Архив графини Д. - Страница 13

Не смейся надо мной, Китти; не думай, что я стараюсь писать высоким слогом; право, я тебе пишу все, что чувствую на самом деле. Это не то, что в Петербурге, где мы, бывало, так восхищались природой на словах, а думали в это время совсем о другом. Есть и другое чувство, о котором я много говорила прежде, но которое испытала в полном объеме только теперь, это — любовь к детям. Конечно, я и прежде любила детей, но много думать о них мне просто было некогда. Моему Мите идет одиннадцатый год, и я только теперь узнала, как он умен и мил. Каждый день он или поражает меня каким-нибудь метким замечанием, или делает мне такой вопрос, который ставит меня в тупик, и я потом роюсь в книгах, чтобы ответить ему. Одно меня удивляет и мучит: перебирая со мной всех наших знакомых, он ни разу не произнес имени Кости. Неужели и он что-нибудь понимает? Несколько раз я хотела прекратить эту неловкость и сама заговорить о нем, но какая-то непреодолимая сила меня удерживала. А что, если я покраснею, назвав его? А что, если покраснеет Митя? Пытливый взгляд этих десятилетних глаз смущает меня больше, чем насупленные брови и важная осанка Ипполита Николаича.

Но довольно говорить о себе, позволь мне сказать несколько слов о тебе. Я всегда считала тебя необыкновенной женщиной во всех отношениях. Все успехи и почести, которых другие добиваются всю жизнь, приходят к тебе как-то сами собою. Всякий свой каприз ты приводишь немедленно в исполнение и без колебания переходишь ту черту, перед которой другая остановилась бы в страхе. В тебе живет какое-то убеждение, что никто и подозревать тебя не может. До сих пор это тебе удавалось, но ведь ты знаешь, милая Китти, les jours se suivent, mais ne se ressemblent pas^[73]. Помнишь, что ты мне ответила раз ночью в Монплезире, когда я спросила, что тебе за охота беречь все эти письма, которые могут тебя скомпрометировать? Ты мне сказала: «Мой муж так во мне уверен, что если б даже он увидел меня в чьих-нибудь объятиях, он не поверил бы глазам своим». Но ведь это — большое преувеличение, Китти, au fond ce n'est qu'une phrase^[74]. Какая-нибудь неосторожность, какой-нибудь пустяк может тебя выдать, и тогда все здание рухнет, и муж возненавидит тебя тем сильнее, чем больше тебе верил, и свет накинется на тебя с ожесточением, чтобы отомстить за то поклонение, которым он так долго окружал тебя. Свет не любит тех, кому поклоняется добровольно. Послушайся меня, мой милый, добрый друг Китти: сожги свой знаменитый архив, а с ним вместе и все то, что делает этот архив интересным для тебя; одним словом, будь действительно такою, какою считают тебя другие. Тебе это не будет стоить особенных усилий: я ведь знаю, что у тебя не было ни одного серьезного увлечения. Расставаясь со своими «капризами», ты ведь не испытаешь и сотой доли того, что выстрадала я из-за моего первого и последнего увлечения. Оно длилось около двух лет, но на него ушло у меня столько сил и чувства, что эти два года казались мне целой жизнью, и я сначала не понимала, как все это могло кончиться. Теперь я не понимаю, как оно могло начаться, и, конечно, отдала бы половину того, что мне осталось прожить, только за то, чтобы оно никогда не начиналось.

Не сердись, дорогая моя Китти, что твоя взбалмошная, безумная Мери дает тебе советы, но поверь, что советы эти идут из глубины сердца, полного любви и благодарности к тебе. Ты докажешь, что не сердишься, если напишешь мне такое же длинное письмо, как мое. Напиши мне, что делается у вас в свете. Когда Ипполит Николаич сердится на своего министра, он целый день повторяет: «Уйду в частную жизнь». Вот и я ушла в частную жизнь, но все эти светские мелочи интересуют меня, как актера, который кончил свою роль, пришел в зрительную залу и с любопытством следит за тем, как доигрывают его товарищи. Напиши, много ли говорят обо мне в обществе? On me dechire a belles dents, n'est-ce pas?^[75] Я воображаю, как старается баронесса Визен! Ты, конечно, будешь на свадьбе Кости, опиши мне все, все до мельчайших подробностей. Я нисколько не сержусь на него, бог с ним,— может быть, все к лучшему, но только мне от души жаль его: он не будет счастлив. Где же это глупой Наденьке любить, как я любила когда-то! Я написала: когда-то... А давно ли это было? Крепко тебя целую.

Твоя Мери

P. S. Поклонись от меня очень Мише Неверову, он славный, добрый мальчик. Неужели и его испортит свет? Я никогда не забуду выражения его лица, когда он приехал проводить меня на железную дорогу и передавал мне извинения брата. Он сказал: «Мой брат сегодня дежурный», и при этом покраснел до ушей. Он даже еще не умеет лгать, не краснея! А что это была ложь,— я знала очень хорошо, потому что накануне прочла в приказе, что дежурным на этот день назначен Сироткин 1-й. Эти братья Сироткины ужасно меня интересовали, потому что беспрестанно дежурили всю зиму — то один, то другой. Увижу ли я когда-нибудь этих Сироткиных и будут ли они опять также дежурить в будущем году? Да и вообще, что будет со мной зимою? Придется ли мне играть какую-нибудь роль в комедии вашего света или я останусь безучастной зрительницей этой бесцельной суеты, этой вечной борьбы всевозможных самолюбий и интересов? Кто знает? Qui vivra — verra^[76].

ПРИМЕЧАНИЯ

Первое собрание сочинений А. Н. Апухтина, в которое вошли не только стихи, но и проза, было издано в 1895 г., спустя два года после смерти автора. Оно было подготовлено друзьями поэта В. Н. Герардом и Г. П. Карцевым при участии поэта К. К. Случевского. В основу издания был положен сборник стихотворений, выпущенный самим автором в 1886 г. (2-е изд. 1889 г., 3-е — 1893 г.), и рукописи прозы, найденные по его кончине. В дальнейшем собрание расширилось как по разделу поэзии, так и прозы и к 1898 г. (3-е посмертное изд.) сложилось окончательно. Все последующие издания Апухтина (7-е — 1912 г.) по составу не изменялись.

Дважды издавались стихотворения Апухтина «Библиотекой поэта»: том Малой серии в 1938 г., том Большой серии в 1961 г. Издание стихотворений в Большой серии «Библиотеки поэта» — первое текстологически выверенное собрание поэзии Апухтина. Оно было пополнено значительным количеством неизвестных ранее стихотворений, напечатанных по автографам и авторизованным копиям, сделанным при жизни поэта его ближайшими друзьями.

Проза Апухтина, исключая повесть «Дневник Павлика Дольского», не переиздавалась.

Настоящее издание представляет собой первое в советское время наиболее полное собрание стихов и прозы Апухтина.

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ, ПРИНЯТЫЕ В ПРИМЕЧАНИЯХ

ГПБ — Отдел рукописей Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде.

ДМЧ — Отдел рукописей Дома-музея П. И. Чайковского в Клину.

Изд. 1886 г. — Стихотворения А. Н. Апухтина. СПб., 1886.

Изд. 1893 г. — Стихотворения А. Н. Апухтина. Изд. 3-е, СПб., 1893.

Изд. 1895 г., т. 1 — Сочинения А. Н. Апухтина. Изд. 4-е, доп., в 2-х томах, вступительная статья М, И. Чайковского. СПб., 1895, т. 1.

Изд. 1895 г., т. 2 — То же, т. 2.

Изд. 1896 г. — Сочинения А. Н. Апухтина, 2-е посмертное доп. изд., вступительная статья М. И. Чайковского. СПб., 1896.

Изд. 1898 г. — Сочинения А. Н. Апухтина, 3-е посмертное доп. изд., вступительная статья М. И. Чайковского. СПб., 1898.

Изд. 1961 г. — Апухтин А. Н. Стихотворения. «Библиотека поэта» (Большая серия). Л., Советский писатель, 1961.

ИРЛИ — Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР.

ГМТ — Государственный музей Л. Н. Толстого в Москве.

ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства в Москве.