Археологические исследования П.К. Козлова в аспекте исторической географии - Страница 3

Разрушения города часто приписываются монголам [23]. Действительно, в 1226 г. Чингисхан взял тангутскую столицу, и монголы жестоко расправились с ее населением [6]. Но город, открытый П.К. Козловым, продолжал жить еще в XIV в., о чем свидетельствуют даты многочисленных документов, найденных работниками экспедиции. Затем, гибель города связана с изменением течения реки, которая, по народным преданиям торгоутов, была отведена осаждающими посредством плотины из мешков с землей. Плотина эта сохранилась до сих пор в виде вала [20, с. 82]. Так оно, видимо, и было, но монголы тут ни при чем. В описаниях взятия города Урахая (монг.) или Хэшуй-чэна (кит.) нет никаких сведений. Да это было бы просто невозможно, так как у монгольской конницы не было на вооружении необходимого шанцевого инструмента. Гибель города приписана монголам по дурной традиции, начавшейся еще в Средние века, приписывать им все плохое.

На самом деле тангутский город погиб в 1372 г. Он был взят китайскими войсками Минской династии, ведшей в то время войну с последними Чингисидами, и разорен как опорная точка монголов, угрожавших Китаю с запада [19].

Но почему же тогда он не воскрес? Изменение течения реки не причина, так как город мог бы перекочевать на другой проток Эцзингола. И на этот вопрос можно найти ответ в книге П.К. Козлова. Со свойственной ему наблюдательностью он отмечает, что количество воды в Эцзинголе сокращается, озеро Согонур мелеет и зарастает камышом [20, с. 71]. Некоторую роль здесь играет перемещение русла реки на запад, но это одно не может объяснить, почему страна в XIII в. кормила огромное население, а к началу XX в. превратилась в песчаную пустыню? Тут мы подошли к проблеме колебаний увлажненности Азии за историческое время. Это столь большой и важный вопрос, что его следует разбирать и решать отдельно, но и тут открытие Козлова является отправной точкой будущего исследования, которое проводится сейчас многими географами и служит поводом для конструктивного научного диспута.

Самым важным моментом представляется не частный вопрос о крепости Идзин-Ай или о смещении течения реки Эцзингол к западу, а постановка вопроса об использовании археологических находок для создания физико-географических условий прошлых эпох. Ибо это – путь для выяснения тех закономерностей природы, которые иным образом не могут быть обнаружены. Это историческая география в новом аспекте, на уровне науки XX века.

В заключение хочется сказать несколько слов о значении вклада П.К. Козлова в науку о Срединной Азии.

Изучение этой страны пережило три стадии. Первая, которую можно назвать «Бичуринской», ознаменовалось открытием для нас китайской классической гуманитарной науки: истории и географии. Монах Иакинф сам, один, перевел целую библиотеку сочинений о Центральной Азии и создал базу для исследования В.В. Григорьева [10], Н.А. Аристова [1], К.А. Иностранцева [17] и Г.Е. Грумм-Гржимайло [11]. Они не были китаистами, но дополняли своими специальными познаниями историческую картину, нарисованную средневековыми хронистами и географами. Это была вершина науки прошлого века.

Мощный сдвиг связан с именем Н.М. Пржевальского и его учеников. Русские путешественники посетили места великих событий и благодаря им был проверен ряд сведений, часть из которых подтвердилась, а часть была отвергнута. География влила в жилы истории горячую кровь живого опыта. Русская наука и вышла на первое место на общемировом фоне.

Третий период, филологический, начало которому положили юношеские рецензии В.В. Бартольда [2], завел науку в трудное положение. Бартольд высказал суждение, что синтетическим обобщениям должны предшествовать частные изыскания по ряду мелких вопросов, касающихся текстов, языковых особенностей и т.п. На первый взгляд это бесспорно, но при пристальном изучении видно, что частности, нагромождаясь без системы, закрывают собою целое. Возникло, и не могло не возникнуть, дробление науки по языковому признаку, и история тюрков, монголов и маньчжуров оказалась разорванной на три отдельные дисциплины, координация между которыми стала практически неосуществимой.

Кроме того, требование, чтобы историк читал источники обязательно в подлинниках, лишает возможности сопоставлять между собою разные группы сведений, даже касающихся одной темы. По большинству крупных вопросов исторической географии Центральной Азии есть упоминания на китайском, японском, маньчжурском, корейском, монгольском, древнетюркском, уйгурском или чагатайском, тибетском, персидском, арабском, армянском и греческом языках. Почти все они переведены в разное время филологами, но не сведены в систему, так как нет и не может быть такого полиглота, который бы одновременно интересовался проблемами истории и географии, не будучи в этих науках дилетантом.

Надо отдать справедливость В.В. Бартольду: сам он в поздних работах не придерживался принципов, сформулированных в юности, но они проникли в академическую науку. В результате этим методом не было написано ни одной обобщающей работы, несмотря на то, что потребность в таковых в наше время огромна. Однако дело не безнадежно, и вывести историческую науку из тупика можно.

Когда стоит вопрос об изучении народов, их быта, культуры, передвижений, возникновения и исчезновения – всего того, что мы называем этногенезом, то надо иметь в виду, что эти проблемы путем лингвистики не могут быть разрешены. Тут необходим синтез истории и географии, иными словами, историческая география, но не в старом понимании этого термина, а в новом, основанном на последних достижениях естественных наук. Для этого подхода нужен новый аспект.

Эталон географической систематики – ландшафт. Народ, приспособившийся к данному ландшафту, связан с ним своим хозяйством, добыванием средств к повседневной жизни и даже своей исторической судьбой. В этом смысле народность – (этнос) часть природы. Сумма этносов – этносфера, подобно биосфере В.И. Вернадского облекающая всю поверхность суши, – компонент физической географии, хотя и с присущими ей одной закономерностями. Связь этносферы с природой прослеживается на этногенезе и миграции народов, но отнюдь не на развитии общества по спирали (смена социальных формаций), ни на логике событий и поступках отдельных политических деятелей. Связывать эти группы явлений с географией – бесплодно.

Таким образом, связь физической географии с историей осуществляется через этнографию, а в тех случаях, когда народность исчезла, через археологию. При таком подходе ясно, что историческая география нашего времени не гуманитарная, а естественная наука. Именно так воспринималась она П.К. Козловым, что явствует из всех его сочинений, где природным условиям Азии и этнографическим особенностям монголов, торгоутов или тибетцев уделено равное внимание. Козлов не формулировал своего отношения к методике исследования, потому что в его время в этом еще не было необходимости, но нам следует внимательно отнестись к его научному подходу, дабы подобно ему иметь возможность посильно обогащать науку.

Итак, мы сформулировали сущность третьей, может быть, самой крупной заслуги П.К. Козлова – применение им историко-географического синтеза, методики исследования, плодотворной и в наши дни. Большего и лучшего нельзя сказать об ученом.