Ashen crown (СИ) - Страница 121

— Если такое случится, он велел передать тебе вот это, — Джули протянула маленький жёлтый стикер с номером телефона.

— Верен себе, — вздохнула Эсперанса.

— Ты ему нравишься? — Джули подалась вперёд, и в зелёных глазах сверкнули огоньки.

— Не то чтобы…

— Да брось, Эспи, милая, не помню ни одного человека, которому бы ты не нравилась.

— Так или иначе, моё сердце уже занято, — и Эсперанса не могла не рассказать о мужчине всей её жизни.

— Святой отец? — удивилась Джули. — Сам Господь перед тобой не устоял. Он и впрямь такой хорошенький?

— Он лучший, — подмигнула Эсперанса.

Хосок знал, что может положиться на Джули и её молчание. К тому же, раз Намджун доверился ей, то колебаться не стоило. Он позвонил в тот же вечер, но номер оказался занят. Хосок вернулся уставшим, обозлённым и немного разочарованным. В их комнатке уже не горел свет: Чимин спал, обняв какую-то толстую книжицу. Укрывая брата, Хосок подвинул его руку и увидел, что это фотоальбом. Вздохнув, он чмокнул его в щёку, погладил по голове и пообещал, что у них всё непременно наладится.

Вскоре Юнги попал под серию допросов, а до Чимина дошёл слух, что Чонгук наконец-то пришёл в себя. Но что-то с ним было неладно. То есть, и раньше, конечно, в нём не наблюдалось нормальности, но говорили, что когда он увидел коматозного Тэхёна и окружающую обстановку, он кричал, буйствовал и, переломав мебель, выбил кому-то зубы. Врачи посчитали обязательным подержать его в корпусе психиатрии.

Чимин продолжал переживать за Тэхёна. Прошло меньше двух недель, но сутки вытягивались годами, и за эти долгие часы ожидания складывалось впечатление, что мафия, разгулы, деньги, лившиеся рекой - иллюзия прошлой и бесполезной жизни, не принесшей ничего, кроме разрухи.

Хосок дозвонился до Намджуна, но ещё до их встречи, он отправился в тюрьму: навестить Юнги. Чтобы до отца не долетали ненужные сведения, которые могли воспрепятствовать Хосоку после, он переодевался в Эсперансу. И делал это безукоризненно и эффектно.

В тот раз на ней было чёрное кружевное платье, парик волнистых локонов и босоножки, меж грудей покоился дарованный крестик. У Юнги потеплело на душе. Значит, тогда не показалось. Но там, под веером ресниц и слоем матовых теней, был его потрясающий Хосок.

Они увиделись через толстое стекло, в такой тишине, что Хосок слышал каждый свой вздох. Конвоир долго не мог отойти, вперившись в точеную фигурку, но после недоброго взгляда падре, отступил назад, и Юнги сел. Хосок расположился напротив и придвинулся на стуле поближе. Они приложили ладони к стеклу и странно, очень аккуратно улыбнулись, вежливо приветствуя друг друга. Во взглядах появилась нежность и немного грусти.

Взяли трубки и первые две минуты просто дышали. Юнги не спускал с него глаз, Хосок тоже. Они не могли насмотреться. Ни одна из неотвратимых бед не могла отнять у них этого чувства.

— Привет, любимый, — Хосок улыбнулся, и Юнги улыбнулся в ответ.

— Привет.

— Вот уж не думал, что наше следующее свидание будет в казенном доме.

Они рассмеялись и затихли.

— Как же мне тебя не хватает, — голос Юнги приобрёл ту тягучую привлекательность, от которой Хосоку сложно сосредоточиться.

— И мне тебя.

Они поболтали о сущей ерунде, вроде того, чем тут кормят, как обращаются, что они оба делают на досуге и только потом вернулись к страшному. Да, Юнги наслышан. Общественный адвокат-бездарь разъяснял ему то, что он и так знал.

— Распинался тут, господи прости, пока я его не заткнул, — Юнги покачал головой. — Что там Чимин?

— Потихоньку, — ответил Хосок. — Там Чонгук оклемался. В психиатрии сейчас.

— А Тэхён?

Хосок опустил глаза, и Юнги закусил губу.

— Ясно. Ну, выкарабкается - сообщи.

Охотно кивнув, Хосок уверил, что ни одна новость не останется сокрытой. Расставались они тяжело. Хоть и не подавал виду, но Юнги переживал, очень переживал за то, что с ним будет. Словно карма отца пришла по его душу. И хотя, с точки зрения закона, ему есть за что сидеть, с такой-то подачки - шло бы оно всё куда подальше. Юнги грозило двадцать пять лет. Он уже представил, как практикует проповеди и читает молитвы заключенным или часто проводит время в библиотеке. Его жизнь превратится в рутину, а приходящий Хосок станет единственной отдушиной и связью с внешним миром. И его кольнуло. А будет ли такой потрясающий человек, как он, посещать это гиблое место?… И захочет ли сам падре подписывать его на такие муки?

Впрочем, быть заключенным, а не приконченным, наверное, лучше. Но с другой стороны, как много ждало лишений, с которыми Юнги никак не свыкнется. Когда взрастила сама свобода, о какой клетке может идти речь?

…И всё-таки холодными одинокими ночами он молился о том, чтобы ещё не раз видеть чистое небо.

***

Удар последовал позднее. Когда Тэхён открыл глаза. Он плохо фокусировался на происходящем, вяло разговаривал и почти ничего не мог удержать в руках. Доктора заявили о том, что поражение нервной системы в результате интоксикации могло вызвать осложнения, и этот криз может стать необратимым. Подвергать его транспортировке не решались.

Хосоку пришлось давать Чимину успокоительное: он плохо перенёс эту новость, но ещё хуже ему становилось при одной мысли о том, что их с Чонгуком будут судить в таком состоянии или не взирая на него.

— Мы что-нибудь придумаем, — всё ещё обнимая, Хосок взял брата за руку и уверенно посмотрел на часы. — Ну, мне пора. Я вернусь только с хорошими вестями. Жди.

Намджун обещал прийти вовремя.

Чимин обещал дождаться.

***

На третий день, как он оказался вдали от Тэхёна, Чонгук перестал конфликтовать с людьми в белых халатах, но и перестал есть. Его жевала тревога, постоянная и никуда не уходящая. Он дурно спал и сидел, забившись в угол.

Одна медсестра пришла к нему в сопровождении нескольких мужчин, они пытались вколоть ему что-то. Чонгук не оказывал сопротивления. Он только ощущал позабытую прелесть иглы, влезающей в вену, но ничего не видел. Может быть, это плохое лекарство, подумал он. А может быть, с ним что-то не так. Озвучили грубо: атрофия зрительного нерва. Его мозг тоже немало пострадал, просто не слетел так же быстро, как у Тэхёна. Темнота накрыла резко, влезла под веки, и не желала проявляться светом. Разум всё ещё был при нём, и одно это давало надежду на благополучный исход.

Ужасно потерять из виду очертания и предметы, которые знал наизусть. Но Чонгук не впадал в панику и смог привыкнуть к их отсутствию. Теперь его не раздражали лица, но раздражали голоса. Один из них, женский, переговариваясь с другим, резковатым мужским, сказал, что в такой-то палате очнулся “тот самый”. Чонгук знал, о ком они. И знал, когда звенят ключи, на каком он этаже, сколько вокруг людей и когда сменяется пост у двери. Те годы, что его воспитывала Стидда, не прошли даром.

Он заговорил с дежурной медсестрой. Так, как его учили: не слишком громко и не слишком тихо. Убедительно. Он чувствовал на что надавить и угадал верно: она из тех, кто идёт на поводу эмоций. Чонгук солгал о том, что Тэхён его брат, и что их нарочно оклеветали. Отчасти лгал, отчасти нет. Девушка, конечно же, смотрела новости, но вот его рука легла на её плечо, и прозвучала искренняя просьба. Она не понимала, что делает или не отдавала себе отчёта, но то, как Чонгук умолял - растопило бы любой лёд.

В грядущую ночь она помогла ему выйти в другой корпус. Чонгука не заботило то, как ей удалось, меньше всего ему хотелось думать о заботах посторонних. Держа её за руку, он шёл и представлял лицо Тэхёна, понимая, что главное - не забыть ни одной черты. Это был другой мир, новый опыт, но слабостям он не подчинялся. Он должен был дойти до него и всё рассказать. Крайне нуждался в одобрении и участии.

Оставив Чонгука, девушка разыграла волнение и уговорила полицейских у палаты Тэхёна срочно пройти с ней. У него была всего одна минута, чтобы войти внутрь, и он воспользовался ею. Комната казалась небольшой. Чонгук поводил перед собой руками и услышал неровное дыхание. Он пошёл на звук. Осторожно сел на край кровати и нащупал в ней спящего Тэхёна. Плечи, грудь, талию и бёдра. Затем лёг рядом и поцеловал в шею, взял за руку. Ему не требовалось больше ничего - даже будить его, достаточно было просто обнимать и знать, что они снова вместе.