Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1 - Страница 16
В таких захлёстывающих потоках всегда терялись скромные неизменные ручейки, которые не заявляли о себе громко, но лились и лились:
– то шуцбундовцы, проигравшие классовые бои в Вене и приехавшие спасаться в отечество мирового пролетариата;
– то эсперантисты (эту вредную публику Сталин выжигал в те же годы, что и Гитлер);
– то недобитые осколки Вольного Философского Общества, нелегальные философские кружки;
– то учителя, несогласные с передовым бригадно-лабораторным методом обучения (в 1933 Наталья Ивановна Бугаенко посажена в Ростовское ГПУ, но на третьем месяце следствия узналось из правительственного постановления, что тот метод – порочен. И её освободили);
– то сотрудники Политического Красного Креста, который стараниями Екатерины Пешковой всё ещё отстаивал своё существование;
– то горцы Северного Кавказа за восстание (1935); национальности текут и текут. (На Волгоканале национальные газеты выходят на четырёх языках – татарском, тюркском, узбекском и казахском. Так есть кому их читать!);
– и опять – верующие, теперь не желающие идти на работу по воскресеньям (вводили пятидневку, шестидневку); колхозники, саботирующие в церковные праздники, как привыкли в индивидуальную эру;
– и всегда – отказавшиеся стать осведомителями НКВД. (Тут попадали и священники, хранившие тайну исповеди, – Органы быстро сообразили, как им полезно знать содержание исповедей, единственная польза от религии.);
– а сектантов берут всё шире;
– а Большой Пасьянс социалистов всё перекладывается.
И наконец, ещё ни разу не названный, но всё время текущий поток Десятого Пункта, он же КРА (КонтрРеволюционная Агитация), он же АСА (АнтиСоветская Агитация). Поток Десятого Пункта – пожалуй, самый устойчивый из всех – не пресекался вообще никогда, а во времена других великих потоков, как 37-го, 45-го или 49-го годов, набухал особенно полноводно.
Уж этот-то безотказный поток подхватывал кого угодно и в любую назначенную минуту. Но для видных интеллигентов в 30-е годы иногда считали более изящным подстряпать какую-нибудь постыдную статейку (вроде мужеложества; или будто бы профессор Плетнёв, оставаясь с пациенткой наедине, кусал ей грудь. Пишет центральная газета – пойди опровергни!).
Парадоксально: всей многолетней деятельности всепроникающих и вечно бодрствующих Органов дала силу всего-навсего одна статья из ста сорока восьми статей необщего раздела Уголовного кодекса 1926 года. Но в похвалу этой статье можно найти ещё больше эпитетов, чем когда-то Тургенев подобрал для русского языка или Некрасов для Матушки-Руси: великая, могучая, обильная, разветвлённая, разнообразная, всеподметающая Пятьдесят Восьмая, исчерпывающая мир не так даже в формулировках своих пунктов, сколько в их диалектическом и широчайшем истолковании.
Кто из нас не изведал на себе её всеохватывающих объятий? Воистину, нет такого поступка, помысла, действия или бездействия под небесами, которые не могли бы быть покараны тяжёлой дланью Пятьдесят Восьмой статьи.
Сформулировать её так широко было невозможно, но оказалось возможно так широко её истолковать.
58-я статья не составила в Кодексе главы о политических преступлениях, и нигде не написано, что она «политическая». Нет, вместе с преступлениями против порядка управления и бандитизмом она сведена в главу «преступлений государственных». Так Уголовный кодекс открывается с того, что отказывается признать кого-либо на своей территории преступником политическим – а только уголовным.
58-я статья состояла из четырнадцати пунктов.
Из Первого пункта мы узнаём, что контрреволюционным признаётся всякое действие (по ст. 6-й УК – и бездействие), направленное… на ослабление власти…
При широком истолковании оказалось: отказ в лагере пойти на работу, когда ты голоден и изнеможён, – есть ослабление власти. И влечёт за собой – расстрел. (Расстрелы отказчиков во время войны.)
С 1934 года, когда нам возвращён был термин Родина, были и сюда вставлены подпункты измены Родине — 1-а, 1-б, 1-в, 1-г. По этим пунктам действия, совершённые в ущерб воен ной мощи СССР, караются расстрелом (1-б) и лишь в смягчающих обстоятельствах и только для гражданских лиц (1-а) – десятью годами.
Широко читая: когда нашим солдатам за сдачу в плен (ущерб военной мощи!) давалось всего лишь 10 лет, это было гуманно до противозаконности. Согласно сталинскому Кодексу они по мере возврата на родину должны были быть все расстреливаемы.
(Или вот ещё образец широкого чтения. Хорошо помню одну встречу в Бутырках летом 1946. Некий поляк родился в Лемберге, когда тот был в составе Австро-Венгерской империи. До Второй Мировой войны жил в своём родном городе в Польше, потом переехал в Австрию, там служил, там в 1945 и арестован нашими. Он получил десятку по статье 54-1-а украинского Кодекса, то есть за измену своей ро дине – Украине! – так как ведь город Лемберг стал к тому времени украинским Львовом! И бедняга не мог доказать на следствии, что уехал в Вену не с целью изменить Украине! Так он иссобачился стать предателем.)
Ещё важным расширением пункта об измене было применение его «через статью 19-ю УК» – «через намерение». То есть никакой измены не было, но следователь усматривал намерение изменить – и этого было достаточно, чтобы дать полный срок, как и за фактическую измену. Правда, статья 19-я предлагает карать не за намерение, а за подготовку, но при диалектическом чтении можно и намерение понять как подготовку. А «приготовление наказуемо так же (то есть равным наказанием), как и само преступление» (УК). В общем, мы не отличаем намерения от самого преступления, и в этом превосходство советского законодательства перед буржуазным![20]
Необъятную широту прочтения любой статьи ещё давала статья 16 УК – «по аналогии». Когда прямо ни к одной статье по ступок не подходил, судья мог квалифицировать его «по аналогии».
Пункт Второй говорит о вооружённом восстании, захвате власти в центре и на местах и, в частности, для того, чтобы насильственно отторгнуть какую-либо часть Союза Республик. За это – вплоть до расстрела (как и в каждом следующем пункте.)
Расширительно (как нельзя было бы написать в статье, но как подсказывает революционное правосознание): сюда относится всякая попытка осуществить право любой республики на выход из Союза. Ведь «насильственно» – не сказано, по отношению к кому. Даже если всё население республики захотело бы отделиться, а власти этого бы не хотели, отделение уже будет насильственное. Итак, все эстонские, латышские, литовские, украинские и туркестанские националисты легко получали по этому пункту свои десять и двадцать пять.
Третий пункт – «способствование каким бы то ни было способом иностранному государству, находящемуся с СССР в состоянии войны».
Этот пункт давал возможность осудить любого гражданина, бывшего под оккупацией, прибил ли он каблук немецкому военнослужащему, продал ли пучок редиски; или гражданку, повысившую боевой дух оккупанта тем, что танцевала с ним и провела ночь. Не всякий был осуждён по этому пункту (из-за обилия оккупированных), но мог быть осуждён всякий.
Четвёртый пункт говорил о (фантастической) помощи, оказываемой международной буржуазии.
Казалось бы: кто может сюда относиться? Но, широко читая с помощью революционной совести, легко нашли разряд: все эмигранты, покинувшие страну до 1920 года, то есть за несколько лет до написания самого этого Кодекса, и настигнутые нашими войсками в Европе через четверть столетия (1944–45), получали 58-4: десять лет или расстрел. Ибо что ж делали они за границей, как не способствовали мировой буржуазии? (На примере музыкального общества мы уже видели, что способствовать можно было и изнутри СССР.) Ей же способствовали все эсеры, все меньшевики (для них и статья задумана), а потом инженеры Гос плана и ВСНХ.