемого, который мог видеть шифр сестер Малаховых, попросили повторить, запомнить, потом дежурный поговорил с кем-то по телефону:

– Внимание, наряд! Ввиду задержания подозреваемого последняя ориентировка отменяется.

Из залов подтягивались в отдел сотрудники. Звонили с других вокзалов, просили старшего лейтенанта к телефону. Безалаберное настроение не покидало всех до той минуты, пока из кабинета начальника отдела не появился Холодилин вместе с незнакомым человеком, одетым в синее полупальто и черные полуботинки. Меховую кепку подозреваемый держал в руке. Холодилин проводил его до дверей.

– Еще раз прошу извинить, – почему-то строго сказал Холодилин, прощаясь, – от себя и от имени сотрудников.

– Понимаю. – Мужчина подал руку Холодилину. – Кроме меня и этих женщин, у ячейки действительно никого не было.

Когда он пошел к выходу, старослужащий у дверей взял под козырек. Следом, немного поотстав, не прощаясь, ушел старший лейтенант.

– Грузчика Орлова ко мне, – приказал Холодилин, входя в дежурку, на ходу он просматривал заявление задержанного.

«…нисколько не заблуждаюсь в отношении Вашей занятости, не строю никаких иллюзий по поводу моего положения и даже не предлагаю создавшуюся ситуацию в качестве основы для литературного сценария, поэтому не обижусь в случае отказа… Но вдруг! Вдруг вы заинтересуетесь моим делом…»

Орлов признавался в совершении инкриминируемого ему деяния: рано утром, еще пьяный, возвращаясь с Москвы-Третьей, где морально неустойчивые люди из числа проводников вагонов с вином предлагают другим морально неустойчивым лицам свою продукцию, он случайно оказался в зале, увидел запечатлевшийся мгновенно в воспаленном мозгу шифр автоматической камеры хранения…

Задержанный ставил вопрос об освобождении от наказания:

«Для борьбы с такими, как я, случайно оступившимися, надо искать новые гуманные решения…»

Однако не закрывал путь для переквалификации действий по другим статьям Уголовного кодекса Федерации, предусматривающим меньший срок наказания:

«Я не собираюсь на этих страницах приводить оправдания в доказательство своей невиновности. Мне просто хочется здесь с беспристрастностью и скрупулезностью хорошего адвоката еще раз, но уже чисто умозрительно пройтись по всей своей короткой жизни с целью анализа всех причин и факторов, приведших меня к совершению преступления, к моему моральному падению.

Прошу простить мне несколько необычную форму и тон описания, но заранее искренне заявляю, что за необычным оформлением скрывается правда и только правда…»

Заканчивал он так:

«Прошу также извинить мне то, что, не владея в совершенстве юридическим языком, я воспользовался любезной помощью своего друга, который, надеюсь, справился с этим несравненно лучше, чем я».

– Орлова! – уточнил Холодилин, дочитав заявление. – И через пятнадцать минут из той же камеры Савватьева!

Между центральным залом и входом в метро Денисов увидел женщину в искусственной дубленке. Лицо ее показалось ему знакомым. Женщина вела мужчину в куртке и сапогах. Спутник спотыкался, хотя пьяным не был. Прохожие оглядывались вслед.

«Орловы! – вспомнил Денисов. – Значит, грузчик невиновен?!»

После всех перипетий этих суток, смены надежд и разочарований Денисов впервые по-настоящему почувствовал усталость.

«Съездить домой?» – Он колебался.

Подумав, Денисов вернулся в камеру хранения. Здесь снова был полный штиль. Примерно третья часть ячеек пустовала.

Одинокая пассажирка – дама в шубе и меховой шапке, похожей на тиару, – закрывала ячейку у входа. Денисов с секунду наблюдал за ее нехитрыми манипуляциями: быстро повернув каждую из рукояток, дама захлопнула ячейку, не записав шифр.

Денисов подошел ближе.

– Добрый вечер. Правила, между прочим, не рекомендуют набирать вместо шифра год рождения. Рискованно, извините.

– Почему? Разве вы знаете, сколько мне лет? – Дама еще раз дернула за рукоятку и насмешливо улыбнулась.

– Это узнается просто. – Он подошел к ячейке и обеими руками стал быстро перекручивать шифратор.

– Ну, – торопила женщина.

Денисов в последний раз повернул диск. Раздался характерный щелчок – дверца открылась.

– Вы опасный человек: мне, между прочим, еще никто не давал моих лет. – Дама открыла сумочку и быстро подкрасила губы.

Денисов не ответил. Из бокового отсека появился Порываев. Он казался непричастным ко всему, что происходило в автокамерах, – несмотря на символ власти – ключ от ячеек, с которым никогда не расставался.

Денисов знал ребят Подмосковья – валеевских, белостолбовских, с их романтическими прическами и правилами хорошего тона, которые предписывали внешнее спокойствие, даже развязность во всех случаях жизни, особенно во взаимоотношениях с милицией и любимыми девушками.

«Любимая девушка! Вот оно! – подумал Денисов. – Как это мне не приходило в голову?! Эта отрешенность, ночные приезды на вокзал… У него появилась девушка, он думает о ней. Где она живет? Видимо, не в Москве и не в Белых Столбах – тогда бы в два часа ночи он не попал на вокзал… Господи, как просто! Она живет между Москвой и Белыми Столбами, ближе к Москве. Он провожает ее с последней электричкой и успевает только на ту, что идет на отстой в Москву».

Порываев не замечал инспектора. Лишь подойдя ближе, он словно почувствовал что-то, подозрительно посмотрел в его сторону.

– Слыхал, скоро на свадьбу пригласишь, – сказал Денисов, – правда, что ли?

Дежурный не ответил.

– По-моему, я ее знаю. Она на семь одна ездит…

Все они, жившие на линии и приезжавшие на работу в Москву, были «расписаны» по времени отправления утренних и вечерних электропоездов.

Порываев поколебался. Денисов понял: ответ на его вопрос будет дан в наиболее независимой форме.

– На семь одна она сроду не ездила. – Порываев цыкнул зубом. – На семь шестнадцать, а по пятницам и вовсе на семь двадцать девять!