Аристократ на отдыхе. Том седьмой (СИ) - Страница 9

— Между мной и Ильей Петровичем никогда ничего не было. — горячо сказала она. — Вы мне верите?

— Верю, — нетерпеливо кивнул я. — В любом случае, это меня не касается. Зачем он выходил в ваш сад?

— Он хотел сочинить музыку, — объяснила женщина. — Такую, чтобы она трогала не только людей, но и демонов.

— Зачем? — уточнил я.

— Он мечтал прославиться. Хотел, чтобы о нем говорили во всей Империи.

— А зачем он вам об этом рассказал?

— Я тоже когда-то интересовалась музыкой, пока не вышла замуж. Илья Петрович об этом знал. Холмск — маленький городок, здесь все друг друга знают.

— Это вы предложили Резникову учить ваших детей?

— Да, — кивнула Елена. — Он… он так беден, вы не представляете. И очень талантлив. Я просто хотела ему помочь, поддержать.

— И как, получилось у него сочинить свою музыку?

— Да. Он придумал тему и даже наиграл ее мне. Она такая странная, от нее мурашки бегут по коже. А у Ильи Петровича прямо горели глаза.

— И он захотел пройти в аномалию, чтобы сыграть свою музыку Авессалому?

— Да. Он просил у меня разрешения. Я сказала, что спрошу у мужа, как только выберу подходящее время. Я не хотела, чтобы Иннокентий подумал что-то не то, понимаете?

— Понимаю, — кивнул я. — Это все, или вы можете рассказать что-то еще?

— Я больше ничего не знаю. В последний раз Илья Петрович закончил урок как обычно, и ушел. Я сама заперла за ним калитку. Больше я его не видела. Вы думаете, это он украл Авессалома?

— Разберемся, — улыбнулся я. — Кажется, отец Иннокентий идет.

Отец Иннокентий торжественно водрузил на стол небольшой бочонок, покрытый пылью и паутиной.

— Вот, — басом сказал священник. — Лучший наш кальвадос! Мы с Авессаломом его два года назад сделали. Ох, и урожай тогда был! Всю аномалию яблоками усыпало, словно пустыню — манной небесной. Авессалом говорил, что это добрый знак…

Отец Иннокентий пригорюнился, вспомнив, что его демон бесследно пропал. Жена священника с тревогой смотрела на меня. Я незаметно кивнул ей и сказал священнику:

— В другой раз попробуем твой кальвадос, отец Иннокентий. У меня появились кое-какие мысли, куда мог подеваться Авессалом. Схожу-ка я, поговорю с твоим соседом. Что ты можешь о нем сказать?

— О Якове? — удивился священник. — Ничего особенного. Сосед, как сосед — тихий, одинокий. Утром уходит на службу, вечером возвращается, и не видно его. Сидит дома. Я как-то зашел к нему, на праздник позвать. Так он дверь не открыл. Спал, наверное.

Я вспомнил блеск стекла в чердачном окне Якова Пермякова и усмехнулся. Скорее всего, Пермяков днем и ночью наблюдает за домом священника. Только вот зачем?

Выйдя из двора отца Иннокентия, я подошел к дому Якова Пермякова. Старый деревянный дом в два этажа стоял посреди небольшого, но крайне запущенного сада. Деревья и кусты истосковались по секатору садовника. Дорожки были покрыты лужами и усыпаны бурой опавшей листвой.

Я толкнул калитку, и она недовольно заскрипела.

— Господин Пермяков! — крикнул я. — Открой! Надо поговорить.

Из дома не донеслось ни звука. Только темные окна подозрительно смотрели на меня, словно прикидывали — зачем я пришел.

Короткохвостая лесная мышь серым комочком прокатилась по тропинке и юркнула под крыльцо.

— Он точно дома, Ник, — предупредил меня Умник. — Я его чувствую. Он слышит тебя и боится. Притаился.

— Ничего, — усмехнулся я. — Сейчас мы выгоним его из норки.

Я поднялся на крыльцо и ударил кулаком по старой двери, с которой местами слезла краска.

— Пермяков, это губернатор! Открывай, или сломаю дверь!

За дверью послышался сдавленный вздох. А потом мягко упало что-то тяжелое.

— Похоже, он потерял сознание, — озадаченно сказал Умник. — От страха, что ли?

— Нет, от счастья, — язвительно ответил я. — Рад визиту высокопоставленного должностного лица.

Ухватившись за кованую ручку, я дернул дверь на себя. Слабо прибитая щеколда отлетела, а вместе с ней развеялось охранное заклятье. Оно было такое слабое, что я едва почувствовал его. Но, все же, заклятье было! Интересно, кого это Пермяков так опасался?

Распахнув дверь, я шагнул в дом. На полу лежал тщедушный человек лет сорока — небритый и лопоухий. Зеленоватым цветом острого лица он напомнил мне Живчика, только Живчик был симпатичнее.

Пермяков был без сознания.

Я наклонился над ним и потряс за плечо.

— Пермяков! Очнись!

Призыв не подействовал. Тогда я позвал своего демона Природы:

— Живчик, приведи его в чувство.

Ладонь кольнуло. Тонкий зеленый стебель вырос из основания большого пальца и, словно живой, залез под одежду Пермякова.

Через секунду Пермяков открыл глаза и снова сдавленно охнул.

— Не трогайте меня! — хрипло зашептал он и попытался отползти от меня, извиваясь всем телом.

Я покачал головой.

— Даже не собирался. Я просто хочу с тобой поговорить. Вставай.

— Господин губернатор, я ничего не делал! — продолжая лежать на спине, взмолился Пермяков.

На меня накатило раздражение. Если с каждым свидетелем будет столько возни, то я и до зимы не найду пропавшего демона. А у меня, между прочим, уйма важных государственных дел!

— Вставай! — с угрозой в голосе повторил я. — Иначе я тебя убью и допрошу твоего призрака.

Угроза подействовала замечательно. Пермяков мгновенно вскочил и вцепился дрожащими пальцами в дверной косяк.

— Не убивайте! — заныл он. — Я все скажу!

— Вот, и замечательно, — вздохнул я. — Зачем ты следишь за домом священника?

— Это не я, — моментально ответил Пермяков.

Опять двадцать пять!

— Убью, если будешь врать, — напомнил я, и острое лицо Пермякова перекосилось от страха.

— Господин губернатор, мне просто было обидно! — быстро заговорил он. — У священника есть демон. Господин уездный комиссар к нему в гости ездит. А я? А меня господин Тишин даже не замечает. А ведь я третий год в управе верой и правдой служу, документы переписываю, письма подшиваю.

— Давай ближе к делу, — оборвал я его излияния. — Хотел в чем-то уличить священника?

Пермяков виновато опустил глаза.

— Да. Мне обидно было, что…

— Ясно. Идем, покажешь мне свой наблюдательный пункт.

Вслед за Пермяковым я поднялся по скрипучим ступенькам на второй этаж. Отсюда крутая и хлипкая лесенка вела на чердак.

— Осторожно, она шатается, — предупредил меня писарь.

И привычно полез наверх.

Возле чердачного окна стояла на треноге большая подзорная труба. Рядом с ней — удобное кресло с вытертой обивкой. Видно, Пермяков проводил в этом кресле все свободное время.

Труба была направлена точно на дом отца Иннокентия.

Я наклонился и посмотрел в окуляр. Двор и сад священника отлично просматривались — я видел трепещущую ярко-зеленую пленку портала аномалии. А еще увидел через окно отца Иннокентия — священник о чем-то разговаривал со своей женой.

— Ночью тоже следишь за священником? — спросил я Пермякова, не отрываясь от окуляра.

— Да, — убитым голосом подтвердил писарь.

— Видел кого-нибудь возле аномалии священника?

— С ней что-то случилось, господин губернатор? — оживился Пермяков.

Я молча ждал ответа.

— Видел, — закивал писарь. — Учитель музыки постоянно к ней ходит. И еще дурачок из церкви. Я его два раза видел.

— Кто из них входил в аномалию?

— Оба, — к моему удивлению сказал Пермяков.

Я оторвался от окуляра и нахмурился.

— А ты мне не врешь, часом?

— Что вы, господин губернатор! Своими глазами видел, как они в аномалию входили.

— Вместе? — уточнил я.

Кажется, вокруг безобидной природной аномалии отца Иннокентия плелся целый заговор.

— Нет, ваше сиятельство! — замотал головой Пермяков. — Они поодиночке в аномалию шастали. Вместе я их никогда не видел.

Это осложняло дело. Теперь придется говорить и с учителем музыки, и с блаженным, которого отец Иннокентий так неосмотрительно решил накормить.