Аромат зеленого яблока - Страница 3

По грунтовой дороге поднялись к поселку, фотографируясь в особо живописных местах. Сначала Маша думала, что ребята – Саша и Толя – «забиты» желтоголовыми сестрами. Но в процессе прогулки выяснилось, что ребята «ничьи», а симпатичный Толик даже стал оказывать Маше знаки внимания. И ее вдруг снова, как вчера вечером, охватило пьянящее чувство авантюры. Она, неожиданно для себя самой, позволила себе легкий флирт с новым кавалером. Это ей удалось, и теперь Толик стал держаться поближе к ней, а на одной съемке, когда компанию фотографировала Галка, положил руку Маше на плечо. Такое развитие событий, по всей видимости, не устраивало сестер, которые сами имели виды на ребят. То, что сестры тайно бесятся, Маша не замечала. И когда в присутствии Толика Галка нарочно во всеуслышание спросила ее: «Маша, а где твой Дима?», Маша ответила доверчиво и беспечно:

– Не знаю. Мы с ним после обеда не виделись.

После такой провокации Толя к Маше больше не подходил.

В поселок заходить не стали, – лишь прошли мимо деревянных ступенек, ведущих к нему. Машу поразило, что возле лестницы на низеньких тележках сидело несколько безногих инвалидов. Утром, сойдя с теплохода, она тоже видела на пристани пьяного мужичка без обеих ног, валявшегося рядом со своей тележкой. Кто они? Почему их такое скопление в одном месте?

Побродили по окрестностям. Маша фотографировала купола с крестами ветхого собора с облупленными, до кирпичей, стенами. Устроив небольшой привал на живописном холме, компания вернулась обратно.

На пристани стояли Дима с Сергеем, покуривали.

– А мы в поселок ходили, – похвалилась Маша.

– А мы почему не пошли? – спросил Дима Сергея.

Тот пожал плечами.

– Я хотела вас позвать, – сказала Маша. – Но вас в каюте не было.

Маша осталась с ребятами. Рядом стояли откуда-то взявшиеся плетеные кресла. Они уселись в кресла и стали любоваться солнцем, заходящим в залив.

– Смотрите! – вдруг воскликнула Маша и указала на плавающего недалеко от берега мужчину.

– «Морж»! – удивился Дима.

Из воды торчали только голова и плечи «моржа», руками в рукавицах он отталкивал огромные льдины.

– Во дает мужик! – поразился Сергей.

– А почему он в рукавицах? – не поняла Маша.

– Чтобы руки о лед не поранить, – ребята вдруг услышали незнакомый голос и обернулись: рядом в кресле сидел мужчина лет сорока интеллигентного вида, на которого они прежде не обратили внимания. Он тоже наблюдал закат.

Неожиданный собеседник представился Виталием Андреевичем и, как-то ненавязчиво, к слову, стал рассказывать об острове. Его рассказы были намного интереснее щебета экскурсоводши. Да и говорил он то, что говорить советскому экскурсоводу никак не полагалось. Он рассказывал, как монахи, когда началась советско-финская война, ушли в Финляндию, чтобы спастись от советской власти. А были здесь действительно шикарные плодородные сады. В монастырских парниках монахи круглый год выращивали огурцы, помидоры, арбузы, дыни, персики, абрикосы, виноград и даже ананасы. Советская власть разорила монастырь, от садов практически ничего не осталось.

– А мы сегодня утром на скит набрели, – сказала Маша. – Тоже полуразрушенный весь, старый.

– Вероятно, вы набрели на маленькую деревянную часовню, что входит в комплекс Гефсиманского скита, – поправил Виталий Андреевич. – Она действительно пока не отреставрирована.

– А почему здесь так много инвалидов? – снова поинтересовалась Маша. – Мы в поселке нескольких на тележках видели. И на пристани один валялся, как только мы прибыли.

– Их после войны сюда вывезли, – стал рассказывать Виталий Андреевич. – В те годы в городах было очень много калек. Они нищенствовали, попрошайничали. Одним словом, портили вид. – В голосе рассказчика появилась ирония. – А мы мирную жизнь восстанавливали, города отстраивали. Вот их всех собрали и вывезли на Валаам. Организовали Дом инвалидов – он в поселке находится. Они раньше на причал часто выходили. Вернее, прикатывали на своих тележках к прибытию теплоходов. Хорошую милостыню получали от туристов. Потом им и это запретили: впечатление от острова портят, своим видом травмируют отдыхающих. – Виталий Андреевич снова грустно улыбнулся. – Эти, на тележках, еще сами как-то передвигаться могут. А много было таких – без рук, без ног. Их называют «самоварами». В специальных кожаных мешках их подвешивают к потолку – только голова торчит. Санитарки за ними ухаживают, кормят.

– И они что… тоже здесь, на острове? – подавлено спросила Маша.

– Возможно, еще кто-то и остался, – качнул головой Виталий Андреевич. – Умерло много. Времени-то с тех пор сколько прошло…

На ребят этот рассказ произвел большое впечатление. И прозвучал откровением. Некоторое время они сидели притихшие. Машиному воображению представилась огромная комната, наподобие спортзала у них в школе: к потолку подвешено много черных кожаных мешков, а из них торчат бородатые головы «самоваров». Они все кричат, мычат, просят есть, а между ними мечутся медсестры в белых халатах с ложками и кормят их кашей.

После таких мрачных картин чудесный остров для Маши несколько померк. От него повеяло жутковатым холодком. Она подумала: хорошо, что они не пошли в поселок, а то бы непременно увидели бородатых мужиков в мешках.

Впрочем, никакие страсти-мордасти не помешали Маше с нетерпением ждать времени после ужина, когда они с Димой останутся вдвоем.

Дима зашел за ней в каюту, и они отправились на танцы, устроенные, как вчера, на верхней палубе. Музыка гремела во всю.

Танцевали только медленные танцы, и только вдвоем. Среди танцующих Маша увидела Толика. Он хорошо ей улыбнулся и оценивающим взглядом окинул Диму. Маша подумала, что захоти она, и Толик был бы ее. Но Дима ей нравился больше.

Он нежно обнимал ее за талию, а она, положив ему руки на плечи, уткнулась в его темно-коричневую кофту.

элегически вещал Боярский, -

Маша смотрела поверх Диминого плеча на танцующих и думала о Диме. Он не похож ни на кого из ее прежних знакомых. Ни на тех, с кем она знакомилась на танцах в местном Дворце культуры, ни, тем более, на заводских ребят. Те были вечно в каких-то затрапезных серых костюмах, вытянувшихся свитерах, часто с немытыми волосами. В них было что-то беспросветное, неинтересное. Ей никто не нравился. Маша готовила себя к студенческой жизни, считая, что именно там у нее всё начнется. И вот внепланово возник Дима. Ленинградец, один у родителей. Чистенький, аккуратненький. Светлые брючки, свитерок с выпущенным поверх него воротничком белой рубашки, и эта грубой вязки кофта вместо унылого опостылевшего пиджака. И копна светлых волос. А какие голубые глаза были у него сегодня утром, когда они гуляли по острову. И как приятно от него пахнет яблоком. И как нежно он ее сейчас обнимает… И Маша призналась себе, что с нетерпением ждет диванчика.

После нескольких медленных танцев ноги обоих сами привели в благословенный закуток. Сначала они чинно сидели рядом. Было прохладно, и Дима грел в своих руках Машины застывшие пальцы. Когда погасили основной свет, и в закутке воцарился полумрак, Дима смелее, чем вчера, привлек Машу к себе, и она тут же потянулась к нему лицом…