Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной - Страница 54
— Да, я справлюсь с этим, если вы не будете говорить слишком быстро.
— Я постараюсь. И учтите, что перевод вам будет оплачен: вы засеките время, а я скажу вам потом, куда прислать счет. Ну-с, начнем. Восемь лет тому назад вы, господин Каменев, приехали из Кривого Рога в Ленинград, чтобы проводить в эмиграцию вашего старого друга Михаила Гранатова. На проводах было множество гостей: родственники, а также музыканты, поэты, художники. Одни приходили, другие уходили, а вы были там все время, поскольку остановились у Гранатовых. Анна еще днем зашла проститься с Мишей и пробыла совсем недолго. Вас, может быть, даже познакомили. Но друг на друга вы внимания в тот день не обратили: нет, любовь не вспыхнула между вами с первого взгляда! Однако именно в этот день вся ваша история и завязалась. Анна ушла, но вы услышали о ней в тот вечер немало интересного от других гостей. Об Анне рассказывали, что КГБ принуждает ее к эмиграции, что у нее имеется богатейшая коллекция современной живописи. Говорилось также, что если она вынуждена будет уехать, то коллекция ее достанется неизвестно кому: музеи ее не берут, а близких родственников у Анны Юриковой нет. Вы остались ночевать у Гранатова и почти до утра беседовали со старым другом. Миша признался вам, что кроме общих для всех причин, есть еще одна, сугубо личная причина, которая гонит его на Запад: его жена давно ему изменяет, она стала ему абсолютно чужой, а он не может с нею порвать из-за детей. Любит же он давно, тайно и безответно, совсем другую женщину, близкую ему по духу, замечательного человека — вас, Анна! И бедный Миша хотел уехать для того, чтобы попытаться спасти жену и семью и забыть свою запретную любовь. Вот так, совершенно случайно, вы узнали в тот день, господин Каменев, очень много интересного об Анне Юриковой.
— Что-то я не припомню, чтобы я вел такие душещипательные беседы с алкоголиком Михаилом Гранатовым, — сказал Каменев.
— Ну, тогда Миша еще не был алкоголиком, не был даже просто пьяницей. А был он талантливым музыкантом-пианистом, которому прочили большое будущее. Тогда никто не мог предвидеть, что жизнь на Западе обернется для него самой тяжелой своей стороной. Ему многие тогда завидовали, а вы больше всех.
— Это вам Майкл сказал? — осведомился Каменев.
— Конечно, нет! Он мне не сказал, а проговорился, сам того не заметив. С ним это, увы, бывает сплошь и рядом. Но продолжим. Итак, ваш друг благополучно отбыл за границу, а вы решили, что вам стоит познакомиться с Анной Юриковой поближе, и вы это немедленно сделали, сославшись на несуществующие устные рекомендации Гранатова. Устроить это было нетрудно: вы узнали адрес Анны у кого-то из ее многочисленных знакомых и явились к ней, представившись самым близким другом Миши. Так это было, госпожа Юрикова?
Анна кивнула.
— И это скороспелое знакомство очень быстро перешло в такую же скороспелую любовь. А теперь слово за вами, госпожа Ада фон Кёнигзедлер. Что писала вам из Кривого Рога ваша подруга Наталья Каменева, когда вы жили уже на Западе?
— Я понимаю, о чем вы, — кивнула Ада. — Да, Наталья уже тогда, боялась, что муж оставит ее ради Анны и всего, что есть у Анны — возможность эмигрировать, дорогие картины, известное имя. Она писала об этом стихи и присылала их мне, потому что боялась хранить их дома.
Апраксина достала из сумки папку со стихами Натальи, вынула из нее листок и прочла:
За серым облаком вода
небесная взойдет,
и в ней растает без следа
твой белый самолет.
А я останусь на земле
без неба, без воды,
и без тебя в осенней мгле
умрут мои сады.
— Вот такие стихи… Господин Каменев, вы просили у жены согласия на развод с тем, чтобы потом вытянуть ее из Советского Союза и уже на Западе снова жениться на ней?
— Я не припоминаю таких разговоров.
— Как вы забывчивы, однако! Ну ничего, я напомню. Вы предложили жене такой вариант выезда за границу, но она пригрозила, что покончит с собой в тот же день, когда вы подадите на развод. Было это или нет?
Каменев молчал.
— Костя, это же было именно так, ты мне сам об этом рассказывал.
— И не только вам, Анна. Можно мне вас так называть?
— Да зовите как хотите! Костя, что же ты молчишь?
— Это его право, — сказала Апраксина. — Право обвиняемого. Но вот Михаил Гранатов считал, что он не вправе молчать, и рассказал мне, почему вы с ним поссорились. Напомнить вам?
Каменев молчал.
— Михаил пытался вас убедить развестись с Натальей, и вы ему рассказали об этой ее угрозе. Вы еще кое-что тогда ему сказали…
— Мало ли что приходится говорить, когда крутишься между двух женщин, а все вокруг об этом знают и пристают с расспросами и советами! — неожиданно злобно ответил Каменев.
— Вы сказали Гранатову, что Анна Юрикова подавляет вашу индивидуальность и вы никогда не смогли бы с нею жить месте.
— Костя! — ахнула Анна.
— Это еще не все, дорогая Анна. Вот теперь крепитесь — сейчас я скажу самое главное. Да, вы, господин Каменев действительно любили свою жену. Любили как существо, полностью вам подчиненное, преданное и послушное, готовое на любые лишения и на любое преступление ради вас. Вы женились на ней, когда она была наивной молоденькой девушкой, и воспитывали, кроили и перекраивали из нее то, что вам было угодно. Из романтической юной поэтессы, тонко чувствующей природу, увлекающейся цветами и травами, вы сделали придаток самого себя — расчетливую мещанку, спекулянтку, валютчицу и в конце концов — убийцу, отравительницу.
— Что за вздор! Теперь у вас уже Наталья стала убийцей? Как поворачивается у вас язык клеветать на нее — ведь она до сих пор еще лежит в морге и ждет погребения!
— О мертвых хорошо или ничего? Нет, дорогой мой, в таких случаях даже о мертвых — только правду. Да, она лежит в морге и ждет погребения. Без церковного отпевания, между прочим, как самоубийца.
— И долго я буду вынужден слушать этот оскорбительный бред? — Каменев встал и обратился к инспектору Миллеру по-немецки: — Я хочу в тюрьму, инспектор. Я отказываюсь дальше разговаривать с этой безумной старухой и требую, чтобы меня либо отпустили, либо немедленно отвезли в тюрьму. Надеюсь, в Германии найдутся следователи помимо выживших из ума русских графинь, и они разберутся в этом деле.
— Сядьте на место, господин Каменев, — тихо, но очень веско проговорил инспектор Миллер. — Помните, что консультант госпожа Элизабет Апраксина участвует в следствии официально, и я вам решительно не советую ее оскорблять! Но вы можете молчать, пользуясь правом обвиняемого.
— Я так и сделаю. Я больше ни слова здесь не произнесу, — ответил Каменев, опускаясь на стул и отворачиваясь к окнам башни.
— Тем более что каждое ваше слово может быть приобщено к делу, — сказала Апраксина. — Вы имеете полное право хранить молчание — вот и помолчите! А я тем временем продолжу рассказ. И вот, после того, как Наталья категорически отказала вам в разводе, у вас возник другой план: переселиться в Ленинград, завладеть кооперативной квартирой Юриковой, а затем, если удастся, стать хранителем ее уникальной коллекции картин. И вам все это удалось довольно легко благодаря тому, что Анна оказалась натурой романтической и доверчивой. Ну что ж, ее слепоту оправдывает то, что вы со своей любовью явились к ней в тот момент, когда она только что освободилась из лагеря — измученная, истосковавшаяся по теплу и ласке. Но не весь ваш план удался целиком! Неожиданно для вас, как, впрочем, и для самой Анны, КГБ выталкивает ее на Запад вместе со всеми ее картинами. А у вас на руках остается бесполезная, как вам тогда казалось, бумажка: ее доверенность на распоряжение всей этой уплывшей на Запад миллионной коллекцией. Могу себе представить ваше разочарование!
— И это вам тоже рассказал алкоголик Гранатов?
— Вы как будто собирались молчать, господин Каменев? Передумали? Ну, как хотите. Кстати об алкоголиках: в вашем окружении имелись алкоголики и помимо Михаила Гранатова.