Аравийский рейд - Страница 3

– Туточки я! Последнего козла бородатого на суд к Аллаху отправил.

– Отлично. Дуй к бэтээру и исправь щенку прикус, пока нас плитами не накрыло от взрывов!

– Которому? Там их много!

– Тому, что из гранатомета долбит.

– Понял, командир! Эт я запросто!

Порядок. Даю команду шестерым остаться снаружи для прикрытия; помогаю последнему бойцу запрыгнуть внутрь здания через вынесенное окно и ныряю туда сам.

По негласному правилу отправляем на небеса всех боевиков, кроме одного – того, которому суждено общаться со следствием и на которого потом «спустят всех собак».

Баба тяжело ранена; ребенок от осколков уцелел, но прилично контужен – из ушей течет кровь. А в пристройке мои парни нашли старика – живого и здорового.

Осматриваем последние закоулки. Оказываем помощь женщине и ребенку. Затем отряхиваемся от пыли, считаем потери. У двоих пулевые ранения. Неопасные, но желательно поскорее доставить их в госпиталь.

– Кто из твоих ранен? – подхожу к сидящему на корточках Валерке.

Тот поднимает растерянный взгляд. Замечаю в его кулаке скомканный окровавленный бинт.

– Ты?! – присаживаюсь рядом. – Господи, тебя опять задело?!

Задело. И прилично. В крови вся камуфляжка на правом боку.

Рву обертку пакета и помогаю остановить кровь. А сам ворчу:

– Мля, что же это такое?! Валера, тебя ни на минуту нельзя оставить!.. Как намагниченный…

– Это точно, – кривится он от боли.

– Идти сможешь?

– Обижаешь, начальник.

Торбин с трудом поднимается и, согнувшись, делает шаг-другой…

– Ну-ка, донесите его до нашей машины! – приказываю ребятам.

Те живо подхватывают майора и аккуратно транспортируют в салон «УАЗа».

Полковник бегает вокруг двух ментов, ползающих по траве и растирающих по мордасам кровавые сопли. Бегает, сумбурно взмахивает короткими ручками и визгливо вскрикивает:

– Ты мне за это ответишь, наглец!

– Пошел в жопу, – вяло огрызается Велик.

– Что ты себе позволяешь, капитан?! Я напишу рапорт вашему командующему!

– Засохни, плесень, – вразвалку топает тот к машине.

– Клянусь, я сегодня же приму меры!..

– Строчи, принтер струйный…

Меньше минуты назад Стасик четко выполнил мою просьбу: начистил нюх гранатометчику-самоучке. А следом «выключил» его коллегу, удумавшего постоять за корпоративную честь. Увидев окровавленного Валеру, хотел проредить резцы и полковнику, да я вовремя остановил, приказав «седлать коней и мчать аллюром в стойло».

У дымившегося особняка остались люди заместителя министра; скоро туда понаедут следователи, врачи и местное руководство. А нам там больше делать нечего. Я сухо распрощался с полковником и повелел водителям трогать…

Мы возвращаемся по той же проселочной дороге. Теперь Куцему не нужно напоминать или в упор таращиться на его бледно-прозрачное ухо – он и сам старается вести «уазик» плавно, а перед каждым ухабом сбрасывает скорость чуть не до нуля. Сзади колупается грузовик с остальными ребятами.

В общем-то, мы легко отделались: трое раненых для подобной операции – сущие пустяки. На заднем сиденье «УАЗа» полулежит Валерий – балдеет от укола сильного обезболивающего средства. Рядом копошится с бинтами Стас: подтирает кровоподтеки, меняет смоченные спиртом тампоны. И подбадривает товарища. А тот растягивает бледные губы в пьяной улыбке и подтрунивает над Величко:

– Эх, Стасик, Стасик… Здоровенный ты шкаф, а антресолька у тебя пустая. Пора бы тебе знать, что вежливость – это не только далеко послать, но и проводить.

«Шкаф» отмалчивается. Чешет кривой шрам на носу и отмалчивается. Как известно, неопределенность в таких случаях хуже самогого строго наказания. Кто знает, во что выльется перепалка с полковником?

Да, жизнь – это пи…ц. Но не сразу, а постепенно…

Российская Федерация

Ставропольский край, Нижний Новгород

С неурочной операцией на границе Чечни и Дагестана покончено. Можно вернуться мыслями и действиями к отпуску, напомнить командирам о наверняка забытом рапорте и потихоньку паковать вещички в дорожную сумку.

Настроение почти хорошее. «Почти» оттого, что несколько причин не позволяют в полной мере радоваться предстоящему мигу безмятежной свободы.

Во-первых, ранение Валеры Торбина оказалось не таким уж и легким. Пуля прошла сквозняком: под печенью основательно разворотила правую сторону кишечника и на вылете чудом миновала почку. Валеру перекинули вертолетом в военный госпиталь СКВО Министерства обороны. Я через день мотался на Герцена, 102 – навещал его, говорил с пожилым военврачом, обещавшим скорое выздоровление, доставал кое-какие лекарства. И даже познакомился с миленькой медсестричкой Ириной, частенько дежурившей в отделении. Да вот беда – здоровье моего товарища поправляется медленно.

Во-вторых, «полковник был большая сука», а также ябедой он был. После операции на нас троих изрядно насело начальство и помимо отчета об операции заставило накатать объяснительные. Мы изложили все как на духу: и о провокационном предложении «забыть во время штурма о заложниках», и о стрельбе из гранатомета, мешавшей штурмовать здание… Изучив нашу писанину, товарищи генералы в неофициальном общении выражали полнейшую с нами солидарность, однако ссориться с республиканским МВД не желали. И вскоре попросту решили разменять скромную фигуру капитана Величко. Мне об этом никто не докладывал и не доносил, но интуиция – великая вещь. Она упрямо подсказывала, что именно так и будет. В данный момент Стасик куковал на нарах окружной гауптвахты: отсыпался, почитывал книжки (чего раньше не делал), писал родне письма и морально готовился к самому скверному варианту – к увольнению из рядов Вооруженных сил. На душе скребли черные кошки, но помочь ему я был не в силах.

И наконец, в-третьих, радости поубавилось от необходимости идти в отпуск одному. Мы намеревались уехать из части одновременно; строили совместные планы на путешествие к теплому морю…

Через несколько дней подписанный рапорт благополучно вернулся в строевой отдел бригады. Я получил отпускной билет, воинские перевозочные документы и даже деньги за пару месяцев вперед, именуемые в нашей среде «отпускными».

Да, настроение приподнятое, однако мысли упрямо возвращаются к друзьям и свалившимся на них проблемам. Как скоро вылечится Валера? А излечившись, сумеет ли вернуться в строй? Что станет со Стасиком? Уволят или, попугав, отстанут?..

Билет на самолет лежит в моем кармане со вчерашнего дня. Скоро выходить из дома и мчаться в аэропорт, а я маюсь, не могу сосредоточиться и закончить сборы: то зачем-то бреду на кухню – «любуюсь» пустыми полками холодильника; то закуриваю и подолгу торчу у раскрытого окна. Наконец, укладываю поверх шмоток коробку с подарком для дочери, стягиваю тугую «молнию», закидываю ремень сумки на плечо. И, окинув прощальным взором скудное убранство служебной квартирки, с тяжелым сердцем выхожу за дверь…

Лайнер плавно отрывается от бетонки, убирает шасси и все дальше и дальше отдаляется от земли. Пристраиваю затылок на мягком подголовнике, закрываю глаза. С наслаждением рисую картины долгожданной встречи с родственниками, коих у меня ровно трое. Нет, вообще-то их больше, но близких и по-настоящему любимых трое: мама, отец и пятилетняя дочь…

Супруга, вообще-то, имеется. Бывшая. Разошлись два с половиной года назад. Симпатичная, стройная, длинноногая. Но… Стасик однажды спросил:

– Ты как познакомился со своей женой?

Немного подумав, я ответил:

– Случайно. Морду за это, к сожалению, бить некому.

И этим, пожалуй, все сказано. Дочь она родила замечательную, а сама за нашу недлинную семейную жизнь изменилась до неузнаваемости. Однажды услышал мудрое изречение: «Мужское пристрастие к алкоголю порождается перевоплощением любимой женщины в стерву». Надеюсь, моя Юлька никогда не будет похожей на мать.