Арлекин - Страница 3

– Да, доложил.

Он закрыл лицо большими руками и наклонился к коленям, будто теряя сознание.

– Этого я и боялся, – донесся его шепот.

– Послушайте, Малькольм, я что-то не догоняю. Какая-то группа сильных вампиров лезет в вашу церковь – так причем тут Жан-Клод?

Он посмотрел на меня, и глаза его посерели от тревоги.

– Скажите ему то, что я сказал вам. Он поймет.

– Но я не понимаю!

– Жан-Клод дал мне время до Нового года – подумать и ответить насчет клятвы крови. Он великодушен и терпелив, но в совете есть вампиры, не обладающие ни одним из указанных качеств. Я думал, они будут гордиться тем, чего я достиг. Думал, им это будет приятно, но сейчас я опасаюсь, что совет не готов увидеть мой славный новый мир свободной воли.

– Свободная воля – это для людей, Малькольм. Общество противоестественных созданий держится на власти.

Он снова встал.

– Выполнение ордера почти целиком предоставляется на ваше усмотрение, Анита. Не используете ли вы эту свободу хотя бы частично, чтобы попытаться выяснить истину перед тем, как убивать моих прихожан?

Я тоже встала:

– Гарантировать ничего не могу.

– Я бы о таком и не просил. Я просто прошу вас поискать истину до того, как будет слишком поздно для Салли и другого моего прихожанина, чье имя вы мне даже не называете. – Он вздохнул. – Я же не отослал Салли из города, почему же в другой раз я поступлю иначе?

– Вы сюда входили, уже зная, что Салли в беде. Имя второго плохого парня я вам подсказывать не буду.

– То есть это мужчина?

Я посмотрела на него – просто посмотрела, радуясь, что могу выдержать полный контакт взглядов. Когда я еще не могла смотреть вампиру в глаза, изображать крутой взгляд было затруднительно.

Он расправил плечи, будто только сейчас заметил, что сутулится.

– Даже этого вы не хотите мне сообщить? Пожалуйста, передайте Жан-Клоду, что я вам говорил. Мне следовало бы прийти к вам сразу. Я думал, что это моральные принципы не дали мне сразу бежать к вам, к той структуре власти, которую я презираю. Но это были не принципы, а грех – грех гордыни. Я только надеюсь, что моя гордыня не будет стоить жизни моим последователям.

Он пошел к двери.

– Малькольм! – окликнула я его.

Он обернулся.

– Насколько это срочно?

– Это срочно.

– Два часа могут быть существенны?

Он задумался.

– Быть может, а в чем дело?

– Я сегодня не увижусь с Жан-Клодом. И хотела знать, надо ли мне ему звонить, передать вкратце?

– Да, очень прошу вас, передайте. – Он наморщил лоб. – А как же это вы не увидите сегодня вашего мастера, Анита? Вы не вместе живете?

– Вообще-то нет. Я у него провожу дня три-четыре в неделю, но у меня свой дом.

– И сегодня вы будете убивать моих родичей?

Я покачала головой.

– Тогда будете поднимать моих хладных братьев. Чей благословенный сон нарушите вы сегодня, Анита? Чей зомби встанет, чтобы кто-нибудь из людей получил наследство или же вдова утешилась?

– Сегодня зомби не будет.

Меня очень озадачило его отношение к тому, что зомби будут оскорблены. Никогда не слышала, чтобы вампир объявлял о своем родстве с зомби, гулями или с кем бы и чем бы то ни было, кроме вампиров.

– Что же тогда удерживает вас сегодня вдали от объятий вашего мастера?

– У меня свидание, хотя это совершенно не ваше дело.

– Но ведь не с Жан-Клодом и не с Ашером?

Я покачала головой.

– Тогда с вашим царем волков, Ричардом?

Я снова покачала головой.

– Ради кого же вы покинули этих троих? А, ваш повелитель леопардов, Мика.

– Снова нет.

– Я поражен, что вы отвечаете на мои вопросы.

– Честно говоря, я тоже. Наверное, потому, что вы продолжаете называть меня блудницей, и, наверное, мне хочется вас мордой в это ткнуть.

– В тот факт, что вы – блудница?

Его лицо не изменилось ни капли при этих словах.

– Я знала, что вы не сможете, – сказала я.

– Что не смогу, миз Блейк?

– Не сможете долго вести себя мило и вежливо, чтобы получить мою помощь. Знала, что если так продолжать, вы снова станете злым и презрительным.

Он слегка поклонился мне – одной головой.

– Я вам сказал, миз Блейк: мой грех – гордыня.

– А каков мой грех, Малькольм?

– Вы хотите, чтобы я оскорбил вас, миз Блейк?

– Я хочу услышать, как вы это скажете.

– Зачем?

– А что такого? – спросила я.

– Ну, хорошо. Ваш грех – похоть, миз Блейк. Как и вашего мастера и всех его вампиров.

Я покачала головой и скривила губы в неприятной улыбке. Такая улыбка оставляла у меня глаза холодными и означала обычно, что я таки здорово разозлилась.

– Это не мой грех, Малькольм. По крайней мере не тот, что мне всех роднее и ближе.

– А каков же ваш грех, миз Блейк?

– Гнев, Малькольм. Гнев.

– Вы хотите сказать, что я вас разозлил?

– Я всегда злая, Малькольм. Вы мне только дали цель, на которую эту злость направить.

– Вы кому-нибудь завидуете, миз Блейк?

Я подумала, потом покачала головой:

– На самом деле нет.

– О грехе лености не спрашиваю; вы слишком много работаете, чтобы можно было об этом говорить. Вы не жадина и не обжора – алчность и чревоугодие отпадают. Вы горды?

– Иногда.

– Итак, гнев, похоть и гордыня?

Я кивнула:

– Похоже, раз мы решили считать.

– О, некто считает все наши грехи, миз Блейк, не сомневайтесь в этом.

– Я тоже христианка, Малькольм.

– И вы не боитесь, что можете не попасть на небо, миз Блейк?

Вопрос был настолько странным, что я даже на него ответила.

– Когда-то боялась, но моя вера до сих пор заставляет светиться крест. Мои молитвы все еще имеют силу прогонять созданий зла. Бог не оставил меня – просто праворадикалы-фундаменталисты от христианства хотели, чтобы я в это верила. Я видала зло, Малькольм, настоящее зло. И вы – не оно.

Он улыбнулся – мягко, почти смущенно.

– Я пришел к вам за отпущением, миз Блейк?

– Вряд ли у меня есть власть отпускать вам грехи.

– Я бы хотел до того, как умру, исповедоваться священнику, миз Блейк, но ни один из них ко мне не приблизится. Они святы, и сами признаки их призвания вспыхнут пламенем от одного моего присутствия.

– Это не так. Освященные предметы вспыхивают, если верующий впадает в панику или если воздействовать на них вампирской силой.

Он заморгал, и я поняла, что это непролитые слезы блестят у него в глазах, отражая свет электрических лампочек.

– Это правда, миз Блейк?

– Ручаюсь.

Его отношение заставляло меня за него испугаться, а мне очень не хотелось бояться за Малькольма. У меня полно в жизни народу, о котором надо волноваться, и меньше всего мне нужно было добавлять к этому списку Билли Грэма от нежити.

– Вы знаете каких-нибудь священников, которые согласились бы выслушать очень долгую исповедь?

– Может быть, хотя не знаю, будет ли им позволено дать вам отпущение, поскольку вы, строго говоря, в глазах Церкви мертвы. У вас обширные связи в религиозном обществе, Малькольм, и наверняка кто-нибудь из лидеров других Церквей с радостью примет вашу исповедь.

– Мне не хочется их просить, Анита. Я не хочу, чтобы они знали мои грехи. Я бы предпочел… – Он запнулся, потом договорил, но наверняка не то, что собирался сказать вначале. – Без шума. Я бы предпочел исповедоваться келейно.

– Откуда вдруг такая потребность в исповеди и отпущении?

– Я по-прежнему верую, миз Блейк. То, что я стал вампиром, не изменило этого. И я хочу умереть, разрешенный от грехов моих.

– Но почему вы ожидаете смерти?

– Передайте Жан-Клоду то, что я говорил – о незнакомце или незнакомцах в моей церкви. Скажите ему о желании поведать мои грехи священнику. Он поймет.

– Малькольм…

Он будто не услышал, но у двери остановился, взявшись за ручку.

– Я беру свои слова обратно, миз Блейк: я не сожалею о том, что пришел. Я сожалею только о том, что не пришел на несколько дней раньше.