Артефакт душ (СИ) - Страница 15

Девушка смущенно улыбнулась здоровяку Илбреку, наверное, самому крупному из всех, кого ей доводилось видеть, и протянула ему сверток со скромным угощением: куском зерновой лепешки, бутылью мутной воды и черпаком подгоревших овощей, которые вытряхнула на дно его грязной миски.

– Спасибо, птичка! – Гремя цепью, что сковывала его ноги, и улыбаясь в густую бороду, здоровяк разместился на ближайшем валуне. – Как сегодня погода?

– Дождь собирается, – слукавила Иоланта, передавая другим заключенным их жалкий завтрак.

– Дождь, – вздохнул Илбрек и мечтательно закатил глаза.

Иоле была непонятна страсть мужчины к небесным слезам, но она не упускала возможности его порадовать. Хотя скоро лгать уже не придется, ведь через две луны у Илбрека истекает срок заключения и он сможет насладиться дождем столько, сколько будет угодно. Ведь дождь и непогода – вечные спутники Срединных земель.

– Эй, людское отродье, чего так мало? – прокряхтел дварф Серобород и кинул в девушку тарелкой с недоеденным месивом. Тарелка упала возле ее ног и обрызгала подол шерстяного платья.

Илбрек вскочил на ноги, схватил приземистого дварфа за грудки и со всей силы встряхнул:

– Ах ты, болотная хмарь! А ну, извинись!

Серобород оскалился на бородача с заостренными ушами и придавленно прошипел:

– Все знают, что люди – воры: несут все, что плохо лежит! Не удивлюсь, если она нас объедает! Ты посмотри, какая она упитанная и как жадно блестят ее глаза!

Лицо великана исказилось гневом:

– Упитанная?! Вот эти кожа да кости – упитанная?! – Он хотел было впечатать дварфа в стену, но Иола успела его остановить, положив хрупкую ладошку на предплечье:

– Не нужно. Он прав: еды действительно мало.

– Это не значит, что он может тебя оскорблять, птичка! – проворчал великан, но гнев поумерил.

– Прошу, отпусти его.

Илбрек нехотя разжал пальцы, и дварф грузно шлепнулся на земляной пол. Злобно нашептывая себе под нос гадости, отполз в свой угол.

– Упитанная! – фыркнул великан, покачивая головой. – Да у индюшки и то больше веса, чем у моей птички!

Стараясь не расплакаться, Иола натянуто улыбнулась и стала расторопнее опустошать корзину, раздавая еду уже притихшим заключенным, большинство из которых явно разделяли взгляды своего злобного товарища. Отдав предпоследний сверток, девушка поспешила сбежать из-под их цепких и неприязненных взглядов. Она подобрала подол и юркнула в один из туннелей с мерцающими огоньками криоликов, торчащих из стен. Криолики хоть и были тусклыми, но их вполне хватало, чтобы освещать темные подземелья. В какой-то момент свет резко оборвался и перед девушкой возникла тележка, наполненная рудой. Иола нахмурилась, не решаясь ступить в темноту, и негромко позвала:

– Айлех…

Но ответом было лишь призрачное эхо, крысиная возня и свистящий гул сквозняков. Жуткое смешение звуков и давящая темнота, к которой за столько лет она так и не привыкла.

– Чего раскричалась?

Иола тихонько вскрикнула и отступила назад.

– Хочешь призвать горных троллей? Смотри, они не прочь полакомиться человеческой плотью.

– Почему тогда ты их не боишься?

– Потому что не ору, как обезумевший. – В полоске света появился парень, с ног до головы засыпанный земляной крошкой. Он попытался отряхнуть ненавистную грязь с рубахи и штанов, скрывающих худое тело с тугими мышцами, но, поняв, что это бесполезно, небрежно взъерошил темные волосы, в которых уже пряталась седая прядь, и вальяжно облокотился на стену, с усилием отводя взгляд от девушки в сторону.

– Ну, чего хотела? Мне работать надо, – с прохладой в голосе бросил парень.

Бледные щеки Иолы покрыл румянец:

– Я еду принесла.

– Могла оставить у Илбрека, я бы забрал позже, – он пожал плечами, невероятно внимательно рассматривая жука, ползущего по земляной стене, и всем своим видом показывая, как ему безразлична и она сама и её глупая забота. Он не раз говорил, чтобы она перестала вспоминать те детские бредни, в которых они клялись друг другу в верности и любви, и забыла к нему дорогу. Но девчонка была слишком упряма или глупа. Ходила и мозолила глаза каждый день, словно не понимая, что это может стоить ей жизни. Ведь с тех пор как они переступили порог зрелости, Ильга пришла к парню и недвусмысленно дала понять, что не потерпит блуда на своей земле и любое проявление похоти, так она называла их чувства, может стать последним в его жизни. Как стало последним в жизни его матери и отца, которые много лет назад были здесь каторжниками.

Парень расчесал пятернёй волосы и всё же обернулся:

– Оставь, я позже поем.

Иола сникла под непроницаемым взглядом зеленых глаз, опустила корзину и, неловко потоптавшись на месте, протянула парню широкий ремешок из тонких кожаных ленточек:

– Вот… я просто хотела подарить. Сегодня же твой праздник. – Она схватила Айлеха за запястье и потащила за собой на свет, а после положила ремешок с витиеватым плетением и красной бусиной на широкую ладонь, которая рядом с ее бледной и худенькой ручкой казалась огромной. И не только потому, что парню исполнилось шестнадцать и он практически стал мужчиной, а потому, что тяжелый труд сызмальства сделал его не в пример сильнее сверстников, живущих в деревушке у подножия горы.

– Прости, что не могу подарить что-то более ценное. И я понимаю, в этот день хочется грустить…

– Если бы понимала, не пришла бы.

Девушка упрямо поджала обветренные губы и прищурила глаза цвета лунного хрусталя. Такие прозрачные, с лёгким оттенком синевы.

– Но это глупо. Ты не виноват ни в смерти матери, ни в том, что она была рабыней. Пора это понять и отпустить. Чем старше ты становишься, тем больше черствеет твое сердце.

– Тебе легко рассуждать. Не ты убила единственного любящего тебя человека своим рождением, и не тебе за это расплачиваться.

– Но долг почти оплачен. Тебе остался от силы месяц, и ты будешь свободен!

– Ты правда думаешь, что Ильга меня отпустит?

– Да.

– Глупая ты! Ильга своей выгоды не упустит, как и не отпустит сильного и здорового раба. Найдется сто причин, почему я не смогу отсюда уйти. А если не найдется… – Парень махнул рукой. – Она призовет жнецов, а это, говорят, хуже смерти: куда и зачем они уводят, никто не знает, а те, кто знали, давно мертвы!

Горечь, обида и злость, с которой выплюнул эти слова парень, заставили сердце девушки болезненно сжаться. Ведь, несмотря на то, что они были резки, слова несли в себе правду, которую она от себя отгоняла. Иоланта не раз подходила к Ильге и спрашивала, действительно ли Айлех и здоровяк Илбрек получат свободу. Но та либо отмалчивалась, либо шипела на девушку змеей, чтобы та не совала нос, куда не следует.

– И когда ты стал таким чёрствым? – Иола с упреком качнула головой.

– Наверное, когда осознал, что я бесправный никто, такой же, как и все в этом забытом Изначальными месте. – Его плечи поникли, и он опустился на землю, уставившись на свои мозолистые и огрубевшие руки: – Долг матери привязал меня к месту, которое просто так не отпустит.

Иола подошла ближе и опустилась на корточки рядом с ним:

– Но, может, этого и не потребуется. Если мы сумеем сбежать.

План в девичьей голове родился уже давно, но сказать о нем она почему-то боялась. Боялась осуждения, либо упрека, а может, просто страшилась покинуть место, которое считала своим домом. Десять лет назад Ильга нашла чумазую, истощенную девчонку недалеко от горы Туманов, приютила и, несмотря на неприязнь к людям, вырастила, дав кров и еду.

Да, Иола тоже была невольницей, и ее судьба была не лучше, чем у парня, сидящего на холодной глине. Но, в отличие от него, ее не заставляли махать киркой и, ломая ногти, перебирать породу, выискивая в ней ценные камни. Она была помощницей по хозяйству, девчонкой на побегушках, кем угодно, но не вещью, которую можно задвинуть в угол. Она была живой и нужной. И, несмотря на вредный, порой несносный характер гномихи, чувствовала от нее участие.