Ashen crown (СИ) - Страница 120

К счастью или нет, но кто-то видел, как Чимин спускался вниз.

Их вытащили.

Не успели спасатели отъехать и на пару километров, как позади прогремел взрыв: Гаспар ненадолго очнулся и добрался до запасной зажигалки.

В тряске Юнги приоткрыл глаза. За руку его держала Эсперанса. Безумно красивая, даже в этом дурацком искусственном освещении, но почему-то заплаканная и встревоженная. Юнги был уверен, что попал в нужный рай.

«Господи, спасибо», — подумал он…

***

Разрушительные новости сметали всё на своём пути, пожирая добрую память о тех, кто, возможно, приложил намного больше усилий для защиты острова, чем кто-либо ещё. Учёные и не очень умы говорили без умолку, обсуждали, спорили и искали объяснение необъяснимому. Стране, как и миру - явили политических преступников, признанных одними из самых опасных за историю государства. Последний акт кто-то из телеведущих даже приравнял к пыткам газовыми камерами времён фашизма. Вся семья Ринцивилло оказалась погребена под пеплом позора. В Катании это восприняли с особым сожалением и скорбью. Находились и те, кто не верил галдящим СМИ, но таких всегда меньше. Фотографии Вико Ринцивилло и Анжело Баретти (имеющего лицо Чон Чонгука) долго не сходили с таблоидов, первых полос газет и сетевых ресурсов.

Стидду представили крайней, но на этот раз о ней сказали открыто, показали шокирующие видеоматериалы, составили такую массу сценариев для долгих лет расследований, что сомнений не оставалось ни у кого: им не дадут вернуться, ведь нашлись те, кто ответит за всё сполна и понесёт наказание.

Пропавшего без вести Эльмаза явили острову, как человека, отчаянно пытавшегося бороться с сектой. Немудрено, что отношения Турции с Сицилией наладились в мгновение ока, а новоиспеченный мэр Чон, принявший активное участие в установлении порядка по всей Сицилии, закрепился в Катании, как знаменосец справедливости.

Падре из церкви святой Марии - Мин Юнги, также был признан преступником и должен был быть арестован за хранение и распространение оружия. В отличие от Вико и “Анжело”, приговоренных к пожизненному заключению, Мин Юнги дали двадцать пять лет в колонии общего режима, смягчению послужила его полезная обществу духовная деятельность.

Бордель “Полумесяц”, как и многие другие элементы бизнеса бывшей мафии, перешёл в безраздельное пользование мэра. Таким образом, все ужасы, какими был поглощён остров, удачно списаны на террористическую группировку и секту. Все деньги и имущество, утерянные или сворованные на момент конфликтов, утраченные жизни и господа, за них отвечающие, более не имели ценности, а значит, никто не обязывался возмещать потери.

Кресла бывших хозяев пустовали недолго. Взамен прежних семей - пришли новые. И однажды, когда закончится мирное время, им так же предстоит бороться за право жить. Любая из падших империй возрождается снова, надевая другие лица, меняя маски. Это война за право держаться выдуманных правил во имя выдуманной чести, жаждущих и алчных, ревнующих и любящих из века в век. Это война людей.

Поговаривают, что неподалёку от запустевшей виллы семьи Ринцивилло, проданной зажиточному чиновнику, спустя много лет зацвёл огненно-красный делоникс, и под ним будто бы видели чьи-то тени. Они словно вернулись из небытия, чтобы с холма полюбоваться полосой блещущего под апельсиновым солнцем моря.

========== Глава 24. P.S. ==========

Серьёзная интоксикация газом утащила Тэхёна и Чонгука в кому и посадила на аппараты искусственной вентиляции лёгких. Юнги тоже не приходил в себя. Их не могли арестовать и передать следствию до тех пор, пока они хотя бы не очнутся. У палат круглосуточно дежурили полицейские, не впускали никого кроме медперсонала.

Ту минуту, когда Хосок после долгой разлуки встретил брата, он вспоминает до сих пор. Это был человек, словно пропущенный через мясорубку. Чимин никого не узнавал, не признавал и спал на скамейке первого этажа больницы. То не было выражением протеста или попыткой приковать к себе внимание. Хосок нашёл его и обнял так крепко, как только смог. Им не нужно было обсуждать случившееся, они чувствовали одно и то же горе, не помещающееся в измученные сердца.

Братья предстали перед законом абсолютно беспомощными младенцами, что вопреки нежеланию привело их к отцу. Чувствуя унижение, будто просили на паперти милостыню, они в два голоса просили его помочь. Он деланно выслушал их и посоветовал держать рот на замке во имя их же безопасности, якобы он отвоевал для них свободу, а с теми - другими, сделать ничего не в состоянии. Так предписано сверху.

Чимину и Хосоку не на кого было надеяться. Первое время им приходилось туго. Но когда ты постоянно живёшь во страданиях, ежечасно вкушая плоды действительности, потихоньку привыкаешь.

Не мог помочь и Леон. В один прекрасный день Чимин не нашёл его дома, в Катании и даже в стране. Возможно, испугавшись попасть под карающий меч, он поспешил покинуть остров. Чимин не держал на него зла и не обижался. В те дни он вообще испытывал мало эмоций: всё скомкалось в какую-то неодолимую боль.

Несколько раз его напрямую посещала идея ворваться в палату ночью и отсоединить их от злосчастных трубок, свести руки вместе и кончить прямым выстрелом себе в голову. Дать им свободу и обрести её самому. И даже тогда, даже тогда - не пойти с ними, пустив вперёд. Они не были хорошими людьми, но и не заслужили той грязи, в которой их вываляли, как свиней. Под окнами больницы иногда собирались особо громкие и беспокойные товарищи и устраивали демонстрации, мол, смертную казнь ублюдкам, нечего их лечить за налоги честных граждан. Чимин не затыкал уши, Чимин велел им всем катиться подальше отсюда и иметь совесть не мешать тем, кто лечится за свой счёт.

Он надломился изнутри, но не окончательно. Как и Хосок. Хосок жил надеждой на то, что им удастся победить обстоятельства. Плевать он хотел на беспардонные заговоры и тупики, посылал людей отца, зовущего вернуться. На пару с Чимином они заложили квартиру и обналичили все имеющиеся средства. Мэр поимел их бордель, но братья не сдавались, поселились в квартирке медсестры, с какой Чимин знаком ещё с юношества, и мало-помалу крепли духом.

Хосок всячески вертелся и искал пути обхода, он будто знал, что им нужно, но никак не мог нащупать в пространстве. Вечерами они много говорили о происходящем, но не затрагивали ноющих ран. Телевизоры, радио или сеть вызывали у обоих приступы тошноты.

Первым очнулся Юнги. Вероятно, намного раньше: просто тянул время, зная, в каком положении оказался. Узнав об этом от персонала, Хосок мысленно обрадовался, но увидеться с ним так и не смог: на следующее утро Юнги забрали следователи. Взволнованный, Хосок снова налёг на поиски Намджуна. И тем вечером, когда они с Чимином перекусывали полуфабрикатом пиццы, ему в голову пришла неожиданная мысль-памятка. Облизав пальцы, он соскочил со стула и принялся копаться в шкафу.

— Не верю я, что этот живучий шпион кони двинул, — прошипел он.

— О чём ты? — Чимин отложил еду и внимательно посмотрел на брата, извлекающего коробку с вещами, от которых он вроде бы уже давно избавился. — Опять? Сейчас?

— У нас мало времени, Чимин. Как только они вгрызутся в Юнги своими зубами, я за себя не отвечаю. Я эту тюрьму на камушки разберу.

На дне лежало платье, в котором не так давно Чимин уже видел Хосока. Облачившись в наряд полностью, Хосок немного покрутился перед зеркалом и таинственно улыбнулся. Чимин толком не понимал, зачем он это делает и куда торопится, что им движет. Но Хосока редко обманывала интуиция, и Чимин верил ему больше, чем кому-либо.

Он нашёл клуб, в котором когда-то танцевал, выпросил у тамошнего бармена адрес своей давней знакомой. Роскошная Джули всё ещё держала быка за рога и смотрелась много моложе своих лет, имела много поклонников, отличные апартаменты и по-прежнему высокие амбиции, она встретила Эсперансу тёплыми объятиями и богатым столом. Словно они не виделись какие-то несколько недель, а не лет. За чаем с коньяком разговорились, и “Эспи”, как ласково называла иногда её Джули, обмолвилась об “особых гостях”, что могли быть до неё. Прищурившись, Джули задумчиво кивнула. Да, был у неё один странный гость и говорил о некоем Хосоке, что может прийти за помощью.