Арахна
(Рассказы о пауках. Том I) - Страница 1

Эркман-Шатриан

ПАУЧИЙ ИСТОЧНИК

Минеральные воды Шпинбронна[1] в Хунсрюке[2], в нескольких лье от Пирмазенса, некогда пользовались отличной репутацией. Здесь можно было встретить всех подагриков и ревматиков Германии, которых ничуть не отпугивал дикий ландшафт. Они жили в очаровательных маленьких домиках у подножия горы, купались в озерце у подножия скалы под пенистыми струями водопада и ежедневно выпивали по два или три графина минеральной воды. Дела у местного доктора, Даниэля Хезельносса, принимавшего пациентов в завитом парике и коричневом камзоле, шли прекрасно.

Ныне о водах Шпинбронна не найдешь и упоминания; Шпинбронн превратился в бедную деревеньку, где обитают лишь несколько жалких лесорубов — и, как ни грустно это говорить, нет больше и доктора Хезельносса!

Упадок Шпинбронна явился следствием череды весьма странных и катастрофических событий; советник Бремен из Пирмазенса рассказал мне о них в один из вечеров.

— Да будет вам известно, господин Франц, — начал он, — что источник Шпинбронн вытекает из своеобразной пещерки высотой примерно в пять и шириной в двенадцать-пятнадцать футов. Вода имеет температуру в 67 градусов по Цельсию и довольно соленая. Вход в пещеру скрыт мхом, плющом и кустарником, и никто не знает, какова ее глубина, поскольку тепловые испарения не позволяют проникнуть внутрь.

Еще в прошлом веке было подмечено одно необычайное обстоятельство: здешние птицы — дрозды, горлицы, ястребы — постоянно исчезали в пещере, словно втянутые неведомой силой. Причину этого таинственного воздействия так и не смогли объяснить.

В сезон 1801 года источник, неведомо почему, стал чрезвычайно обильным, и отдыхающие, гулявшие по лужайке у скалы, внезапно увидели в озерце у подножия водопада белый как снег человеческий скелет.

Вы можете представить себе всеобщий ужас, господин Франц! Люди предположили, разумеется, что убийство в Шпинбронне было совершено несколько лет назад, а тело жертвы брошено в источник. Однако скелет весил всего лишь около двенадцати фунтов, и доктор Хезельносс заключил, что он пролежал в песке, по всей видимости, не менее трех веков, так как был совершенно высохшим и обезвоженным.

Несмотря на весьма правдоподобные выводы доктора, толпы отдыхающих очень пожалели, что пили в тот день минеральную воду, и еще до наступления вечера покинули курорт. Остались только самые тяжелые подагрические и ревматические больные, утешившись объяснениями Хезельносса. Но паводок продолжался, и в последующие дни пещера извергла все накопившиеся в ней останки, тину и мусор; с горы обрушилось настоящее кладбище. Там были скелеты самых разнообразных животных — четвероногих, птиц, змей… словом, трудно вообразить более жуткое зрелище.

Хезельносс немедленно опубликовал брошюру, в которой доказывал, что все эти кости были наследием допотопного мира и что ископаемые скелеты скопились в своего рода воронке во время всемирного потопа, то есть за четыре тысячелетия до Рождества Христова, а следовательно, были в сущностями всего лишь камнями. Но не успел его труд успокоить подагриков, как однажды утром водопад вынес в озерцо труп лисицы, а затем и ястреба со всем оперением.

Было невозможно утверждать, что и эти останки пролежали в источнике со времен всемирного потопа… Все прониклись таким отвращением, что поспешили собрать вещи и разъехаться по другим курортам.

— Какой позор! — восклицали прекрасные дамы. — Какой ужас! Так вот в чем заключены пресловутые достоинства здешних минеральных вод… Ах! лучше умереть от ревматизма, чем принимать такое лекарство!

К концу недели в Шпинбронне оставался только толстый англичанин, одновременно ревматик и подагрик. Он называл себя сэром Томасом Хейвербургом, коммодором, и жил на широкую ногу, как привыкли поступать англичане за границей.

Был он человеком тучным и грузным, цветущего вида, но руки его были буквально скрючены от подагры, и он готов был пить хоть бульон из скелетов, лишь бы избавиться от своей немощи. Он поднял на смех сбежавших страдальцев, перебрался в лучшее шале и заявил, что намерен провести зиму в Шпинбронне.

С этими словами советник Бремер втянул в нос щедрую понюшку табаку, будто пытаясь оживить воспоминания, затем отряхнул кончиками пальцев кружевные жабо и продолжал:

— За пять или шесть лет до революции 1789 года, молодой доктор из Пирмазенса по имени Христиан Вебер отправился в Сан-Доминго в надежде разбогатеть. Он вел успешную медицинскую практику и накопил около ста тысяч ливров, но увы, разразилось восстание негров[3]. Я не должен напоминать вам, каким варварским жестокостям подвергались наши соотечественники на Гаити. К счастью, доктор Вебер сумел спастись от резни и сохранить часть своего состояния. Он поехал в Южную Америку и осел во Французской Гвиане. В 1801 году он вернулся в Пирмазенс и затем поселился в Шпинбронне, где купил у доктора Хейзельносса дом с приложением бывшей клиентуры.

Христиан Вебер привез с собой старую негритянку по имени Агата, чудовищное создание с плоским носом, большими губами размером с кулак и тюрбаном из трех слоев цветастых тканей на голове. Бедная старуха любила красные платья; серьги в ее ушах доставали до плеч, и горцы Хунсрюка приходили за шесть лье, чтобы посмотреть на нее.

Что же касается самого доктора Вебера, то он был человеком высоким и худощавым и всегда носил голубой фрак с фалдами в виде ласточкиных хвостов, кожаные бриджи, мягкую соломенную шляпу и легкие желтые сапоги с отворотами, украшенными серебряными кисточками. Говорил он мало, его смех был несколько нервным, а серые глаза, обычно спокойные и задумчивые, вспыхивали странным светом, когда он слышал малейшее возражение. Каждое утро он отправлялся на прогулку в горы; там он отпускал своего коня свободно пастись и бродил, насвистывая все одну и ту же мелодию какой-то негритянской песенки.

Вдобавок, чудаковатый доктор привез с Гаити множество ящиков с самыми непредставимыми насекомыми… были среди них и черные, и золотистые, а другие, крошечные, блестели как искры. Насекомые, казалось, занимали его больше пациентов, и он часто возвращался с гор с пойманными бабочками, приколотыми к подкладке шляпы.

Едва устроившись в огромном доме Хезельносса, он населил птичник экзотическими краснощекими гусями и цесарками. На садовой стене обычно восседал белый павлин, вызывая, наряду с негритянкой, восхищение жителей окрестных деревень.

Простите, господин Франц, что я вдаюсь в эти подробности; они напоминают мне ранние дни юности… Доктор Вебер был моим дядей и опекуном. Вернувшись в Германию, он взял меня к себе и поселил в своем доме в Шпинбронне. Черная Агата сперва вызывала у меня оторопь, и я с трудом мог глядеть на ее причудливую физиономию; но она была доброй женщиной, замечательно пекла пироги с цукатами и так весело мурлыкала странные песенки, притоптывая в такт толстыми ногами, что мы с ней быстро стали друзьями.