Артефакт - Страница 8

– Можно сигаретку? – попросил я.

Гельман посмотрел на Смолина. Тот протянул мне сигарету и дал прикурить: надо же, как Мыхалыч его вымуштровал…

– Почему ты думаешь, что я украл эти деньги? – задал я первый вопрос согласно нашему паритетному договору. Наверно, это было не самое оригинальное начало, и я сильно рисковал утратить завоеванные позиции, но этот вопрос казался мне ключевым.

Гельман помолчал. Он явно ожидал услышать нечто более весомое, и его честолюбие профессионального психолога было уязвлено. Кажется, мой проницательный шеф уже пожалел о том, что пошел у меня на поводу… Но договор есть договор, и он смирился.

– О деньгах знали четыре человека, включая тебя. Но ты – единственный, кто мог их украсть. Остальные вне подозрений, – категорично заявил Гельман и замолчал, ожидая реплики с моей стороны.

А что я мог ответить? Я не имел ни малейшего понятия, о чем он говорит! О каких деньгах хотя бы?… Однако я прекрасно понимал, вернее, ощущал кожей, что стоит мне заикнуться о своем неведении (я ведь уже пробовал), и наш договор рухнет… Гельман определенно был уверен, что мне прекрасно известны все детали. Я зацепил его любопытство и заставил сомневаться только потому, что повел себя не совсем ожидаемо. Он ведь достаточно хорошо знал меня и вряд ли видел во мне хорошего актера. Наверное, именно поэтому он и допустил мысль, что я не прикидываюсь. Однако этого явно было мало. Чтобы убедить Гельмана в моей невиновности, мне необходимо было выложить перед ним неоспоримые факты.

– Что еще?.. – спокойно спросил я, очень рассчитывая на то, что в процессе разговора всплывет что-нибудь такое, за что я смогу зацепиться и выкарабкаться из этой безумной западни.

– Это основная причина, – отрезал Гельман, и мне стало понятно, что подсказки не будет.

«Четыре человека… Я и трое неизвестных», – уныло соображал я, словно двоечник перед грозным учителем. Только учитель был уж слишком суров, да еще и сам не знал ни хрена… Похоже, мне придется поискать какого-то неучтенного Гельманом «пятого», раз он этого сделать не удосужился: для него в этой его задачке с тремя неизвестными ответом был я…

Гельман внимательно смотрел мне в глаза:

– Есть и другие причины, – продолжил он, будто смилостивился. – Ты знал, как отключить сигнализацию. Знал, как проникнуть в помещение. Ты отлично ориентировался в том, как функционирует охрана, – еще бы, ты ведь сам налаживал работу охраны…

Я молчал. Все было правильно. Но от этого легче не становилось. Мои надежды таяли – ни малейшей зацепки я не видел. Зато теперь я хоть сообразил, о каких деньгах вообще идет речь.

По роду службы я действительно был в курсе, что здоровенный сейф, оборудованный новейшим швейцарским замком, стоит в кабинете генерального не просто для солидности. Временами в стальное брюхо этого монстра попадали лакомые куски – как правило, там ненадолго оседал черный нал, предназначенный для каких-то мутных операций, которые на российском финансовом поле вынуждены проводить даже самые солидные компании. Какие суммы там оседали, я, конечно, не знал, но, судя по сегодняшней выходке Гельмана – суммы были немалые…

– Ну, так тебе есть что сказать? – поторопил Гельман. Его терпение иссякало, а сомнения и любопытство все более рассеивались под гнетом моего молчания.

– Когда пропали деньги? – спросил я.

– Ну что еще за дерьмо… – нахмурился он. – Ты знаешь, когда.

– И все-таки.

– Месяц назад, – вздохнул он. – Что ты хочешь мне втереть?

– Месяц назад я был в тюрьме, – напомнил я удивленно и сразу понял, что мне не стоило этого говорить.

Гельман бросил взгляд в сторону Смолина, стоявшего у входа в беседку, и тот махнул рукой своим парням: аудиенция была окончена…

Меня били еще минут десять, предусмотрительно залепив рот. Это продолжалось до тех пор, пока капитан Смолин, расположившись неподалеку на гравии, не закончил возиться с паяльной лампой. Он пытался добиться от лампы эффектной огненной струи, но лампа явно была не расположена к дешевым эффектам. Она долго чихала, испуская хилые струйки черной копоти, прежде чем заработала как надо.

– Все, готово, – сообщил, наконец, капитан. – Давайте-ка его сюда.

– Погоди, – вмешался «сердобольный» Гельман. – Зря, что ли, старались? Надо дать ему последнее слово… Коля, сними пластырь.

Один из коллег Смолина снова сорвал скотч с моих губ.

– Есть новости? – наклонился ко мне Гельман.

– Ладно… – сплюнув, сказал я, в полной мере оценивая ситуацию: нужно было что-то срочно придумывать, иначе все это печально закончится. Они меня изуродуют и в конце концов убьют, уверенные, что я должен расколоться. Какой у них еще есть выход?.. А у меня?..

– Что, ладно? – уточнил Гельман.

– Я покажу, где деньги.

Меня снова упаковали и погрузили в багажник. Следуя моим ценным указаниям, мы отправлялись в Псковскую область – в ее самую что ни на есть глубинку, так что в качестве багажа мне предстояло провести несколько часов. У меня не было больших надежд на то, что где-нибудь по дороге нас остановят на одном из постов и проверят багажник: удостоверение капитана Смолина наверняка хранило меня от подобных счастливых случайностей. Ментов Михалыч, видно, настоящих подключил, но своих – «гибридных». И все же рассчитывать я мог только на счастливые случайности. Никакого определенного плана у меня не было: только тянуть время. Именно потому мы так далеко и отправлялись. Чем дальше – тем лучше. Им еще повезло, что я не потащил их за кубышкой куда-нибудь на Таймыр: я плохо знал восток страны…

Гельман с нами не поехал – не мог бросить дела. Об этом я услышал, уже лежа в багажнике, и, честно говоря, порадовался: одну умную голову они теряли.

До места мы добирались часов пять, так что у меня было время поразмыслить обо всем. Однако мысли мои текли словно песок сквозь пальцы, не оставляя в голове никакого вразумительного осадка. Тому, что кто-то почистил у генерального сейф, особенно удивляться не приходилось. Утечка информации – дело житейское, и, если Гельман говорил о четверых осведомленных, это могло означать, что каждый из этих четверых (даже сам генеральный) был способен стать источником утечки, возможно, и ненамеренно… Насколько я понимал, в эту четверку Гельман включил себя, меня, генерального и… кого-то еще. О четвертом я мог только гадать, но, скорее всего, именно он сейчас и должен быть на моем месте. Какого лешего я за него отдуваюсь?.. Если бы Гельман удосужился выслушать все мои вопросы, а не ждал, что я тут же выложу ему безукоризненную оправдательную версию, может быть, вместе мы и докопались бы до истины. Однако он предпочел иной путь…

Почему тюрьма не стала для меня алиби, вот что странно… Конечно, бывают исключительные варианты – и из тюрем некоторые индивиды делами ворочают – но неужели Гельман считает, что я настолько крут? Смешно… Да о чем я вообще думаю! Буквально вчера мы мило беседовали у него в кабинете, и ни о каких предъявах с его стороны не было и речи, а теперь оказывается, что он уже месяц считает меня вором. Я правильно понял?.. Может, у меня что-то с головой? Или у него? Похоже на то… Уж не знаю, кто сошел с ума, я или Гельман, но за несколько часов, проведенных в багажнике, ни одна здравая мысль, способная прояснить ситуацию, мою голову так и не посетила…

– Вылезай, – сказал Смолин, подняв крышку багажника. Двое его молчаливых помощников вытащили меня и бросили на землю, словно мешок. Только скотч позволил мне удержаться в рамках цензуры: могли бы и понежней, я ведь каких денег теперь стоил…

– Давай, показывай дорогу, – объявил капитан.

«Интересно, как?» – подумал я.

Проявив чудеса сообразительности, он самостоятельно пришел к той же мысли и протянул руку к моим губам. Я, сморщившись, замычал.

– Садись в машину, – велел Смолин, когда они сняли с меня путы и помогли встать.