Аргонавты Времени (сборник) - Страница 37

– Это возможно, – сказал он. – Это вполне вероятно. Поразительно, что и говорить, но зато позволяет разрешить немало противоречий. Способность творить чудеса – это дар, особое свойство, сродни гениальности или ясновидению; до сих пор она встречалась крайне редко и лишь у неординарных людей. Но в данном случае… Меня всегда повергали в изумление чудеса, которые творил Магомет, или индийские йоги, или госпожа Блаватская[108]. Но конечно… Да, это просто дар! Он блестяще подтверждает рассуждения великого мыслителя, – мистер Мэйдиг понизил голос, – его светлости герцога Аргайлского![109] Здесь мы сталкиваемся с действием закона более глубокого, нежели обычные законы природы. Да… да. Продолжайте же, продолжайте!

Мистер Фотерингей принялся рассказывать о злоключении с Уинчем, и мистер Мэйдиг, уже оправившийся от благоговейного страха, начал размахивать руками и издавать удивленные возгласы.

– Именно эта ситуация тревожит меня сильнее всего, – признался мистер Фотерингей, – и именно в ней мне особенно нужен ваш совет. Конечно, Уинч в Сан-Франциско – где бы этот Сан-Франциско ни находился, – однако, как вы догадываетесь, мистер Мэйдиг, такое положение дел чрезвычайно неудобно и для него, и для меня. Он, само собой, не может понять, что с ним случилось, но, вероятно, напуган, ужасно разозлен и старается добраться до меня. Должно быть, он пытается уехать оттуда. Не проходит и пары часов, как я опять вспоминаю об этом и силой мысли возвращаю его обратно. И он, бесспорно, не в силах уразуметь, что с ним происходит, и это выводит его из себя; и, ясное дело, если он всякий раз покупает билет, это в итоге влетит ему в огромную сумму. Я сделал для него все, что мог, но едва ли он сумеет поставить себя на мое место. Например, я подумал, что его одежда могла обгореть… если преисподняя такова, какой ее представляют… прежде чем он очутился в Сан-Франциско. Если так, то его могли там арестовать. Конечно, как только это пришло мне в голову, я сразу обеспечил его новым костюмом. Но вы понимаете, в какой дьявольский переплет я угодил…

Мистер Мэйдиг слушал его с глубокомысленным видом.

– Да уж, переплет… Положение и впрямь трудное. Как из него выбраться?.. – Он начал неуверенно бормотать что-то, а потом произнес: – Впрочем, забудем на время про Уинча и обсудим более общий вопрос. Не думаю, что это черная магия или что-то в этом роде. Не думаю также, что в этом есть нечто преступное, – решительно ничего, мистер Фотерингей, если только вы не умалчиваете о каких-то существенных фактах. Нет, это чудеса, самые настоящие чудеса – я бы сказал, чудеса высшего порядка.

Он принялся расхаживать по ковру перед камином, оживленно жестикулируя, а мистер Фотерингей с озабоченным видом сидел у стола, подперев голову рукой.

– Ума не приложу, как мне быть с Уинчем, – вырвалось у него.

– Не тревожьтесь. Дар творить чудеса – несомненно, очень мощный дар – подскажет вам выход, – заверил его мистер Мэйдиг. – Дорогой мой, вы, человек, наделенный поразительными возможностями, – исключительно важная персона. Как свидетель в суде, например. Да и в других отношениях вы способны на такое…

– Да, у меня есть одна-две задумки, – согласился мистер Фотерингей. – Но… кое-что выходит кривовато. Вы видели ту, первую, рыбу? И ваза не та, и рыба не та. Вот я и решил, что стоит с кем-нибудь посоветоваться.

– Разумное решение, – одобрительно заметил мистер Мэйдиг, – весьма разумное решение, разумнее не придумать. – Он остановился и взглянул на мистера Фотерингея. – Ваш дар, в сущности, ничем не ограничен. Давайте-ка испытаем вашу силу. Если она и впрямь… Если она и впрямь такова, какой выглядит.

И вот, сколь бы невероятным это ни казалось, воскресным вечером 10 ноября 1896 года в кабинете домика за конгрегационалистской церковью мистер Фотерингей, подстрекаемый и вдохновляемый мистером Мэйдигом, начал творить чудеса. Читателю непременно следует обратить особое внимание на дату. Он, конечно, заявит – а возможно, уже заявил, – что некоторые эпизоды рассказанной здесь истории неправдоподобны и что, случись нечто вроде того, о чем поведано выше, на самом деле, об этом наперебой трубили бы все тогдашние газеты. Еще менее правдоподобным покажется ему то, о чем пойдет речь ниже, ибо последующие события, среди прочего, подразумевают, что предполагаемого читателя или читательницу более года назад постигла насильственная смерть, которая произошла при беспрецедентных обстоятельствах. Но не будь чудо невероятным, оно не было бы чудом; а посему примем как данность, что читатель действительно окончил свои дни более года назад насильственной смертью при беспрецедентных обстоятельствах. Всякий разумный и здравомыслящий человек сможет убедиться в этом в ходе дальнейшего рассказа. Впрочем, еще не время заканчивать его – ведь мы едва миновали середину истории.

Поначалу мистер Фотерингей творил лишь робкие, маленькие чудеса – незатейливые фокусы с чашками и различными комнатными безделушками, такие же ничтожные, как чудеса теософов, – но, несмотря на их ничтожность, его напарник наблюдал за происходящим со священным трепетом. Мистер Фотерингей предпочел бы не мешкая уладить дело с Уинчем, однако мистер Мэйдиг все время отвлекал его. После дюжины подобных «домашних» опытов у обоих выросло осознание собственной силы, разгулялось воображение и взыграло честолюбие. На первое более значительное предприятие их сподвигли голод и нерадивость миссис Минчин, экономки мистера Мэйдига. Ужин, на который священник пригласил мистера Фотерингея, оказался слишком скудным и неаппетитным для двух деятельных чудотворцев; тем не менее они уселись за стол, и, когда мистер Мэйдиг начал, скорее печалясь, чем сердясь, разглагольствовать о недобросовестности своей экономки, гостю пришло в голову, что ему представился случай совершить новое чудо.

– Как вы думаете, мистер Мэйдиг, – спросил он, – не будет ли дерзостью с моей стороны, если я…

– Дорогой мистер Фотерингей, конечно нет!

Мистер Фотерингей взмахнул рукой.

– Что же мы закажем? – спросил он тоном радушного хозяина и составил для мистера Мэйдига роскошное меню. – А мне, – добавил он, окинув взглядом то, что выбрал священник, – больше всего по вкусу кружка портера и гренки с сыром. Их-то я себе и закажу. Я не большой любитель бургундского.

И едва он это произнес, на столе появились портер и гренки с сыром.

Они долго сидели за столом, беседуя как равные (что мистер Фотерингей мысленно отметил с приятным удивлением) о чудесах, которые им предстоит совершить.

– Кстати, мистер Мэйдиг, – сказал мистер Фотерингей, – я, пожалуй, мог бы помочь вам… в ваших делах.

– Я что-то не вполне вас понимаю, – отозвался мистер Мэйдиг, наливая себе чудотворного старого бургундского.

Мистер Фотерингей извлек из пустоты вторую порцию гренок и отхлебнул пива.

– Я подумал, – пояснил он, – что мог бы (чав, чав) сотворить (чав, чав) чудо с миссис Минчин (чав, чав)… исправить ее недостатки.

Мистер Мэйдиг поставил стакан на стол и с сомнением взглянул на собеседника.

– Она… знаете ли, мистер Фотерингей, она очень не любит, когда вмешиваются в ее дела. И вдобавок теперь уже двенадцатый час, она, должно быть, в постели и спит. И, вообще говоря, не кажется ли вам, что…

Мистер Фотерингей обдумал его возражения.

– А почему бы не сделать это, пока она спит?

Поначалу мистер Мэйдиг противился этой идее, но потом уступил. Мистер Фотерингей отдал необходимые приказания, и два джентльмена продолжили ужинать, хотя, вероятно, менее непринужденно. Мистер Мэйдиг пустился рассуждать о переменах, каковые ожидал назавтра обнаружить в своей экономке, и притом с таким оптимизмом, который даже мистеру Фотерингею, пребывавшему после ужина в благодушном настроении, показался несколько наигранным и чрезмерным. Внезапно сверху донесся какой-то невнятный шум. Они вопросительно переглянулись, и мистер Мэйдиг быстро вышел из комнаты. Мистер Фотерингей услышал, как священник позвал экономку и затем начал осторожно подниматься к ней в спальню.